Поле Куликово

– Эх ты, Овсюха! Чего остолбенел, когда рубить надо? Догнал вражину - по башке ево, и делу конец! Нет - стал, будто повязанный, сам же на меч налетел.

– Ох, дядька Иван, непростое дело человека срубить, - пожаловался молодой мужик.
– Я ноне двоих зашиб, а руки-то вон досе дрожат.

– Это - рази человек?
– Окольчуженный витязь зыркнул на пленного злыми глазами.
– Однако, лихо, мужики. В шестером чёртову дюжину, почитай, упокоили.

– Пятерых-то мы стрелами да сулицами добыли, остальные и ослабли от страха, - сказал подошедший Роман.
– В другой раз этак не выйдет.

– Пожалуй што, - согласился Копыто.

Из крайнего балагана послышался плач девок. Один из мужиков хотел войти туда, но его не впустили.

– Чего у них там?
– спросил Копыто.

Подростки и парень отвели глаза, а дед, сидевший у костра с перевязанной ногой, ответил:

– Да што - Марью снасильничали.

– И этот?
– Воин кивнул на пленного.

– Этот - первый.

Копыто шагнул к сотнику. Куремса не носил знака, но бывший разведчик угадал в нём начальника.

– Ты - кто?
– спросил по-татарски.

Куремса выпятил грудь:

– Я - начальник сотни. Мой покровитель - великий эмир Таврии оглан Кутлабуга.

– Вон даже как! Где - твоя сотня?

Куремса уже не верил, что его убьют. Сотниками дорожат и враги, особенно когда они - в чести у эмиров.

– Моя сотня делает, что ей велено.

– Понятно: жгёт, режет и насильничает.

– Ванюша, - окликнул Роман. Из балагана вышли девки, среди них стояла Марья, бледная, с искусанными в кровь губами.

– Вот он, твой обидчик, Марья!
– сказал воин.
– Приказывай: што делать с ним?

Девушка глянула на сотника, закрыла лицо руками и опустилась на землю.

– О-ох, мама, как мне теперь жить?

– Никита!
– позвал воин парня-пастуха.
– Ты всё видел, Никита. Нынче ты один из нас не пролил вражьей крови. Должен пролить - не дай Бог, ослабнет рука в бою, как у Овсея. Возьми топор.

Парень оглянулся, веснушки выступили на его побледневшем лице. Один из мужиков сунул ему в руки своё оружие. Куремса понял. Его смуглое лицо покрылось каплями пота, он залепетал:

– Яман...

Копыто потянул волосяную верёвку, и сотник, задыхаясь в петле, поволокся за ним. Следом шёл Никита, рассматривая топор в своих руках. И тогда мужик, что недавно жаловался на дрожь в руках, взял трофейный меч, направился к раненому десятнику, который затих и запал в траве на краю поляны. Девки отвернулись, окружая сидящую Марью.

Воротясь, Копыто послал половину людей за ордынскими лошадьми, которые возвращались на поляну из леса, другую - за своими. Девки бросились к ребятишкам, маленького вынули из притороченной к седлу холщовой люльки, стали поить козьим молоком и греть воду. Мужики собрались снова и рассматривали трофейное оружие - кривые мечи, саадаки, копья с крючьями, небольшие топоры, булавы, шестопры и джериды, разную походную оснастку степняков. Из сумок сотника и десятника вытряхнули их добычу - женские серебряные мониста и серьги, бусы дорогого разноцветного стекла, золотые бляшки со сбруи, горсть жемчуга, шёлковую сорочку и два тёплых повойника из козьего пуха, шитую серебром плащаницу и детские сапожки из голубого сафьяна.

– Приберегите, - сказал Копыто.
– Может, еще найдутся хозяева. А нет - отдадим в монастырь, в пользу сирот.

– Топором-то, однако, способнее, нежель мечом, - заметил мужик, зарубивший десятника.
– Я уж спытал.

