Поиграем со смертью?..
Шрифт:
Как там Дина?
Ноги немели, руки кололи сотни игл, а дышать становилось всё сложнее. Лодка постепенно становилась больше, а значит, ближе, я же пыталась удержать остатки разума и сил. Быстрее. Надо двигаться быстрее, чтобы кровь бежала по жилам. Чтобы она не остановилась.
Как там Лёша?
Мир раскалывался на части, а за нашими спинами в толщу океана погружался огромный, шикарный лайнер. Океан — братская могила, корабль — красивый гроб. Не более того. Крики с лайнера всё отдалялись, становились тише, и казалось, что это не они исчезают в бездне, а я. Потому что сотни огней, мерцавших на тонущем корабле, делали его живым, а вокруг меня расстилалась тьма, и только звёзды безразлично, словно с насмешкой смотрели вниз. Но нет. Они не смеялись. Им просто
Не смотри в лицо ребёнку, на которого наступаешь, чтобы выжить. Иначе не сможешь жить, когда вспомнишь.
Как там… я?
Я жива, я жива, я жива… Боль? Отлично. Пока чувствуешь боль, живёшь. Холод? Замечательно. Он, как и боль, не дает забыть о жизни. Усталость? Прекрасно! Мёртвые не устают. А я ещё не умерла. Остальное не важно. Я обещала выжить, и я выживу.
Но кому я обещала?..
Лодка приближалась, и ужас, сжимавший сердце не хуже, чем холод сдавливал лёгкие, начал отступать. Сто метров, не больше… Надо держаться. Только держаться… и не кричать. Иначе подумают, что я неадекватна, и не пустят в шлюпку. Испугаются, что я переверну лодку. Нет. Я должна выжить, а потому надо быть тихой и не звать на помощь, не просить подождать меня…
— Помогите! — раздалось у меня за спиной, и я резко дернулась.
Ритм сбился, и я бы пошла на дно, если бы не спасательный жилет. Я оглянулась и увидела плывущего неподалеку брата. Идиот чёртов!
— Заткнись! — прохрипела я, но было поздно.
Скользнул по воде жёлтый, живой луч фонаря, разгоняя насмешливый взгляд звёзд и ночь. Я тут же собралась с духом и выровнялась. Алексей, к счастью, меня услышал и больше не орал, я же прохрипела:
— Нас всего трое!.. Помогите, пожалуйста!.. Мы не займём много места… Мы аккуратно!..
С лодки послышались голоса что-то обсуждавших матросов, а я поднажала, снова бросившись в заплыв со всей силы. Быстрее. Только быстрее, иначе они могут налечь на вёсла, и нам конец. Братец, чтоб ему ни дна ни покрышки, сглупил! Шлюпки не возвращались к утопавшим, потому что боялись, что те в панике перевернут лодки! Почему мой брат вечно сначала делает, а потом думает?! Всегда надо просчитывать все варианты и выбирать оптимальный, а лишние три минуты в воде нас бы не убили! Чёртов холод… Как же больно…
И снова луч фонаря заскользил по воде, а лодка вдруг остановилась. Её медленно сносило течением, но весла ощетинились вдоль бортов, словно иглы дикобраза. Они решили нас спасти. Спасти. Странные люди… Решают бросить тысячу, но спасают троих. Впрочем, это сарказм — они были правы. Трое лодку вряд ли перевернут, в отличие от сотни, а если попытаются — веслом по голове, и нет проблем. Вот только шанс подобного исхода был менее пятидесяти процентов — на борту наверняка было немало стерв из первого класса…
— Вас трое? — донеслось до меня, и я, притормозив, крикнула, а точнее, прохрипела:
— Да, всего трое!
— Давайте на борт, но осторожно! Не качайте лодку, ясно?
— Да! Спасибо!
Говорить, когда плывешь в ледяной воде, а голос осип и даже дышать больно, — не самое простое занятие. Вот только, если бы я промолчала, нас бы сочли неадекватными. А это было ни к чему… Последние десятки метров были преодолены, и я судорожно сжала пальцы на борту лодки.
— Как… мне забраться? — стуча зубами от холода и выдыхая слишком яркие в этой темноте облака пара, прохрипела я. Кажется, воспаление лёгких мне обеспечено…
— Подтягивайтесь, я Вас вытащу, — скомандовал высокий подтянутый мужчина в офицерской форме, не обращая внимания на ворчание нескольких пассажирок, и я очень осторожно, стараясь не качать лодку, подтянулась. Получалось плохо, мышцы болели и отказывались слушаться, но меня тут же подхватили под руки и буквально втянули на борт.
