Поле Куликово

Потеря многих воинов при засыпке рвов насторожила и обозлила хана. Но дело всё-таки сделано. Рвы - не так глубоки. По чапарам, брошенным на затопленные телеги, одетые в броню воины донесут до стен длинные лестницы. И тогда войско Орды хлынет в Кремль.

Тохтамыш знал, что большие крепости берёт чаще всего не сила, а время, когда иссякают запасы, люди слабеют телом и духом, мучимые оторванностью от мира и чувством безнадёжности. Но топтаться под стенами Орде нельзя. Мало того, что Дмитрий, собрав войско, может ударить в спину. Чтобы кормиться и жить, Орда должна двигаться. Многие десятки тысяч лошадей пожирают травы, засеянные поля, запасы зерна и сена. Через день-другой уже надо будет налаживать снабжение фуражом, а к этому Орда не приучена и не готова. Москву требовалось взять штурмом.

Для приступа каждый тумен выделил три тысячи спешенных воинов и полторы тысячи конных - для прикрытия. Себе Тохтамыш взял главные ворота Москвы - Фроловские и прилегающую к ним стену. Справа, со стороны Неглинки, западную сторону Кремля будет штурмовать Кутлабуга. В августе на русских реках межень, Неглинка обмелела, но после спуска прудов её устье оказалось топким, и тумен крымчаков сосредоточился на узкой полосе сожжённого Занеглименья. Слева - тумен Батар-бека, ему брать стену от угловой Москворецкой башни до Набатной. Впереди своих Тохтамыш поставил воинов Кази-бея, пообещав им всю добычу, какую они захватят.

Нукеры уже развернули ставку хана на площади, возле сгоревшей церкви, к серому рассветному небу взметнулись высокие шесты с сигнальными стягами, в готовности стояли верховые рассыльные. Хан, однако, не слезал с седла. Затерянный среди конных и пеших потоков, он всматривался в белые, с подпалинами, стены и нависающие над ними башни. За спиной хана, в походной палатке, спрятанное в долблёном гробу-саркофаге, лежало тело Акхози, и хан поклялся не покидать седла, пока его первый воин не ступит на московскую стену.

От Фроловской башни Олекса шёл к Набатной. Он был в своём чёрном панцире и стальном шишаке с поднятым забралом, ноги спереди прикрыты стальными набедренниками и поножами. Заглядывая в бойницы, говорил ополченцам:

– Главной силой попрут здесь, между башнями. Готовьтесь. Всем пушкарям запалить витни! Эй, там, внизу, не спите?

– Оно б не мешало, Олекса Дмитрич.

– Смотрите у меня, дьяволы похмельные! Замените-ка большие камни в машинах ядрами помельче, да с перепою-то не сыпаните их нам на голову.

– Не боись, боярин, весь горошек Орде достанется.

Олекса продолжал путь, проверяя в нишах припасы камней и стрел, заглядывая в поднятые наверх бочки горячей смолы, морщился от едкого дыма. Встретил Рублёва и пошёл рядом, расспрашивая, проверяя расстановку копейщиков, крючников, пращников и стрелков бронной сотни. Тех, кому тесно было у бойниц и стрельниц, гнал со стены - ещё много раз придётся сменять воинов, и чем больше их - в запасе, тем крепче оборона.

В бойницы русские стрелки видели, как на высоких шестах, поставленных у большой белой вежи, затрепетали громадные стяги ядовито-жёлтого цвета, и тогда во вражеском стане забили бубны и тулумбасы и взревели трубы. Конные лавы стронулись и покатились к московской стене.

– Они што, верхами на приступ?!
– изумился кто-то рядом с Адамом, но конные лавы разорвались, вытягиваясь в колонны, а в промежутки хлынули пешие в кожаных и железных бронях, с круглыми щитами в руках. Штурмующие бежали к стене, неся на плечах деревянные лестницы. Будто мощный пресс гнал серый человеческий поток, посверкивающий железом мечей, копий и секир, казалось, ему не будет конца. Огненные шереширы вонзались в толпы бегущих, но в грохоте бубнов, свисте дудок и рёве труб тонули человеческие крики, серая волна набегала.

