Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

₁₈₄₀

МОЯ МОЛИТВА

Отец небесный, снизойди ко мне, Утихомирь мои земные страсти. Нельзя отцу родному без участья Смотреть на гибель сына в западне. Не дай отчаяться и обнадежь; Адам наказан был, огнем играя, Но все-таки вкусил блаженство рая. Дай верить мне, что помощь мне пошлешь. Ключ жизни, утоли мою печаль Водою из твоих святых истоков. Спаси мой челн от бурь мирских пороков И в пристань тихую его причаль. О, сердцевед, ты видишь все пути И знаешь все, что я скажу, заране. Мои нечаянные умолчанья В молитвы мне по благости зачти.

₁₈₄₀

* * *

Что странного, что я пишу стихи? Ведь в них и чувства не в обычном роде. Я б солнцем быть хотел, чтоб на восходе Увенчивать лучами гор верхи; Чтоб мой приход сопровождали птицы Безумным ликованьем вдалеке; Чтоб ты была росой, моя царица, И падала на розы в цветнике; Чтобы тянулось, как жених к невесте, К прохладе свежей светлое тепло; Чтобы существованьем нашим вместе Кругом все зеленело и цвело. Любви не понимаю я иначе. А если ты нашла, что я не прост, Пусть будет жизнь избитой и ходячей — Без солнца, без цветов, без птиц и звезд. Но с этим ты сама в противоречье, И далеко не так уже проста Твоя растущая от встречи к встрече Нечеловеческая красота.

₁₈₄₁

* * *

Мужское отрезвленье — не измена. Красавицы, как вы ни хороши, Очарованье внешности мгновенно, Краса лица — не красота души. Печать красы, как всякий отпечаток, Когда-нибудь сотрется и сойдет, Со стороны мужчины недостаток — Любить не сущность, а ее налет. Природа красоты — иного корня И вся насквозь божественна до дна, И к этой красоте, как к силе горней, В нас вечная любовь заронена. Та красота сквозит в душевном строе И никогда не может стать стара. Навек блаженны любящие двое, Кто живы силами ее добра. Лишь между ними чувством все согрето, И если есть на свете рай земной, Он во взаимной преданности этой, В бессмертной этой красоте двойной.

₁₈₄₂

МОГИЛА ЦАРЯ ИРАКЛИЯ

Князю М. П. Баратаеву

Перед твоей могильною плитой, Седой герой, склоняю я колени. О, если б мог ты нынешней порой Взглянуть на Грузию, свое творенье! Как оправдалось то, что ты предрек Пред смертию стране осиротелой! Плоды тех мыслей созревают в срок. Твои заветы превратились в дело. Изгнанников теперешний возврат Оказывает родине услугу. Они назад с познаньями спешат, Льды севера расплавив сердцем юга. Под нашим небом эти семена Дают тысячекратный плод с десятка. Где меч царил в былые времена, Видна рука гражданского порядка. Каспийское и Черное моря — Уже нам не угроза. Наши братья, Былых врагов между собой миря, Из-за границы к нам плывут в объятья. Покойся сном, прославленный герой! Твои предвиденья сбылись сторицей. Мир тени царственной твоей святой, Твоей из слез воздвигнутой гробнице.