Я устроилась на невысоком сидении, рядом с толстой мадам в шикарной шубе, и та сразу же возмутилась:
— Не прикасайся ко мне! Ты намочишь мою шубу!
Я не ответила — просто вжалась в
борт, чтобы быть подальше от данного индивидуума, с которым спорить было бессмысленно, в то время как сил у меня не осталось даже на то, чтобы сказать «спасибо». А пока я пыталась устроиться подальше от богачки, Лёшку уже вытягивал всё тот же высокий офицер лет тридцати с грубыми чертами лица, едва различимыми в темноте ночи. Вскоре брат занял место напротив меня, и моряки принялись за спасение намокшей-таки паранормальности. Вот только, если честно, меня так и подмывало попросить их оставить Гробовщика в воде — эта гадина не умрёт, да и холод ей стопроцентно нипочём, но вот для профилактики остудить его садистские наклонности было бы неплохо. Да как он мог нас в такое место зашвырнуть?! «Титаник» затонул полностью за два часа сорок минут, а в ледяной воде человек оставшееся время может и не протянуть! Значит, он нас на смерть решил обречь, подлюга?! Убила бы! Но надо было держать себя в руках. Надо было успокоиться и ждать. Ждать, когда корабль затонет, а белая вспышка заберёт нас домой, уничтожив ту девочку, которую мы спасли, вместе с остальными живыми трупами. Но она хотя бы не замёрзнет. И она не будет одна, когда умрёт. Потому что быть одному страшно. Особенно когда ты один в толпе, которая тебя не слышит…Наконец, жнец тоже оказался на борту, и я, растиравшая плечи, с ненавистью на него посмотрела. Длинная чёлка намокла и прилипла ко лбу, впрочем, так и не открыв миру глаза жнеца, а почти чёрные от воды волосы сейчас казались не серебряными, а платиновыми. Он ухмылялся, глядя на меня подслеповатыми глазами, а я продолжала спасать свои мышцы, потирая предплечья и пытаясь согнуть полностью онемевшие пальцы ног, которые уже абсолютно не чувствовала.
— Одеяла, — подал голос офицер, и нам выдали по простенькому серому покрывалу, в которые было замотано большинство сидевших здесь женщин. Видимо, только особо пафосные дамы из первого класса отказались, решив шубы «старым тряпьём» не портить…
— Спасибо вам, — прохрипела я наконец, а моряк ответил:
— Это наш долг, сделали, что могли…
Крик души, да? Что ж тогда вы лодки загружали меньше чем наполовину? Что ж тогда заперли третий класс, как какие-то отбросы, словно они не заслуживали жить? Там были дети, старики, женщины… А вы их всех обрекли на смерть ради первого класса. Потому что богатые старые стервы, отжившие своё лет эдак двадцать назад, не хотят запачкать шубки об тряпьё детей, у которых впереди вся жизнь. Вы убили их ради комфорта мразей, ценящих только свои миллионы. Зато душа кричит, да? Чувство вины грызёт? А слабо, как в древней Японии, вспороть брюхо в знак раскаяния? Слабо сделать сеппуку, чтобы очиститься от греха, а? Слабо. Потому что все хотят жить. Как хотела жить та девочка и все те, кому не дали шанса спастись.
А впрочем, я слишком категорична. Приказы отдавали капитан и старший помощник. Матросы и офицеры их выполняли. Разве что лодки они заполняли так погано благодаря старшим офицерам, а в остальном они виноваты лишь в том, что не подняли бунт. Но во время катастрофы главное — это организованность ответственных лиц, которые обязаны остановить панику. Потому они были правы, подчинившись капитану и не создавая лишних междоусобиц. Только вот мёртвым от этого не легче.
Лодка медленно, но верно отдалялась от «Титаника». Я куталась в одеяло и смотрела себе под ноги. Поднять взгляд на корабль сил уже не было. Слишком больно было смотреть на то, как умирают сотни людей, пусть и давно не существующих, ведь в памяти услужливо вспыхивали картины прошлого, которые я старалась забыть.
Чёрные мешки на носилках. Слёзы, смешивающиеся с кровью. Алые пятна на сером асфальте. Детский плач. Проклятия. Крики. Запахи. Запахи жжёного пластика, плавящегося металла и самый настоящий, живой — запах крови. Металлический, терпкий, безумно-сильный. Въедающийся в лёгкие и застревающий в памяти, как та музыка, что ещё звенела у меня в голове. Лёгкий, ненавязчивый вальс, который мне теперь не забыть. Мелодия, ставшая похоронным маршем. Последним подарком музыкантов извечно неблагодарным слушателям.