Покер с Аятоллой. Записки консула в Иране

смерти людей далеко не пойдут — вот они, «шурави», здесь под боком... и полетят от нас только

клочья. Поэтому собрал у себя в кабинете всех мужчин, и вместе мы составили план действий, включавший в себя несколько вариантов на случай прямого падания бомбы, разрушения здания, пожара, нападения извне. Каждый теперь знал «свой маневр». При этом поскольку мы

вынужденно тренировались не менее десяти раз в сутки, то вскоре наши действия были

отработаны до совершенного автоматизма.

В это же время из прифронтовой провинции Хузестан, которую тоже нещадно бомбили, началась

эвакуация советских специалистов, строивших там ТЭС «Рамин».

В Москве наконец-то поняли, что жизни наших людей реально угрожает опасность, и дали такую

команду. Около восьмисот советских граждан выехали на автобусах колонной из Ахваза в Тегеран, чтобы оттуда отправиться в СССР. Их маршрут лежал через Исфаган. Это решение противоречило

интересам иранцев. Наши люди служили своеобразным щитом самого крупного энергообъекта

юга страны. Теперь электростанция была обречена.

Не буду говорить, каким образом, но мне удалось узнать, что в Исфаган из Тегерана по линии

КСИР{[37]} поступила команда во что бы то ни стало задержать колонну и под конвоем вернуть

назад в Хузестан. Информация пришла поздно вечером, когда автобусы должны были подъезжать

к городу. Я оставил за старшего одного из дежурных комендантов, срочно поднял водителя, и

вдвоем на старой консульской «Волге» мы помчались навстречу строителям. Нам удалось

перехватить их за двадцать километров от Исфагана. Объяснив ситуацию старшему группы и

сообщив, что следует делать, я поставил «Волгу» в начало колонны, и мы продолжили путь.

Перед въездом в г. Исфаган на контрольном посту уже стояло несколько десятков вооруженных

людей. Один из них вышел вперед и поднял руку, давая понять, что проезд закрыт. Каково же

было их удивление, когда «Волга», а за ней все автобусы, не доезжая поста, сделали поворот, выехали на второстепенную дорогу и по ней, увеличив скорость, проследовали в рабочий поселок

ТЭС «Исфаган», расположенный в километре от автобана. Руководство строительства было

заранее предупреждено, и нас там ждали. Когда опомнившиеся пасдары57 примчались вслед, их

встретил объединенный коллектив в количестве около двух тысяч советских мужиков.

В течение последующих трех дней, пока шли напряженные переговоры между посольством в

Тегеране и иранскими властями, я находился в поселке ТЭС, а наша «Волга» с консульскими

номерами демонстративно стояла на въезде у ворот.

Впрочем, эта история имела также и ряд приятных моментов. Мне стало известно, что среди

эвакуируемых из Ахваза людей находятся десять грузин. Я попросил собрать их вместе в доме

одного из моих друзей, накрыл стол, поставил вино, и мы, согласно обычаям, начали поднимать

тосты.

В застолье грузины говорят искренне, и я, когда пили за Родину, сказал, что для меня это понятие

связано с маленькой, Богом забытой деревней высоко в горах Имеретии. Там в сопливые годы я

рос под присмотром прабабушки, в окружении таких же, как она, горцев, которые не вполне

понимали, для чего им в сельпо привезли странное приспособление под названием «замок».

«Имя этой деревни — Хорити», — закончил я. И вдруг неожиданно один из сидевших спросил: «Ты

на самом деле хоритец?!» В ответ я назвал имя прабабушки. Человек встал из-за стола и пошел

меня обнимать, мы оказались соседями, близкой родней и в детстве бегали по одним и тем же

горным тропинкам.

Надо было оказаться за тысячи километров от родных гор, в той ситуации, которую я описал, чтобы выяснить эти обстоятельства.

Но в любом случае спасибо Ирану за необыкновенное знакомство с замечательным человеком

Автандилом Бре- гвадзе, ставшим впоследствии моим близким другом и крестным отцом.

Через три дня, когда проблемы, связанные с эвакуацией наших строителей, были урегулированы и

их колонна продолжила путь в Тегеран, я вернулся в генконсульство. К этому времени Растерянный

вышел из очередной комы и приступил к руководству учреждением, но неожиданно резко сменил

амплуа, решив испытать себя в роли «деспота- самодура». Он начал топать ногами, оскорблять

людей словесно, давать им бессмысленные, противоречивые указания.

Все, что делал Растерянный, носило отпечаток легкого помешательства. В частности, завхозу было

приказано вырыть могилу, застрелить и похоронить в ней сторожевых собак. На мой недоуменный

вопрос: «Саша, зачем?!» стоявший уже по колено в яме завхоз злобно ткнул лопатой в землю и

буркнул: «х... его знает!»

В один из вечеров ко мне в кабинет пришли все мужчины - сотрудники консульства: «Реваз

Валерианович, больше нет сил, с таким командиром не только псы, но и мы сами здесь в землю

ляжем. Собираемся ставить вопрос: или он, или мы. Хотим знать ваше мнение?!»

Утром я зашел в кабинет к Растерянному и попросил выслушать. Смысл моих слов сводился к

следующему: все мы сейчас связаны одной судьбой. Бомба не станет выяснять, шофер ты или

генконсул, и, если толпа начнет рвать нас на части, тоже не спросит паспорт — дипломатический

он или обычный. Среди наших людей нет военнообязанных, никто из них не подписывался ехать

сюда погибать. Тем не менее они без паники вкалывают по полной. В этих условиях между нами

не должно быть корпоративной дистанции, и командовать ими можно, только подавая личный

пример.

— Ты молодой еще и неопытный, — ответил Растерянный, — а я эту публику давно изучил.

Каждый сверчок — знай свой шесток, тем более в такой обстановке! Какое тут равноправие?! Тут