₁₈₄₂

МЕРАНИ

Без дорог меня неистовый конь Мерани мчит. Черный ворон ненавистливо мне вослед кричит… Мчись, мой конь! Преград не ведает гордый твой полет! К мрачным тучам взвей мятущихся дум водоворот! Ветер разрывай, волны рассекай! Через пропасти и перевалы Молнией лети, дерзкий путь черти, где доныне нога не бывала. Торопись, бегун, — не страшись, скакун, ни лавины, ни стужи, ни зноя, — Ведь, неутомим и неукротим, всадник слит воедино с тобою! Пусть с отчизной я буду разлучен, пусть оплачут скитальца друзья. Пусть любимую не увижу я, пусть меня позабудет семья. Там, где ночь падет, там и день взойдет, там и родина будет моя! Звездам лишь ночным — спутникам моим — тайну сердца открою я! Стон души поверю шумному морю одному! Прах любви предам безумному бегу твоему!.. Мчись, мой конь! Преград не ведает гордый твой полет! К мрачным тучам взвей мятущихся дум водоворот! Пусть умру вдали от родной земли, буду чуждой рукой погребен! Пусть любимой взор не блеснет слезой в час безвестных моих похорон. Черный ворон мне яму выроет в нелюдимом просторе степном. С воем яростным, с плачем ураган занесет мои кости песком. Вместо слез живых капли рос ночных упадут на могиле пустынной. Отпоют меня, помянут меня вихрь небесный да клекот орлиный. Мчись, Мерани мой, к дальней грани той, за которой не властна судьба! Кто ярмо судьбы сбросил и разбил — не смирится с уделом раба! Пусть погибну, всеми брошенный, на путях борьбы! Пред мечом судьбы не дрогну я — кровный враг судьбы! Мчись, мой конь! Преград не ведает гордый твой полет! К мрачным тучам взвей мятущихся дум водоворот! Нет! Не пропадет в мире без следа взлет души моей — пусть обреченный? В дальние года ляжет навсегда путь, моим скакуном проторенный, — Чтоб тебе стократ, будущий Собрат, на пути было легче жестоком, Чтоб — могуч и смел — конь твой пролетел высоко над поверженным роком! Без дорог меня неистовый мой Мерани мчит. Черный ворон ненавистливо мне вослед кричит. Мчись, мой конь! Преград не ведает гордый твой полет! К мрачным тучам взвей мятущихся дум водоворот!

* * *

Осенний ветер у меня в саду Сломал нежнейший из цветов на грядке, И я никак в сознанье не приду, Тоска в душе и мысли в беспорядке. Тоска не только в том, что он в грязи, А был мне чем-то непонятным дорог, — Шаг осени услышал я вблизи, Отцветшей жизни помертвелый шорох.

ЗЛОБНЫЙ ДУХ

Кто навязал тебя мне, супостата? Куда ты заведешь меня, вожак? Что сделал ты с моей душой, проклятый! Что с верою моею сделал, враг? Ты это ли мне обещал вначале, Когда ты обольщал меня, смутьян? Твой вольный мир блаженства без печали Твой рай, суленный столько раз, — обман. Где эти обещанья все? Поведай! И как могли нежданно ослабеть И уж не действуют твои беседы? Где это все? Где это все? Ответь! Будь проклят день, когда твоим обетам Пожертвовал я сердца чистотой, В чаду страстей тобою подогретом И в вихре выдумки твоей пустой. Уйди и скройся, искуситель лживый! По милости твоей мне свет не мил. Ты в цвете лет растлил души порывы. О, горе тем, кого ты соблазнил!

* * *

Ты самое большое чудо божье. Так не губи меня красой своей. Родителям я в мире всех дороже — У нас в семье нет больше сыновей. Я человек простой и немудрящий. Подруга — бурка мне, а брат — кинжал. Но будь со мною ты, — в дремучей чаще Мне б целый мир с тобой принадлежал.

₁₈₄₅

* * *

Цвет небесный, синий цвет, Полюбил я с малых лет. В детстве он мне означал Синеву иных начал. И теперь, когда достиг Я вершины дней своих, В жертву остальным цветам Голубого не отдам. Он прекрасен без прикрас. Это цвет любимых глаз. Это взгляд бездонный твой, Напоенный синевой. Это цвет моей мечты. Это краска высоты. В этот голубой раствор Погружен земной простор. Это легкий переход В неизвестность от забот И от плачущих родных На похоронах моих. Это синий, негустой Иней над моей плитой. Это сизый, зимний дым Мглы над именем моим.

