Поле Куликово

Мурзы бросались на колени, умоляя хана не подвергать опасности свою жизнь, клялись, что умрут, а стену возьмут следующим приступом.

– Я знаю, что делаю, - сказал Тохтамыш.

Впервые за последние годы он нарушил свой обет - сошёл с лошади, хотя ни один из его воинов даже не коснулся стены Кремля. Красоваться на коне в первых сотнях наступающих было рискованно, и это доказала смерть Акхози. В простом серо-зелёном халате поверх двойного панциря из кольчатой сетки и стальных пластин, в стальном, глухо закрытом шлеме без украшений и отличии хан ничем не выделялся среди своего войска. Так же были одеты сопровождающие его наяны и телохранители. На сей раз конные сотни шли вместе с пешими и ещё издали одождили стену чёрными стрелами. Конные арбалетчики растянулись длинной цепью и били с места, целясь в бойницы. Когда же воздух рванули огни, потонула в дыму стена, а земля под ногами осела, когда с визгом железная сечка стегнула по щитам и кожаным броням, а каменные ядра с хлюпом и хрустом зарылись в человеческие тела, Тохтамыш ощутил, что его ноги становятся ватными.

Нукеры заслоняли хана, но разве человеческое тело, даже одетое бронёй, защита от пушечного ядра или огненных копий, что с шипением врываются в толпы, пронзая сразу нескольких? Хуже всего - не видишь врага в лицо и перед летящей смертью чувствуешь себя обнажённым, становишься похожим на дичь, которую выцеливает скрытый в засаде охотник.

С каждым шагом стена росла. Вблизи серая, с пятнами чёрной копоти, она закрыла солнце и нависала над осаждающими, и её каменная тяжесть давила на плечи. Тохтамыша всё время обгоняли нукеры, вблизи рва чьи-то руки схватили его, он рванулся, увидел перед собой тяжёлое, с квадратной челюстью лицо Карачи и смирился. Проскакали чугунные кони, давя и сбивая орущих людей, Тохтамыш отстранил тысячника и увидел летящие с неба жёлтые кругляши. Засвистели мелкие камни и свинцовые шарики - русские пращники вступили в бой. Передние ряды теснились у рва, не решаясь шагнуть за край, лишь нукеры хана с ходу бросились в него, ступая по наклонённым деревянным щитам и затопленным телегам, понесли к стене длинные лестницы. И тогда другие сотни хлынули в ров.

Выли и смертно жалили русские стрелы, камни грохали в щиты, со звоном катились шлемы, сбитые с оглушённых воинов, и ни на минуту не затихало шипение шерешир. Загрохотали тюфенги, выхлёстывая задние ряды осаждающих. За облаками тающего дыма Тохтамыш увидел, как несколько лестниц взметнулось к зубцам стены. Нукеры побежали вверх, двух первых сбили русские лучники из боковых стрельниц выступающей за стену башни. Тохтамыш даже топнул от досады, увидев падающих смельчаков. Достать стрелков в боковых бойницах почти невозможно. Тохтамыш орал:

– Щиты - на бок!

Нукеры догадались и стали поворачивать щиты со спины на правый бок, сжимаясь в комки, горбясь, они продолжали ползти вверх целым десятком. Вот передний потянулся рукой к каменному выступу, Тохтамыш издал торжествующий вопль, и в этот момент из башни вдоль стены громыхнуло пламенем, застлало дымом зубцы, железный вихрь оторвал от лестницы троих нукеров, они унырнули в облако, и лестница скользнула по стене, сбивая соседнюю, обрушилась в ров. Новые руки подхватили ту и другую. Нукеры, зная, что повелитель - близко, что он смотрит на них, спешили первыми ворваться на стену и забыли о смерти.

Лестницы поднимались уже вдоль всей стены. И там, где их ставили, деревянные заборола наверху исчезали, стена словно оскаливалась каменными тупыми клыками, а меж клыков появлялись москвитяне. Одетые в кольчуги и тигиляи, они вставали на край, метали в осаждающих копья и камни. Только арбалеты и сильные луки пробивали их кольчужные и пеньковые брони - хан это знал. В его стрелковом прикрытии стояли лучшие лучники и арбалетчики. Поражённые стрелами русы падали на стены, валились с пятисаженной высоты, их место занимали другие. По другую сторону башни полтора десятка штурмующих подбирались к гребню стены. Это были воины Кази-бея, оказавшиеся более искусными в стенолазании, чем степняки. Здесь ордынские лучники пристрелялись к цели - стоило русскому появиться между зубцами, как его сбивали, и защитники крепости не могли свалить подходящий камень на головы врагов. У Тохтамыша появилась надежда, он лишь боялся, как бы русы не свалили лестницу боковым выстрелом тюфяка. Полсажени оставалось джигитам до верха стены, когда над лестницей явился рослый воин. Его чёрная броня и блестящий закрытый шлем притянули к себе множество стрел, но они отскакивали от кольчатого панциря. Воин зацепил длинным крюком верхнюю перекладину лестницы, оторвал от стены и отбросил вбок от себя. Джигиты посыпались вниз, визжа и размахивая руками. Тохтамыша охватила ярость.

– Длинноухие шакалы! Они не могут свалить этого чёрного шайтана! Дай мне арбалет, Карача.

