Поэты 1880–1890-х годов

419. ТАЙНА

Есть в жизни каждой тайная страница, И в каждом сердце скрыто привиденье, И даже праведник, как бы во тьме гробницы, Хранит в душе былое угрызенье. Хоть быстрых лет исчезла вереница, Хоть победило наконец забвенье И чувства давние, дела и лица Поблекли в вихре новых впечатлений — Но всё же иногда тот призрак дальний, Неведомым послушный заклинаньям, На миг живой из сердца воскресает; Не грозный, не укорный, лишь печальный, Уже не в силах он карать страданьем, Но как он мстит! Как совесть он пугает! <1887>

420. ПЛЯСКА СМЕРТИ

Я видел грозный сон. Не знаю, где я был, Но в бледной темноте тонул я, словно в море; И вот, как ветра вой, как шум от тысяч крыл, Зачался странный гул и рос в немом просторе,— И вмиг вокруг меня какой-то вихорь плыл, Кружился в бешеном, чудовищном задоре… То были остовы. Казалось, всех могил Все кости тут сошлись в одном ужасном сборе! О, этот прах!.. Он жил!.. Всё ближе и быстрей Меня он обвивал, и дикий, страшный хохот Порывами звенел над звяканьем костей. Вдруг голос прозвучал, как грома резкий грохот: «Пляши, о смерть! Ликуй! Бессмертна только ты!..» И я тонул один в разливе темноты. <1890>

421. ОТЗВУКИ

Я чувствую, во мне какой-то отзвук спит; Он разуму смешон, как детское мечтанье, Как сказочных времен неясное преданье… А, разуму назло, порою он звучит! Так в раковине звон далеких волн сокрыт: Прилива вечный гул и бури рокотанье Меж стенок розовых слились в одно шептанье, Но вся стихия там воскресшая шумит. Мы слышим этот шум — нет! этот призрак шума! — И в душных комнатах, средь дымных городов, К безбрежью синевы мгновенно мчится дума. Надежды мертвые счастливейших годов, Ваш отзвук никогда средь темных треволнений Не призовет опять лазоревых видений! <1891>

422. ЦАРЕВИЧ АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ В НЕАПОЛЕ

Графу П. И. Капнисту

1

К окну он подошел в мучительном сомненье; В руке — письмо от батюшки-царя; Но взор рассеянный стремился в отдаленье, Где тихо теплилась вечерняя заря. Без волн и парусов залив забыл движенье, Серебряным щитом меж синих скал горя, И над Везувием в лиловом отраженье, Как тучка, дым играл отливом янтаря. И Алексей смотрел на мягкий блеск природы, На этот край чудес, где он узнал впервой, Что в мире есть краса, что в жизни есть покой, Спасенье от невзгод и счастие свободы… Взбешен молчанием, Толстой за ним стоял И губы до крови, томясь, себе кусал.

2

В невольном, сладком сне забылся Алексей… И вот его опять терзает речь Толстого: «Вернись, вернись со мной! Среди чужих людей Позоришь ты царя, отца тебе родного; Но кара, верь, тебя с наложницей твоей Найдет и здесь. Вернись — и с лаской встретит снова Он сына блудного. Простит тебе… и ей! В письме державное на то имеешь слово». И пред царевичем знакомый призрак встал, Как воплощенный гнев, как мщение живое… Угрозой тайною пророчило былое: «Не может он простить! Не для того он звал! Нещадный, точно смерть, и грозный, как стихия, Он не отец! Он — царь! Он — новая Россия!»

3

Но сердце жгли глаза великого виденья; Из гордых уст не скорбь родительской мольбы, Казалося, лилась, — гремели в них веленья, Как роковой призыв архангельской трубы. А он, беспомощный, привычный раб судьбы, В те быстрые, последние мгновенья Он не сумел хотеть — и до конца борьбы Бессильно пал, ища минутного забвенья. «Спаси, о господи! помилуй мя, творец!» — Взмолился Алексей, страдальчески вздыхая. Потом проговорил: «Я покорюсь, отец!» И на письмо царя скатилася, сверкая, Горючая слеза… Какой улыбкой злой, Улыбкой палача, торжествовал Толстой! <1891>

423. СЕРЫЙ СОНЕТ

Вчера с вечернею зарей, С последней, красной вспышкой света, В зловещих тучах над землей Печально умирало лето, И осень с бледною луной Взошла — и пел ей до рассвета, Всю ночь, в листве еще густой Изменник-ветер песнь привета. Сегодня в небе нет лучей, И дождь, дождь льется безнадежно, Как слезы скорбных матерей! И в этой тихой мгле безбрежной, Смотри, к краям весны мятежной Летит станица журавлей! <1893>

424. САТАНА

Однажды пролетел по аду вихорь света,— И ожил вечный мрак, ликуя, как слепец, Прозревший чудом вдруг нежданный блеск рассвета, И стону вечному мгновенный был конец. С улыбкой кроткою небесного привета Пред Сатаной стоял божественный гонец И рек: «Несчастный брат, тяжелого запрета Снимает иго днесь вселюбящий отец. Смирись! К ногам его, к престолу всепрощенья, С раскаяньем твоим, как с даром, полечу, И ад не будет ввек, не будет ввек мученья!» Ответил Сатана со смехом: «Не хочу!» И весь погибший люд, все жертвы искушенья Владыке вторили со смехом: «Не хочу!» <1893>

425. МАТЬ СЫРА ЗЕМЛЯ

Я — Мать Сыра Земля! Я — гроб и колыбель! Поют мне песнь любви все голоса творенья — Гроза, и соловей, и море, и метель, Сливаясь в вечный хор, во славу возрожденья,— Живит меня Перун, меня ласкает Лель; Из недр моих к лучам и к радости цветенья Стремится тонкий злак и царственная ель, И мне, о человек, неведомы мученья. Неутомимая, всех любящая мать, Могла б я всем равно в довольстве счастье дать… И зло не я, не я, благая, породила! Незыблемый покой усталому суля, Для бодрого всегда надежда я и сила! Я — гроб и колыбель! Я — Мать Сыра Земля! <1894>

426. К…

Не верь, не верь толпе! Не умер Аполлон. Да! Старый мир погиб, и затопляет Лета Руины славные, где зову нет ответа; Пустынною скалой чернеет Геликон… Но в их святой пыли наш новый мир рожден! Ужели божеством спасительного света В чудесном зареве грядущего рассвета На радость новых лет не пробудится он? Жизнь бьет ключом теперь, но, робкие невежды, Не видим мы еще поэзии надежды В эпической борьбе природы и труда. Явись, о вещий бог! Не зная сожалений, Не веря смутным снам и грезам без стыда, Ты новый гимн найдешь для новых упоений! <1895>

427. АНДРЕЙ ШЕНЬЕ

О, если бы во дни, когда был молод мир, Родился ты, Шенье, в стране богов рассвета, От Пинда синего до синего Тайгета Была бы жизнь твоя — прелестный долгий пир! При рокоте кифар и семиструнных лир Венчали б юноши великого поэта, И граждане тебе, любимцу Музагета, В родимом городе воздвигли бы кумир. Но парки для тебя судьбу иную пряли! И ты пронесся в ночь кровавых вакханалий По небу севера падучею звездой!.. Как греческий рапсод, ты страстно пел свободу, Любовь и красоту бездушному народу И умер перед ним, как греческий герой. <1895>