Поле Куликово

Адам поверил разведчику и молчал.

– Ночное гульбище и этот обоз одна рука направила.

– Не уж то в Кремле есть лазутчики?

– Раньше бы и я не поверил, а вечор тряхнул кое-кого и понял: есть. Не сама собой попойка учинилась, кто-то нам устроил её. И сразу в разных местах. Хотел я взять Жирошку - не нашёл. Пошто он скрылся и кто его прячет?

– Может, бояре упредили после моего навета?

– Может, и так. Боюсь, не один он тут хану доброхотствует. Ты подыми-ка десятских, поглядывайте в оба. Я вниз пойду. Устроили нам ночку, пьяные морды. Надо бы иных судить завтра, да, пожалуй, не до того будет.

IX

Выстрел сигнального тюфяка сотряс предрассветный Кремль. Забрехали собаки, вскипел в темноте шорох крыл, грай вороньих и галочьих станиц. Загудели колокола. Соборной площадью проскакали всадники, направляясь к Фроловским воротам. Из домов, клетей, шатров выбегали сонные люди, натягивали доспехи, хватали щиты, копья и топоры, иные, рыча и бранясь, совали тяжёлые головы в кадки с водой и колоды, из которых поят скот. Голоса начальников сбивали ополченцев в отряды, и они бегом спешили к своим местам под стеной. Монахи с пением несли иконы.

Над московским холмом пробивался рассвет, стали проглядывать купола церквей и белые стены, по которым бегали люди. Шла суета и на земле, возле фрондибол и подъёмников, смольники раздували огнища под большими чёрными котлами. На площадь выехала конная сотня. Олекса кричал дозорному, сидящему на колокольне Успенского собора:

– Што видишь, отроче?

– Покуда - одна темь!
– ответил сверху молодой голос.

Остей, разослав бояр, поднялся во Фроловскую башню. Стоя перед бойницей, он старался рассмотреть, что же там шевелится, серое, длинное, среди чёрного пожарища? Молчали стрелки у соседних бойниц, молчали пушкари, и Адам рядом с князем тоже помалкивал. Сумерки сползали с холма к Неглинке.

– Щиты?
– удивился Остей.

– Да, государь, чапары.

Уже различались тёмные прорези в чапарах - в больших деревянных щитах, какими ограждают воинский лагерь в поле. Чапары перемещались, приближаясь к стене, и в сумерках казалось, извивается гигантская серая змея, двигаясь боком.

– Они прикрывают пешцев?
– спросил Остей, не видевший подобного.

– Олекса сказывал: ночью нагнали телег с землёй, головёшками, сучьями и всякой дрянью, а теперь подкатывают их - рвы завалить.

– Где - Олекса?

– Да он же - с конными на площади.

Пошлите за ним. Там же довольно наместника.

Колокола смолкли. У бойниц ждали стрелки. Под стеной в готовности стояли ополченческие сотни. Вчерашние гуляки, кто про себя, кто полушёпотом, проклинали ночное "веселье".

По стене передали приказ воеводы: пороки зарядить шереширами, метательные машины - горшками с греческим огнём и горючей смолой. Там и тут зачакали огнива, задымились подожжённые факела. Стена чапаров надвигалась почти во всю длину рва со стороны Посада, - значит, здесь и готовится приступ. Стали видны и всадники, мелькающие в отдалении. Может, они подгоняют тех, кто толкает телеги?

– Пустить шереширы!
– приказал Остей.

В изложницах пороков, укреплённых между зубцами по обе стороны башни, вспыхнули от факелов громадные, просмолённые стрелы. С глухим звоном распрямились большие луки, и пылающие копья, протянув за собой чёрные полосы дыма, вонзались в щиты, пробивая доски насквозь. Послышались крики людей, несколько чапаров свалилось, открыв ряды гружённых землёй повозок: передние были запряжены низенькими лошадками, задние тащили люди в лохматых шапках и серых кожах со щитами за спиной. В них полетели стрелы из бойниц, вызвав крики боли и ярости. Ордынцы настёгивали лошадей, те, обезумев от огня, ударов и воплей, рванулись вперёд, перешли на бег и люди, волокущие повозки, на ходу они перебрасывали щиты на грудь, спеша заслониться от стрел. Над стеной тоже завыла, засвистала перёная смерть - стреляли всадники. Изломанная линия чапаров заколыхалась и ускорила движение. Лопались горшки, обливая коптящим пламенем землю, обрызгивая животных, людей и телеги, гоня с холма последние сумерки. Первые повозки влетели в ров, кони забились в воде, захлёбываясь, путая и обрывая постромки, ржание смешалось с человеческими криками.