Обернувшись, он приметил, что в десятке его телохранителей не хватает трёх. Когда с заряженным арбалетом в руках глянул на стену, воина в чёрном панцире там уже не было. Сбили его или скрылся? Тохтамыш стал посылать стрелу за стрелой в тёмные бойницы.

Залитый водой ров наполнялся человеческими телами. В взбаламученной жиже среди трупов, головёшек, тины и сучьев барахтались раненые и оглушённые. Цепляясь за грядушки затопленных телег с землёй, они пытались вползти на перекошенные чапары, но им оттаптывали руки. Не в силах увернуться от падающих камней, лестниц и сброшенных вниз людей, одни с разбитыми головами опускались на дно, другие, кому повезло, добирались до края рва, где их топтали идущие на приступ. Тохтамыш следил за теми, кто ещё лез вверх, и уже угадывал надлом в своём войске. Осаждающие толклись у лестниц оттого, что каждый старался уступить первенство другому. Многие жались к стене, задирая головы, чтобы вовремя увернуться от камня. Те же, кто находился на лестницах, ползли к зубцам по-черепашьи, ожидая первого камня, чтобы сигануть вниз, пока невысоко. Следовало остановить приступ - лучше, если воины отступят по сигналу, а не самовольно, - и всё же хан медлил. Русские пушки, пороки, фрондиболы, самострелы и луки вели свою опустошительную работу. Вдруг крик прорезал шум боя. Громадное воронье крыло простёрлось по стене в синем дыму, накрыло лестницу со штурмующими и стоящих под ней. Чёрные люди прыгали вниз с убийственной высоты, другие чёрные, вопя, бросались в кровавую жижу, несколько десятков, сталкивая друг друга с деревянных щитов, бросились назад, через ров. Хан догадался, что со стены опрокинули бочку кипящей смолы, его начала бить дрожь: бегство грозило стать повальным. Он приказал бирючам трубить отбой.

Самая горластая русская пушка во Фроловской башне послала вслед отступающим последнее каменное ядро, и над стеной пронёсся торжествующий клич. Тохтамыш не обернулся: хоругви, развевающиеся над шатрами крепостных башен и самыми высокими зубцами, сжигали ему душу. Не уж то придётся вести правильную осаду крепости с примётами, таранами, подкопами и прочими хитростями, о которых у Тохтамыша - ни малейшего понятия? В войске, правда, есть искусные городники, мастера осадных работ, но у хана Тохтамыша нет времени.

Уже подходя к ставке, спросил Карачу:

– Где - Кази-бей? Почему я не видел его?

– Он ранен железной стрелой в начале приступа. В живот...

– Старый глупец, наверное, красовался в своём малиновом бешмете и золочёной броне... Однако жаль князя. Придётся мне подарить жеребёнка от Золотого Барса тому, кто первым взойдёт на стену.

У своего шатра Тохтамыш постоял, глядя на толпы воинов, бредущих в лагерь. Каждый, наверное, с ужасом думает о том, что скоро его снова погонят на стену. Иные оглядываются, и стена кажется им телом дракона, который лёг на пути к родным аилам. Пожалуй, многие сейчас ненавидят хана за обман: разве они ожидали, что их поведут охотиться на каменного дракона? Даже нукеры прячут глаза от своего повелителя. Не уже ли кончилась дорога удачи и, как было когда-то, хан Тохтамыш снова вступил на тропу бед?

Тохтамыш больше часа сидел один в своей веже, не снимая стальной брони. Наконец послышался хлопок в ладоши, и Карача вбежал в шатёр.

– Пошли за Батар-беком и главным юртджи - он у Кутлабуги.

– Батар-бек уже здесь и Кутлабуга - тоже.

Хан от гнева чуть не подпрыгнул на подушке.

– Я сказал: мне нужен главный юртджи, а не Кутлабуга!

Тысячник попятился, остановился и, боясь задеть порог, с опущенными глазами пробормотал:

– Кутлабуга лучше сам расскажет.
– И шмыгнул вон.

Кряхтя, вполз Батар-бек на кривых ногах, поклонился, сел на подушку у стенки, посвечивая голым черепом. Кутлабуга вошёл, покачиваясь, в поклоне коснулся рукой кошмы и сел к Батар-беку. На его бритой голове топорщилась чёрная щетина. Адаш явился неслышно.

– Где - юртджи?
– спросил Тохтамыш.

– Повелитель. Мы стояли с ним возле моей палатки, за речкой, когда начался приступ. Там стена - невысокая, но под ней - крутой берег. Плотники просчитались, и лестницы вышли короткими. Я велел повесить собак на страх другим.

– Где - юртджи?
– темнея лицом, рыкнул хан.

– Он стоял рядом со мной, повелитель, - повторил Кутлабуга.
– Маленькое свинцовое ядро попало ему в голову. Другое прошило палатку и убило моего юртджи.

Тохтамыш раскачивался на подушке. Только смерть сына была тяжелее новой потери. Старый мудрец, юртджи Рахим-бек, он когда-то служил у Тимура, помогая ему строить и разрушать города. Большой казной и почти ханской властью соблазнил его Тохтамыш. Думал ли Рахим-бек, что закончит свои дни под осаждённым городом страны русов? Он многое видел, он мог теперь дать совет, какого не дождёшься от золотоордынских наянов, умеющих лишь махать мечами в поле. Сейчас Тохтамыш ненавидел Кутлабугу - будто тот своей рукой убил Рахим-бека.