Похититель всего

В то же время Энсадум отметил, что нападавшие берут понемногу из каждой повозки. Как будто они собирали дань — немного там, немного здесь. Все происходило чрезвычайно быстро, так что практик не мог уследить за действиями нападавших. Энсадуму все их движения показались экономными, точными, рассчитанными до мелочей. Все это говорило о том, что нападавшие проделывают подобное не в первый раз.

Еще один разбойник оказался рядом и принялся деловито отвязывать веревки от тюков, на которых сидел Энсадум. Это дало возможность практику как следует разглядеть карлика. Там, где его тело не было скрыто тряпками — кисти рук, узкая полоска перед глазами, кожа карлика была темной, почти черной, и какой-то морщинистой. Словно в ткань был замотан высушенный фрукт. Энсадум смотрел на это какие-то несколько мгновений, но все равно ему начало казаться, что перед ним — не совсем человек. Так могла бы выглядеть одна из мумий, тело которой коптили достаточно долго и наверняка очень упорно.

Захватив какую-то часть товара (чему Энсадум на этот раз не стал препятствовать), нападавший спрыгнул с повозки.

Энсадум видел, что и остальные последовали его примеру — каждый со своей непременной частью добычи.

Разбойники ретировались достаточно быстро, пожалуй, даже быстрее, чем появились. Исчезла не только некоторая часть товара, но и цепочки следов, ведущих вниз — их просто накрыло оставшимся песком. Исчезло также тело несчастного, которому случилось угодить под колеса: Энсадум, был уверен, что сам он уйти не мог, поэтому наверняка бездыханный труп забрали товарищи покойного.

Внезапно чувство нереальности происходящего захлестнуло Энсадума.

Все это напоминало сон. Долгий, длящийся целую вечность кошмар. Несуразная греза, после которой можно и не проснуться. Особенно, если погибаешь с кинжалом в груди, который в реальном мире может обернуться сердечным приступом.

Все это — сон, и нет разницы спишь ты или нет.

Энсадум тряхнул головой, отгоняя внезапно навалившуюся усталость. Один из гхуров впереди сделал то же самое, мотнув гривой из стороны в сторону. Все же эти животные были куда умнее, чем казались на первый взгляд.

Возможно, все это и было сном и Энсадуму нужно было всего лишь проснуться. Он откроет глаза… и вновь перенесется внутрь крытой повозки. И окажется, что он просто задремал, выполнив свою работу в доме, а все остальное — нападение, мертвая лошадь, ночь, проведенная внутри перевернутой повозки, как и путь по Пустошам, рельсы, караван и нападение на него — окажется лишь сном. Дурным сном, привидевшимся ему после тяжелого дня. Достаточно только зажмурится, а затем резко открыть глаза.

Тики-тук… Тики-так…

Звук колес не стихает ни на минуту.

Так он и поступил. Зажмурил глаза, а когда открыл их, увидел перед собой город. Настоящий город, которого здесь, на Пустошах, быть не могло.

8

И все же это был город.

По крайней мере, оно выглядело как город. И хотя Энсадум не подозревал, что в этих краях может найтись нечто подобное, гхуры и влекомые ими повозки продолжали двигаться в сторону самозваного поселения.

Насыпи по обе стороны кончились. Туман висевший сплошной стеной два дня, поредел, и впереди проступили очертания построек. Были среди них и достаточно крупные здания, возведены правда, не из камня и дерева, а больше напоминающие палатки или шатры, а также высокая каланча, торчащая словно одинокий перст, среди всего этого. Каланча, как догадался Энсадум, была из старых построек, возможно на ней как на наблюдательной вышке, располагался пост смотрителя железной дороги или любого другого служащего. Однако это было много лет назад, и опоры каланчи давно проржавели и едва не рассыпались в прах. Не говоря уже о домике на самом верху. Энсадум подумал о том, что вряд ли кто-то забирался туда в ближайшие годы.