РАФАИЛ ЭРИСТАВИ (1824–1901)

РОГ

Бедный мой Ирма! Буйвол мой верный, С плугом шагал он — пахарь примерный. Рог его черный память о старом Ныне мой стол украшает недаром. Рог тот люблю я, тонко точеный, Узкоконечный, чудно крученый. Как в старину, пить рогом люблю я, Весело, с песней, друзей именуя. Не к чему мне хрусталь и стаканы, Рог я беру, тамадой мне данный: Рог до конца, до капельки пью я. Снова наполнив, не уступлю я. Шапкой под крик в потолок я заеду, Рог осушу, переброшу соседу. С лету поймает тени бесшумней, Кубок к чему мне, чаша к чему мне? Всю я посуду, которую знаю, Всю за окованный рог уступаю — Щедрый и нас до конца веселящий, Предков с потомками снова роднящий. Рог забывать годится ль нам, люди? Это не пир, если рога не будет. Рог не выпьешь — стоять будешь с рогом. Выпьешь — речет тамада тебе: с богом! Рог не осушишь — вином в тебя бросит. Выпить из рога хозяин нас просит. Рог — украшенье стола, и мы строго Все по-старинному выпьем из рога. Дружно, по-братски, смеясь, напевая, Пир начинайте, лишь рог осушая. В мир ли иной мне придется собраться, Просьба на слово мое отозваться. В день, как умру, вскиньте твердой рукой Рог за моей души упокой!

Розенталь Ян. После обедни. 1894 г.

ИЛЬЯ ЧАВЧАВАДЗЕ (1837–1907)

ГОРАМ КВАРЕЛИ

Горы Кварели! Покинув родные селенья, Может ли сердце о вас вспоминать без волненья? Где бы я ни был, со мною вы, горы, повсюду. Сын ваш любимый, ужели я вас позабуду! Помню: ребенком, исполнен неясной тревоги, Весь замирая, смотрел я на ваши отроги. Но не от страха тогда мое сердце дрожало — Я и в младенчестве вас не боялся нимало. Полный восторга, взирая на ваше величье, Дивные тайны стремился душою постичь я — Тайны вершин, пропадающих в дымке туманов, Где раздается ликующий гул ураганов, Где, задыхаясь, летит караван журавлиный, Еле равняясь с далекою вашей вершиной. О, как я жаждал невинною детской душою В буре и мраке взлететь высоко над землею. О, как мечтал я, почуяв орлиные крылья, К вам прикоснуться, едва напрягая усилья! В час, когда ветры, нарушив ночное молчанье, Львиное в пропасти вдруг исторгали рычанье, — О, как дрожал я! Но, внемля раскатам обвала, Звуки родные душа моя в них узнавала. Детскому сердцу довольство собой незнакомо. Ныне же, горы, я горд, что воспитан я дома, Ныне горжусь я, что — сын этой дикой природы Вырос я в бурях и рано узнал про невзгоды. Горы, свидетели детских моих огорчений, Как я рыдал перед вами, исполнен мучений, Как я от вас утешения ждал и привета! Но, как всегда, не давали вы, горы, ответа. Этого чудного, полного тайны молчанья Вплоть до последнего я не забуду дыханья! Горы Кварели, сопутники юности нежной, Долг перед жизнью влечет меня в путь неизбежный, Судьбы грядущего требуют нашей разлуки, — Можно ли требовать более тягостной муки! Конь мой торопится, рвется душа от печали, С каждым вы шагом уходите в синие дали… Вот вы исчезли… И только вершины седые Еле видны… И расстался я с вами впервые… Тщетно глаза я от солнца рукой прикрываю, Тщетно я взоры в пустое пространство вперяю — Всюду раскинулись синего неба просторы, Уж не венчают их больше прекрасные горы! О, так прощайте же, дивные горы Кварели! Сердце мое, полюбившее вас с колыбели, Вечной любовью к великой отчизне пылая, Вам улыбнется, рыдая, из дальнего края!

₁₈₅₇

ПОЭТ

Не затем, чтоб дикой птицей Петь, летя по белу свету, Не бряцаньем струн гордиться Я пришел на землю эту. По земным иду дорогам, Сын небес — рожден в народе, Лишь затем дружу я с богом, Чтоб вести людей к свободе. И божественное пламя Мне даровано судьбою, Чтоб земными жить делами, Человеческой борьбою, Для того, чтоб скорбь народа Тяжелей своей мне стала И грузинские невзгоды Душу жгли, как жар металла. Коль от искры той небесной Запылает мысль пожаром, — Отзовется сердце песней, Я спою ее не даром.