– На земле способней, - сказал Копыто.- Но мы не в большом полку стоим. Ты, Касьян, выбери меч по руке, да и другие - тож. С Ордой воюем, может, в сёдлах доведётся ещё рубиться с погаными. На досуге стану вас поучивать.

Никита, бледный, весь опущенный, сидел поодаль, не принимая участия в разборе трофеев.

– Ровно с похмелья парень, - заметил Роман, но никто не улыбнулся. В воздухе уже заныли зелёные мухи, граяли вороны в кронах деревьев, обступающих вырубку.

– Чего дальше будем делать, начальник?
– спросил Касьян.

– Бить Орду, покуда она - рассыпана. Искать надо грабёжников и - сечь без пощады.

– Стадо, однако, надо перегонять.

– Зачем? Орда не ищет сгинувших, ей некогда ждать.

– Один-то ушёл, - сказал пастух.
– Старый, вроде меня, этакой неприметный. Толмачил он. Когда скрылся, я и не видал.

– Што ж ты молчал, Лука?
– укорил Копыто.
– Теперь уж не поймать.
– Спохватился вдруг.
– Тут бабы к вам с нашего стана не являлись?

– Нет, Ванюша.

– Вот беда! Ждать надобно Меланью, а ждать нельзя, ежели упустили вражину. Думайте, куда скот отогнать.

Притихли мужики. Лучшего места, чем это, близко не было.

– Зачем, православные, искать иного места?
– подал голос Лука.
– Вернутся ордынцы аль нет - то ещё неведомо, а погоним скотину - как раз налетим на нечистых. Оставьте вы мне коняку посмирнее, глядишь, и на одной ноге со стадом управлюсь. Хочу я, православные, за мир пострадать, ты же, Никита, как знаешь. Случай чего, скажите бабке моей да сынку Алексею - так, мол, и так: за мир пострадал Лука.

Никита встал:

– Не оставлю я тебя одного, отец. А нагрянет татарин снова, велит показать дорогу к нашим - не откажусь. Леса - темны, дороги в них - узеньки, по болотам и того уже, а в Чёрной трясине вся Орда уместится. Дождёмся Меланью да и отошлём мальцов и девок.

Долго хмурился Копыто, но лучшего не придумал.

Трофейных лошадей взяли заводными, для прокорма положили во вьюки живых баранов, и отряд направился в сторону Звонцов по той тропе, что привела врагов на вырубку. Копыто думал, как бы ему увеличить свой отряд. Теперь это непросто - с появлением Орды люди становятся похожими на волков, боятся друг друга. Когда уходили в лес, его догнал осиротелый Васька:

– Дяденька, возьми! Боярин сулил взять меня в дружину, я хочу бить Орду.

Копыто поднял парнишку на руки и заговорил:

– Слушай, Василей. Ты должен сослужить боярину службу, прежде чем он возьмёт тебя в войско. Ведь твой малый братка знаешь кто? Он - боярский сын, беречь ево для дружины надо. Бабы-то, они - какие? Понянчатся с чужим чуток, да и кинут, а за ним догляд нужон. Будь стражем при нём до боярина. Понял, Василей, какое дело важнецкое?

– Понял, дяденька.
– Парнишка смотрел на воина.

– Ступай, Василей, сполняй.

Вражеского разведчика настигли версты через две. Он сидел на упавшей лесине, его лошадь общипывала листья с орешника, и шорох веток предупредил Копыто. Сквозь зелёную сеть острый взор Ивана различал отрешённое лицо врага. О чём он думал? Может, решал: возвращаться ли к своим, где придётся держать ответ за пропавших воинов, или выбрать иной путь? А может, посреди враждебного леса грезились ему родные кочевья в степи, горечь кизячного дымка, лица старухи и внуков? Стрела уже легла в изложье, когда степняк насторожился, повернул голову и тем облегчил прицел.