Гхуры уходили вперед по рельсам. Энсадум слез с повозки и теперь стоял, утопая в сыпучей мелкой породе, которая образовывала насыпи по обе стороны железной дороги. Это был не песок или земля. Мелкие камешки под его ногами были больше похожи на кокс или измельченную горную породу. В любом случае их происхождение было искусственным, промышленным, а это значило, что “город” появился здесь не просто так. Возможно, в прошлом, много лет назад, эти постройки были частью некой промышленной зоны, от которой остались лишь стены, перекрытия и немного свободной земли.

Рельсы стремились именно туда.

И хотя можно было подумать, что впереди были лишь безлюдные развалины, это было не так.

Город буквально кишел жизнью. Это было одной из основных причин, почему он слез с повозки и продолжил путь на своих двоих — не хватало нажить врагов в виде хозяев каравана, которые недосчитаются товара. И хотя всегда можно было сослаться на воришек, атаковавших повозки словно гром среди ясного неба, не было никакого объяснения тому, почему он воспользовался повозками словно бесплатным транспортом, оторвал лоскут прикрывавший тюки ткани и так далее. Скорее всего, более отзывчивые люди отнеслись бы к этому с пониманием, однако Энсадум не был уверен, что именно в этом конкретном городе обитают отзывчивые люди, готовые поверить практику без инструментов.

Теперь то как выглядел “город”, мало напоминало о его прошлом. Энсадум подозревал, что сейчас здесь было гораздо больше жизни, чем былые времена. От высоких труб, из которых со времени Разрушения не исторглось ни клуба дыма, к стоящим внизу столбам протянулись многочисленные веревки, на которых держалась разноцветная ткань шатров, которые с такого расстояния напоминали разноцветные грибы. Пожалуй, именно это многоцветие добавляло в строгость промышленных зданий немного жизни, разбавляло краски дня. Энсадум с удивлением осознал, что впервые за долгое время видит разноцветие — до этого все на Пустошах казалось ему серым, безжизненным.

Строго говоря, то, что он видел перед собой не было настоящим городом. Спустя немного времени Энсадум сделал вывод, что перед ним торговый пост или небольшое поселение, где обитали преимущественно торговцы, менялы, немного ремесленников (ничего из художественных видов ремесел, только самые необходимые специальности вроде кузнецов или бочаров, которые могли изготовить бочку, а при случае починить колесо телеги), а также совсем немного путешественников, едущих из одного города другой и остановившихся на постой в этом относительно безлюдном и диком месте Пустоши. Подумав об этом, Энсадум внезапно понял, что за постой придется платить. Как и за еду. Как и за транспорт, если он решит воспользоваться им, чтобы добраться до реки (где может и не оказаться лодки), не говоря уже о том, чтобы проделать весь обратный путь до дома.

Сколько было до Ашкелона? Несколько часов пути до ближайшего пригорода, если двигаться на повозке, потом на лодке и так далее… Но пешком… Пешком он сейчас вряд ли мог пройти больше нескольких десятков метров. По большому счету, у него имелись сомнения и на счет того, сумеет ли он добраться до поселения впереди. Все-таки зря он слез с повозки. Уж как-нибудь объяснил бы хозяевам порчу товара, нашел бы способ оплатить ущерб… Хотя его могли и не захотеть слушать, не поверить в рассказ о нападении “карликов”, тем более что вся эта история теперь даже Энсадуму казалась в высшей степени невероятной. Банда карликов-расхитителей повозок? Звучит абсурдно даже для его ушей. Да, именно так.

9

Энсадум всегда знал, что, если погибнет, его кровь достанется Интерпретаторам. Не так просто убить практика, но такое случается, и тогда (в случае если его тело обнаружат, и в нем останется хоть капля крови), все его воспоминания, да что там — сама его личность — достанется этим существам в грубых накидках.

Энсадум никогда не задумывался над тем, что будет дальше. Каким образом его личность можно “примерить”, ведь он не перчатка. Тем более невероятным казалось то, то эта личность якобы сможет некоторое время жить в другом теле. Недолго, да, но — жить. Как если бы на мгновение кто-то стал другим человеком просто одев его одежду. Сравнение грубое и неточное, если учитывать, что для самого Интерпретатора это отнюдь не переодевание, а скорее наоборот.