Похититель всего

Решив изучить ассортимент, Энсадум приблизился к одной из лавок. Приблизился настолько, насколько хватило сил выдержать ужасный запах. Он так и не понял, что издавало смрад на самом деле — десяток подвешенных к потолку кусков мяса или огромная туша торговца, восседающего на грубо сколоченной скрипучей скамье. Торговец был личностью колоритной: кожа у него была ярко-красного цвета, и как будто ошпаренная, шелушащаяся. Издали казалось, будто она сходит лохмотьями, а кое-где уже и сошла, как например, на паре рук — багровых, влажных, словно их только что вынули из некой слизкой субстанции, с отчетливо выдающимися венами, жилами и сухожилиями… Энсадум прошел мимо, удостоившись лишь кратного взгляда: сам он обладал не настолько выдающейся внешностью, чтобы притягивать взоры публики…

Следом была скобяная лавка, в которой продавалось все: от гвоздей и замков до цепей и крючков. Последних было особенно много и все они были странного размера: не большого и не малого. То есть, были слишком крупными, чтобы использовать их в рыболовных снастях, но вместе с тем были гораздо меньше, чем полагалось бы крюкам, предназначенным для подвешивания чего-либо (например, кусков мяса, как в соседней лавке). Скорее уж, решил Энсадум, они отдаленно напоминают крюки, которые носил он сам, в саквояже. Что ж, ТЕ крючки были неотъемлемой частью инструментов практика, порой незаменимых. И только стоило ему подумать о чем-то подобном, как на глаза ему внезапно попался саквояж. Распахнутые в голодном оскале сверкающие челюсти невозможно было не узнать. А этот черный зев… Энсадум сбился со счета, сколько раз заглядывал внутрь. Следуя некоторым утверждениям, бездна, если смотреть в нее беспрестанно, в конце концов поглощает смотрящего.

Саквояж практика.

Черный со сталью, кожаный, почти новый. И вот он, просто стоит перед ним, широко распахнул жадный рот словно птенец, тянущийся за червячком, который готова положить ему в рот птица-мать. Была ли склянка чьей-то крови для него таким же лакомым угощением?

Сердце Энсадума упало, дыхание перехватило. Но… нет. Это был не его саквояж.

На самом деле уже одно это настораживало. Ведь инструменты были не просто оружием ремесла, но и своеобразным символом профессии. Никто из известных Энсадуму практиков не позволил бы себе просто так расстаться с саквояжем, тем более не продал бы и не заложил их. Даже самые отчаянные игроки из тех, кто постоянно нуждался в деньгах, руководствовались на этот счет определенным кодексом чести. Чем больше Энсадум думал об этом, тем тревожней ему становилось. Он не слышал, чтобы кто-то из практиков терял свой инструмент… И тут он вынужден был опровергнуть самого себя, ведь его саквояж все же кому-то понадобился.

И все же… Поскольку никто не жаловался на отсутствие саквояжа, оставалось всего два варианта: либо похищение случилось сегодня-вчера, что было маловероятно, либо, что поблизости был другой практик, которого, так же, как и самого Энсадума, недавно ограбили. Это автоматически означало наличие еще одной смерти неподалеку, ведь чтобы практик оказался в такой глуши, для него должна была найтись работа. Возможно ли, что за ВТОРЫМ саквояжем охотились из-за крови? В таком случае, версия о том, что на Энсадума напали и похитили саквояж по той причине, что кто-то желал завладеть кровью, чтобы она не попала в руки к кураторам и Интерпретаторам, получала новое подтверждение.

Обуреваемый эмоциями, Энсадум приблизился к прилавку и протянул руку, намереваясь взять саквояж, однако забыл, что не один. Сначала раздался громкий окрик. Он поднял голову и увидел продавца.

Перед ним был совсем молодой человек. Лет шестнадцати, а может и меньше. Он смотрел на Энсадума и в первые несколько секунд на его лице отразилось узнавание пополам с удивлением. Его лицо со следами застарелой кожной болезни пылало. Он оттолкнул руку Энсадума, а сам отступил вглубь лавки. Еще мгновение — и мальчишка побежал. Позади лавки был выход — простая тканевая занавеска прикрывала дверной проем. Именно за ней и скрылся мальчишка.

— Эй, погоди! — бесполезные слова.

Недолго думая, Энсадум одним прыжком перемахнул прилавок и ринулся следом.

— А, пропади все пропадом, — прибавил он, врезаясь в занавеску, за которой была неизвестность и темнота.