– Каменьем бей!
– кричали десятские. Пращники снимали заборола, внизу стучали кувалды, сбивая крючья с рычагов заряженных фрондибол, под тяжестью противовесов длинные концы взлетали в небо, пудовые ядра из кожаных пращей с шелестом проносились над стеной, обрушивались за рвом, расплющивая людей и ломая телеги. Под каменным градом и дождём стрел ордынцы с воем сталкивали в ров повозки с лошадьми, поверх бросали чапары, закидывали на спину щиты и бежали назад. Всадники приблизились, работая луками, на стене послышались стоны раненых.

Толпы осаждающих отхлынули, оставив на краю рва тела побитых. Корчились и кричали раненые, иные пытались уползти, но их добивали со стены.

– Готовься, пушкарь, - сказал Остей Вавиле, отрываясь от бойницы.
– Настаёт твой час.

Тысячи конных степняков валили со стороны Загорья и спущенных неглинских прудов, заполоняли всё выгоревшее пространство Посада, развёртывались лавами от Москворецкой до Неглинской башни, а за ними кипели новые водовороты людей и коней. В глазах пестрило от жёлтых, синих, зелёных, белых и красных значков, полумесяцев, стягов и конских хвостов, вздыбленных на древках. Перед воротами, за линиями конных тысяч, колыхалось над головами всадников жёлто-кровавое знамя, смысл которого ясен был каждому русскому воеводе: война без пощады и милосердия. На высоких шестах вздымались над войсками большие знамёна темников. Одно, жёлто-зелёное, увенчанное серебряным полумесяцем, колыхалось над холмом за Неглинкой, где тоже накапливались тысячи спешенных степняков против западной стены Кремля.

Поднявшемуся на средний ярус Олексе главный воевода поручил стену от Москворецкой башни до Никольских ворот.

– Я - к Томиле, на неглинскую сторону, - сказал он.
– Там - послабее стена, а врагов - не меньше. Ну, пушкари, не осрамитесь.

– Будь спокоен, государь.
– Лицо Вавилы осветила улыбка.

Народ в Кремле толпился вокруг колоколен, ловил каждое слово наблюдателей, взобравшихся на купола к неудовольствию ворон и галок. Конники стояли на площади, готовые мчаться туда, где потребуется их помощь.

Тохтамыш в ту ночь не сомкнул глаз, зато к рассвету все его тумены заняли положение для приступа, а на стругах перевезли заготовки для осадных машин. Их ещё надо было подтянуть к стенам крепости и собрать, но Тохтамыш надеялся, что машины ему не потребуются. Ночью принесли две стрелы, подобранные близ рва, где воины Шихомата оставили вечером жёлтые флажки, заметные издалека. Помеченные таинственным составом, секрет которого знали немногие арабские алхимики, эти стрелы светились ночью, найти их в темноте не составляло труда. Записки, вложенные в стрелы, оказались похожими. В Кремле не один лазутчик старался для хана. "Ищите обиженных, и вы найдёте тех, кто станет нашими ушами, глазами и руками", - говорил Тохтамыш своим посланникам и доверенным купцам, ходившим в русские города. Они искали и находили. Один из старых доброхотов сообщал, что его люди учинили в крепости пьянство, к утру все будут мертвецки спать и город можно взять коротким приступом. Вторую стрелу прислал Некомат. Гульбище он приписывал своим стараниям и убеждал хана не медлить. Пьяные часовые к утру уснут на стенах, и десятка два храбрецов, взобравшись наверх, перебьют стражу. Он будет ждать их всю ночь возле Фроловской башни.

Хан усмехался, уверенный, что московская чернь дорвалась до винных погребов, чтобы утопить во хмелю страх. Но весть была отрадной, она сулила скорое возмездие за смерть сына. Его разведчики слышали в крепости пьяные песни и крики, однако стены со всех сторон охранялись. Лазутчики переоценили силу вин и медов. Тохтамыш на бескровную победу не рассчитывал. Следовало завалить рвы, потом - общий приступ, и похмельное мужичьё побежит со стен. Чтобы не терять воинов, Адаш советовал послать на засыпку рвов пленных, Батар-бек возразил ему: "Волчат не посылают кусать волчицу. Они бросят телеги и побегут к стене".
– "Ты думаешь, им отворят ворота?" - "Не думаю. Им сбросят верёвочные лестницы".
– "Тогда наши всадники перестреляют их".
– "Со стен тоже будут стрелять, некоторые могут уйти. Зачем посылать врагу лишние вести?" Батар-бек лучше знал русов, и Тохтамыш согласился с ним.