– Пора, пушкарь!
– Адам махнул Вавиле. Тот перекрестился, приложил ко рту ладони, крикнул вдоль стены:

– Пали!
– Подбежал к противоположному проёму башни, гаркнул в другую сторону.
– Пали нечистую силу!
– Кинулся к пушке, выхватил фитиль у Беско, сунул в затравочное отверстие.

В стрельницах башен и между зубцами стен сверкнули длинные огни. Показалось, будто каменная стена рухнула, обволакиваясь тучами молочно-сизой пыли, и от её тяжести с грохотом проломилась земля. Оглушённые ополченцы, ничего не видя за облаками дыма, разевали рты, таращились друг на друга, дивились тому, что уцелели среди сатанинского грома и серного смрада. Никогда ещё Москва не слышала одновременного залпа стольких тюфяков и пушек. Сизые тучи истаивали, разрастаясь, трубы и бубны Орды замолкли, лишь визжали кони да крики изувеченных бились о стену, не достигая Небес. Когда смыло серую пелену, стало видно, что осаждающие бегут от крепости, побросав лестницы и большие щиты.

– Ай, славно, ай да пушкари!
– кричал смеющийся Адам. Вавила смотрел в бойницу. Залп ошеломил врага, но испуг рассеивается. Для ордынцев пушки - не новость, но они не ждали на московской стене такой огнебойной силы и во второй раз, конечно, от залпа не побегут. Поражённых ядрами и железной сечкой немного, чаще они лежат там, где поставлены великие пушки. Таких пушек пять: четыре прикрывают крепостные ворота, одна - на неглинской стороне. Тюфяки едва достали вражеское войско, - значит, поспешили с залпом.

С помощью ополченцев пушкари оттащили огнебойные трубы от бойниц, забили в них пригоршни зелья, каменные ядра и железные жеребья. По стене передали слова князя Остея: он благодарил огнебойщиков и сообщал сотским, что будет теперь находиться в шатре на Соборной площади.

– Слава Богу, - обрадовался Адам.
– Ходит по стене как простой кмет. Клюнет стрела - и останемся с Морозовым?

Над толпами людей, заполонивших площади перед храмами, носилось громкое: "Слава!", конники на Соборной вопили: "Ура!", вдоль стены с пением шествовали попы, неся иконы и хоругви.

Тохтамыш не покидал седла. По его знаку конные тысячи сомкнулись перед бегущими, и пока расстроенные толпы приводились в порядок, хан потребовал к себе темников и начальников тысяч, ходивших на приступ. Из-за стены Кремля выкатывалось красное в дыму, громадное солнце. Последним прискакал Кутлабуга со своими тысячниками, и хан обратил взгляд на горского князя.

– Что случилось, Кази-бей?

Горец оглянулся и не встретил ни одного взгляда.

– Разве ты не видел, повелитель? Тюфенги...

Тохтамыш захохотал, раскачиваясь в седле.

– Вас напугали тюфенги?
– Хан утёр набежавшие слёзы и показался начальникам старым-престарым.
– Сколько - у тебя убитых?

Шея князя ушла в плечи.

– У Кази-бея два десятка убитых, - сказал Адаш.

– Их, наверное, подавили, когда бежали от стены. Ещё воины Повелителя Сильных метали во врагов взрывающиеся горшки и разрушали стены чужих городов силой пороха. Однако в нём оказалось больше грома, чем действия, и воины Орды предпочли тюфенгам свои луки. Если же вы испугались русских гремучих труб, зачем побежали назад? Надо бежать вперёд - под стеной тюфенги не опасны.
– Тохтамыш оборотился к своему тысячнику.
– Мурза Карача! Прикажи спешить вторую сотню моих нукеров - я поведу их на приступ.