Пограничье

Наверное, я бы заострила на этом больше внимания. Или возмутилась. Или опешила. Или хотя бы сделала себе зарубку подумать об этом, потому что оставлять такие вещи без внимания было не в моих правилах, но как раз этот момент Оливка выбрала для того, чтобы окончательно проснуться, и залитую солнцем спальню огласил басовитый недовольный рев. Моя девочка. Она тоже всегда просыпается в дурном настроении. Повезло Павлику. Две таких красавицы-привереды, и обе его. Тут я прямо подавилась своей мыслью и даже рот рукой прикрыла, пораженная и растерявшаяся даже не от того, что сама об этом подумала, не от того, что такая идея вообще могла прийти мне в голову, а, скорее, от того, что мысль о том, что я — ну, и Оливка, конечно, тоже, — что мы обе теперь принадлежим кому-то, вместо привычного отторжения, чувства тошноты и головокружения, вместо ярости и красной пелены перед глазами, вместо желания рвать зубами трепещущую теплую плоть, упиваясь солоноватым вкусом крови… Эта мысль вызвала томление в членах и глупую улыбку.

Мать-хозяйка! Я, кажется, Все-таки сошла с ума…

Оливка тем временем надрывалась, пугая своим совершенно не детским голосом обывателей Дунькиного дома. И судя по тону, она требовала. И требовала странного:

— Ока! — кричала она, размазывая крупные, как прозрачные фасолины, слезы по красному от натуги кукольному личику. — Ока!

— Зайка, — я взяла девочку на руки. — Булочка моя сладкая, что случилось?

— Ока! — проревела сладкая булочка и изо всех сил врезала мне по носу.

Точно, моя девочка. У нее еще и рука тяжелая.

Первой прибежала Дунька.

Следом за ней ворвался Карп Самович с нашей кормилицей на прицепе.

— Ока! — повторила Оливка и посмотрела на меня несчастно, но при этом яростно и требовательно. — Ока я!!

— Я не понимаю, чего она хочет, — призналась я всем присутствующим и почувствовала при этом непонятную обреченность.

Карп Самович тихонечко покашлял в кулак и, небрежно протирая бархатной ветошью полированный зеркальный столик, предположил:

— Может, она есть хочет? — племянница местного дворецкого без всякого стеснения рванула шнуровку на своем необъятном бюсте, а как раз подоспевшие к этому моменту Ларс и Гаврик при данном незамысловатом и совершенно очевидном в своих добрых намерениях движении по-братски синхронно застонали.

Оливка завороженно уставилась на тяжелую женскую грудь, увенчанную большим, квадратным, коричневым соском и с удвоенной силой взревела:

— Ока я!!!

Несостоявшаяся кормилица обиженно поджала губы и, словно нехотя, спрятала так щедро предложенную грудь.

Дуная попробовала отвлечь малышку одной из погремушек, с которой сама играла в своем далеком и почти забытом детстве, но получив этой же игрушкой по лбу, пробормотала:

— А раньше ты это чудовище чем кормила-то?

— Раньше у меня Зойка была, — ответила я, с удивлением следя за тем, как ручьи слез вдруг иссякли, как радостно подпрыгнули беленькие кудряшки на макушке.

Оливка посмотрела на меня влюбленными глазами и произнесла:

— Ока!

И уточнила, спустя секунду:

— Ока я!

— Я полагаю, «Ока я» означает «Зойка моя», — перевел и без того уже всем понятную фразу Карп Самович. — Я отправлю слуг, чтобы они поискали в городе козу, но это займет слишком много времени. Я бы предложил, — дворецкий бросил извиняющийся взгляд на свою хозяйку, — если госпожа позволит, вам, благородная шона, самой просто сходить за так необходимой вам Зойкой.

— В каком смысле, сходить? — растерялась я. — Она же в Призрачном замке... Я не могу воспользоваться переходом... Граф Бего, конечно, одобрит запрос местных транспортников, но я бы не хотела, чтобы он знал, где я нахожусь... Если честно, я бы вообще не хотела...

Оливка жалобно всхлипнула.

— А зачем нам транспортники? — улыбнулся Дунькин дворецкий. — Мы прекрасно можем обойтись и без них.

— Действительно! — Гаврик вдруг оживился и с деловым видом выдвинулся вперед. — Карп Самович, вы, конечно же, умеете переходы открывать! Откройте Сонечке проход в Призрачный замок, а я подержу его открытым, я это умею, чтобы она потом назад вернулась...

— Не нравится мне это, — Ларс затрепетал ноздрями и посмотрел на меня исподлобья. — Давайте я сам по Речному городу побегаю. Уверен — часа не пройдет, как мы станем счастливыми обладателями новой козы.

Я скептически на него посмотрела. Во-первых, слабо верилось в то, что у него что-то получится, во-вторых, даже думать не хотелось о том, что я буду делать с ДВУМЯ козами, когда мне выше крыши хватало одной. Ну, и В-третьих. Решающим аргументом в пользу предложения Карпа Самовича стал очередной горестный вздох:

— Ока я...

И я решилась. Поплотнее запахнулась в халат, попробовала вручить Оливку Дунае, но девочка сегодня утром вела себя как маленький темный демон, а не как ребенок светлого эльфа. И вместо того, чтобы с радостной улыбкой пойти к русалке на ручки, вцепилась в меня всеми десятью пальчиками и еще головой прислонилась к моему плечу, нежно и очень трогательно.

Так я и вошла в проход, выстроенный местным дворецким из моей спальни в доме Дунаи в пристройку у кухни в Призрачном замке, где я оставила Зойку, чтобы за ней Соечка присматривала. В халате, лохматая, неумытая, босиком и с маленьким ребенком на руках.

Зойка нашлась тут же и сразу. Заметив нас, она радостно завиляла маленьким хвостиком, а Оливка счастливо захлопала в ладоши:

— Ока я! Ока я!..

Я погладила крутой козий лоб, почесала основания точеных рожек и тихонько прошептала:

— Ну что, Зойка? Хочешь попробовать, каковы на вкус тритоньи штаны?

И тут я услышала запах, которого тут никак не должно было быть.

Сквозь пряный козий дух, сквозь тяжелый аромат лежалой соломы, сквозь запах еды, долетавший из кухни за стеной, пробивался пугающий своей интенсивностью металлический вкус крови. Запах был так силен, что проникал даже сквозь фильтры. Какое там! Он, казалось, просачивался сквозь кожу, туманя мозг и наполняя вязкой слюной рот.

— Ока я... — довольно ворчала Оливка, рассматривая козу, а я сделала осторожный шаг назад, в мгновение ока забыв о своем желании немедленно накормить ребенка. Плохая идея. Надо было слушать Павлика и не высовывать носа из Дунькиного дома, надо было Ларса отправить на поиски новой козы...

Но тут ручка входной двери медленно опустилась вниз, я же, вместо того, чтобы со всех ног кинуться к переходу, замерла, словно парализованная каким-то тяжелым проклятием.

Дверь отворилась, негромко скрипнув, и в кухонную пристройку лицом вниз ввалился окровавленный граф Бего. Он поднял на меня полные боли глаза, совершенно явно не узнавая, а потом прошептал, едва шевеля разбитыми губами:

— Спасайся! — судорожно дернулся и приподнявшись на локтях, оглянулся назад.

Меня же не надо было уговаривать, я решила не ждать, пока сюда войдет преследователь хозяина Призрачного замка. Схватив за ошейник Зойку, я стремглав влетела в переход, который захлопнулся за мной, блеснув напоследок зеленоватым сиянием.