Покер с Аятоллой. Записки консула в Иране

Улыбка стала еще милей.

Прервемся. Я объясню, что это такое.

«Тоузих оль-масаэль»86— один из главных трудов Хомейни. Пост (Рамазан) — одна из глав этой

книги. Хомейни — «марджа от-таклид» — мудрец, к которому обращается паства. От имени

паствы он задает вопросы и сам на них отвечает. Наставления обязательны для правоверных. В

книге расписаны все детали — от рождения мусульманина до кончины. Большое внимание

уделяется сексу. Можно узнать, например, когда дозволено спать с собственной тещей и с какого

момента этого делать нельзя. Или как быть, если угасли нежные чувства к верблюдице, которую ты

долгие годы любил? Это действительно важный вопрос. Зарезать не можешь, заставить работать

— неловко. Но если ты небогат и не в силах ее содержать? Имам отвечает: «Надо продать! Но

продать в чужую деревню, где люди не знают о вашей любви». Когда я читал эту книгу, из

любопытства стал выяснять, почему же в чужую, почему не в свою, чего тут стесняться? Ответ

оказался предельно прост. Деревня — это сплошная родня. А ну как твой родственник, который ее

купил, тоже влюбится и вступит с ней в связь? И будет кровосмешение. Вот поэтому надо в чужую.

То, что здесь сказано, может быть, вызовет смех, не исключаю, что отвращение. Но хочу, чтоб вы

знали: Хомейни на самом деле мудрец. И то, что он объясняет, действительно нужно людям.

Миллионам! Тем самым, что привели его к власти.

Жил в те годы аятолла Дастгейб, милейший дед, похожий на Хоттабыча. В отличие от многих своих

коллег никого не взрывал, не травил и не мучил. Умер, правда, не собственной смертью. Дастгейб

был великим ученым по раю. Что там и как, знал лучше всех. Об этом писал. Если ты,

правоверный, попал в этот рай, тебя окружают гурии. В большом количестве. Очень красивые.

Двух видов. Одни прозрачные, и ты наблюдаешь, как по жилочкам у них бежит кровь и вообще, что творится внутри. А другие — зеркальные, еще красивей. Когда обнимаешь, видишь свое

отражение.

Вы улыбаетесь?! А я в течение нескольких лет наблюдал, как мальчишки из нищих семей с

радостью отправлялись на фронт и шли на неразминированные поля, чтобы попасть к этим

гуриям{[57]}. Иначе решить проблему они не могли.

Есть много подобных примеров. Главное в них то, что надо понять: эти люди не хуже нас, а мы не

лучше них. Мы — два разных мира.

Теперь о главе «Пост».

Пост Рамазан — великое очищение. Он приближает к Аллаху. Если в течение жизни не нарушаешь

поста, то, окончив мирские дела, сливаешься с Богом. Никак не меньше. Значение Рамазана для

мусульманина бесконечно, ведь он искренне верит в эту возможность. Осквернить Рамазан могут

три вещи: окунание головы целиком в воду, еда и совокупление{[58]}. Вроде всё кажется ясным: будьте любезны — от звезды до звезды.

Однако в исламе всегда присутствует «но» — компромисс между паствой и Богом. Есть он и у

Хомейни. С головой имам поступил, правда, строго: окунул целиком — конец Рамазану. С едой и

питьем чуть проще: больному и путнику можно.

Но главное - секс! Рахбар выделяет четыре позиции.

«Если ты ввел по линию обрезания и не изверг», — пишет он, — то Рамазан не осквернен,

радуйся, правоверный.

Но «если ты ввел по линию обрезания и изверг», — пеняй на себя, зачем торопился.

«Если ты не изверг, но ввел дальше линии обрезания», — плохи твои дела, зачем углублялся?!

А теперь внимание! «Если ты ввел дальше линии обрезания и изверг, но (!!!) не знал, что начался

Рамазан» — то всё хорошо, дорогой, всё отлично! Вот так!

Вернемся снова в пустыню к шейху.

Он не понял, куда я клоню (зачем неверному Рамазан?!). Но унизить себя вопросом не мог. А я не

стал развивать эту тему.

Диспут вяло тянулся к обеду. Интересно, когда ж позвонят?

Они вторглись в наше святое пространство.

Они не вторгались в ваше пространство.

Нет, они вторглись в наше пространство и осквернили

его.

Нет, они не вторгались в ваше пространство.

Нет, они вторглись в наше пространство.

Эта шарманка с небольшими вариациями крутилась уже пару часов. Я прикинул — вроде пора.

Так вы помните «Рамазан»? — повторил я свой первый вопрос.

При чем здесь «Рамазан»? Вы признаёте, что вторглись в наше пространство?

Признаю!

У шейха от неожиданности раскрылся рот.

Да, они вторглись в ваше пространство и осквернили его! Они прорвали плеву той самой девицы!

Шейх смотрел на меня выпученными глазами.

Но они невиновны! Они не знали, что это святое пространство Ирана! Они не ведали, что творят.

Они ввели дальше линии обрезания! И извергли! Но (!) не знали, что начался Рамазан!!!

Шейх прикусил губу, крыть было нечем — я цитировал Хомейни{[59]}.

Не буду врать, что именно в этот момент ему позвонили. Это было бы слишком. Но к вечеру мы

завершили дела.

У шейха осталась расписка в три строчки о том, что я получил самолет и на нем улетаю. Прощаться

с гостями он не пришел.

На рассвете мы стартовали в Союз (с посадками в Захедане и Тегеране). Я забрался в АН-26. Рядом

вдоль борта расселись четыре пасдара, они следили, как бы чего. Полковник спросил:

Ты когда-нибудь прыгал?

Прыгал. — Он дал мне запасной парашют.

На высоте (кажется, около шести тысяч метров) через пробоины стал выходить кислород.

Придется снижаться, — сказал командир: двинул штурвал от себя, и мы начали падать. со свистом.

Пасдары решили, что это конец, у нас парашюты, и мы будем прыгать, они передернули

«калаши». Я отстегнул карабины и сбросил ранец на пол:

Ребята, в этой машине и так много дырок.

Напряжение спало, в «Мехрабад» прилетели без глупых

потерь.

Валерьяныч, — сказал мне полковник, когда пасдары покинули самолет, — может, останешься?