11

Энсадум всегда отличался внешностью. Высокий, под два метра, он тем не менее, был слишком худ, чтобы выглядеть внушительно.

Лицо в обрамлении черных волос казалось слишком бледным в любое время года. К тому же простой и удобной одежде, которую носили другие практики, Энсадум предпочитал плащ, такой же темный, как и цвет его глаз. Удивительным образом его детские представления о, том, как должен выглядеть практик, отразились на его собственной внешности. Словно он пытался соответствовать созданному им же самим же образу.

Другие практики не сразу привыкли к его внешнему виду. Завести друзей ему это тоже не помогло. Однако учитывая, что большинство практиков старалось держаться особняком, это не было такой уж большой проблемой.

Сколько всего было практиков в Курсоре? Когда он только начинал, он пробовал сосчитать их число. Видел кого-то у Распределительной щели и запоминал лицо, мысленно добавляя единицу к уже порядочному списку. Всего набралось то ли двадцать, то ли двадцать пять человек. Затем Энсадум стал считать только тех, кого видел повторно, а таких было меньше. Наконец он стал считать тех, кого встречал у Распределителей в третий, четвертый раз. Из было меньше десятка, и все — гораздо старше его самого. Последнее натолкнуло Энсадума на мысль, что на этой работе мало кто задерживался.

И все же трудно было встретить в городе бывшего практика, который хвалился бы этим. Их профессия не вызывала ни восторгов, ни зависти. Как раз, узнав, что перед ними практик, люди начинали относиться с опаской, недоверием, а иногда и с плохо скрываемой враждебностью.

Несмотря на то, что Курсор был огромен, а постоянных практиков — больше двух десятков, являлись они отнюдь не ко всем умершим или умирающим.

Это называлось Лотереей. Карточка просто появлялась из Распределительной щели. В первое время Энсадум пытался понять, каким образом происходил отбор, но так и не смог ничего уразуметь. Практики шли и к бедным, и к богатым. В город, и за его пределы. Даже в пустоши, хотя формально эти земли считались дикими и малонаселенными.

Иногда карточек не было неделями, иногда щель выбрасывала их без остановки, одну за другой — только успевай выхватывать.

Случались и ошибки. Однажды Энсадум явился к человеку, который и не думал умирать. Да, он был прикован к постели, но абсолютно жив. Родственники, которых визит практика возмутил и напугал, не пустили Энсадума на порог. В результате ему пришлось почти сутки провести на улице под окнами — прежде чем стало понятно, что произошло. Все это время родственники по очереди высматривали его из окон. Неудивительно, что практиков ненавидят! Так и не дождавшись приглашения в дом, Энсадум ушел. Позже выяснилось, что произошла какая-то ошибка и Распределитель дал ему неверный адрес. Как ни странно, происшествие немного успокоило Энсадума — это значило, что Распределители — тоже люди, за ними числятся подобные промахи.

И все это — лотерея. Иногда ее называют черной, серой или красной. Во всех случаях речь идет об одном и том же — о том, как, а вернее, каким образом Распределители делают свой выбор. Не важно, что кто-то умер: практик мог и не явиться. Это означало, что кураторы не приготовят эссенцию, и воспоминания умершего не попадут в Курсор. Это означало буквально смерть — бесповоротную, окончательную.

Никто не знал, каким именно образом происходит отбор. и почему практики приходят к одним и не являются к другим. Возможно, ответ кроется в простом: практики просто не могли знать обо всех смертях.

Энсадум не знал, почему это стали называть Лотереей, тем более — “черной”, “серой” и “красной”. Видимо, люди считали, что все дело в случайном выборе, как будто происходит некий розыгрыш, в котором шанс выпадает лишь немногочисленным счастливчикам. И, как и в любой лотерее, — в этой есть проигравшие. Или проигравшими были все без исключения?

ГЛАВА 8. В пустошах нет ничего — только пустота и одиночество

12

За занавеской оказалось узкое помещение без окон. Пробивающегося сквозь неплотно прикрытую занавеску света хватало, чтобы Энсадум различил смутные очертания многочисленных предметов, разложенных в неком подобии порядка. Очевидно, это был товары, выставленные на продажу в лавке. Часть из них Энсадум узнал по очертаниям, часть все еще оставалось для него загадкой. Однако один, вернее сразу несколько одинаковых предметов он распознал мгновенно. Все же слишком часто подобные им попадались ему на глаза. Эти очертания были не просто знакомыми, а практически родными.