Поле Куликово
Шрифт:
XIII
Кутлабуга меньше всего думал об отступлении. Его тумен, доведённый до полного числа, представлял силу, какой не мог иметь ни один из ближних правителей - от Литвы до Новгорода и Твери. Собрать десять тысяч хорошего войска - нужны месяцы, а разношёрстный сброд темника не пугал. Ему снова повезло: в ту сторону, куда отступил Донской, посланы Батар-бек и Шихомат, Кутлабуге достался удельный серпуховский князёк, и тот неведомо где спрятался. Когда передовая тысяча грабила и жгла пустой Можайск, темник повернул на Ржеву, рассчитывая по пути взять Волок-Ламский. В московских монастырях, которые хан отдал крымскому тумену, оказалось меньше добычи, чем рассчитывал найти Кутлабуга. Да и в княжеских теремах, слышно, не очень разжились. Больше всего повезло тем, кто грабил церкви Кремля. В городе же много добычи сгорело. Может, золотая
Уже повернув со смоленской дороги, Кутлабуга получил весть, что в Волоке стоит серпуховской князь, и насторожился. Памятуя приказ великого хана, он стянул в кулак семь своих лучших тысяч. На русских реках была межень, и тумен легко одолел неглубокую вблизи верховий Москву, затем перешёл ещё одну речушку. Здесь на песчаном броду целая сотня обезножила коней, напоровшись на рассыпанные по дну железные шипы-неваляшки, влитые в свинцовую чечевицу. На войне, посреди враждебной страны, верховых лошадей надо беречь, и разозлённый темник приказал разведчиков бить палками, а их начальнику сломали спину. Во избежание неприятностей Кутлабуга приказал через каждый новый брод прогонять табунки двухлетков, которые назначались в пищу.
Темник торопил начальников. Где - князь, там - и его казна. Время от времени разведчики замечали русских всадников, но те скрывались в лесах. Лишь на берегу Рузы произошла стычка, в которой с обеих сторон имелись убитые, и Кутлабуга понял, что за его движением следят дозоры врагов. Как поведёт себя князь? Побежит или затворится в осаде? Топтание под городом в планы темника не входило, но Волок-Ламский - не Москва.
На другой день, миновав густолесья, тумен вышел к Рузе. Передовые сотни проверили брод, и войско, не останавливаясь, устремилось на левый берег, оставляя за собой сакмы на зелени речных лугов. Кутлабуга шёл с лёгкой головной тысячей, её он намеревался выбросить вперёд, наперехват дорог севернее и западнее города, как только весь отряд втянется на приламскую равнину.
Небо стало чище, в полдень солнце пригрело, пыль от копыт головных сотен вилась впереди, и ничто пока не сулило тревоги. У русов свой обычай: после обеда они спят, небось, их дозоры тоже попрятались для сна - давно уже нет вестей от разведчиков. Кутлабуга вызвал к себе начальника передней тысячи - своего дальнего родича Мурута. Наянами в войске он предпочитал иметь дальних - ближние скоро наглеют, садятся темнику на шею, требуя привилегий и званий, лодырничают, обманывают, воруют и утаивают добычу, вступают в сделки с торговцами и поставщиками для войска. Законы в Орде - жестоки, но применять их всё труднее оттого, что верхушка Орды связана родством. А глядя на начальников, то же начинают делать и простолюдины. Гниёт Великая Орда, разъедается воровством. Отделить бы крымский улус да начать всё сызнова...
Тысячник Мурут уже ехал за хвостом золотистого текинца Кутлабуги, не смея поравняться с темником, пощёлкивал языком, выражая восхищение лошадью начальника и подавая знак, что явился. Кутлабуга подбирал себе лошадей той же масти, что ходили под седлом хана, и хотя текинец выморился, темник не менял его от Москвы. Знай он, что Тохтамыш ненавидит белых лошадей потому, что на них красовался Мамай, что и своего любимого аргамака он сменил на вороного, потому что увидел золотистого жеребца под темником, Кутлабуга, вероятно, отослал бы текинца в обоз или даже зарезал на мясо. Но подданные не могут знать все мысли владык, оттого так порой неожиданно сваливаются на них опалы и расправы. От скольких забот, пустых трудов и даже бедствий избавились бы иные люди, не будь они похожими на обезьян.
Кутлабуга, наконец, подал знак Муруту ехать рядом, намереваясь объяснить ему предстоящее дело, как в облачке дорожной пыли возникли бешено скачущие всадники.
– Ойё!
– воскликнул темник.
– Видно, важные вести.
Всадники осаживали лошадей и десятник закричал:
– Эмир! Впереди - урусы! Наши сотни сражаются!
Усталый конь под темником остановился от лёгкого движения.
– Сколько ты видел урусов?
– Много! Пять сотен... Тысяча!
– Ой-ё-ё, как хорошо ты считаешь! Тебя надо определить казначеем или менялой - пять сотен ты сравнял с тысячей.
– После того как Тохтамыш заметил Кутлабуге, что хороший воин должен ценить шутки, он старался шутить, даже отправляя людей под топор. Привыкли гонять баранов, и первый козёл показался волком?
– Я хотел сказать, эмир, их пять сотен и ещё тысяча.
–
Слава Аллаху, мы получили первую весть о враге. Пойдём, Мурут, поглядим.– Темник хлестнул жеребца камчой и помчался по дороге. Вслед за нукерами воины головной тысячи пришпорили лошадей. Поле с редкими рощицами отлого вспухало, глаза темника приметили обычный на водоразделах сторожевой или могильный курган в одном перестреле от дороги, и он издали повернул к нему по жнивью. Мурут знал своё дело - его тысяча неслась туда, где курилась пыль над местом сечи. Текинец шёл резво, но громко и часто дышал - всё же следовало поменять коня. С кургана виделось далеко. Поля и желтеющие околки верстах в двух впереди переходили в лес. Между купами берёз крутилась конная рубка. Тела побитых серыми пятнами и бугорками были рассеяны вокруг круговерти всадников, сверкающей искрами сабель, по полю носились и стояли, задирая головы, осёдланные кони, потерявшие хозяев. До темника доносился чужой рёв. От двух сотен прикрытия едва ли осталось пять десятков и те уничтожались на глазах Кутлабуги, но он словно не замечал своих, ибо они делали то, что обязаны делать. Внимание темника приковал русский полк, идущий на рыси той же дорогой навстречу его войску. В то время как голова полка приближалась к месту боя, замыкающие сотни только показались из леса. Походный строй русов уже сломался - они, конечно, заметили ордынскую тысячу, перевалившую водораздел, и спешили развернуться для боя. С левой стороны их сковывала дубрава, вдоль которой бежала дорога, зато справа у них просторно - туда и смещались русские конные сотни, перестраиваясь из колонны в лаву. Кутлабуга видел перед собой до трёх тысяч всадников, не считая тех, что добивали его прикрытие и клубились в поле, обеспечивая развёртывание полка. Длинные копья большой колонны выдавали тяжёлую русскую конницу, у темника ёкнуло сердце: нелегко будет расколошматить броненосную лавину москвитян.
Передние сотни Мурута уже схлестнулись с русскими всадниками, затухающая рубка завертелась с новой силой. Голова вражеского войска уже прекратила движение, правое крыло его всё время вытягивалось - вот сейчас бы врезаться в это изломанное, ещё не расправленное крыло! Но одной тысячи Мурута мало для удара, и она - занята всадниками русского заслона. В середине полка плеснулся багровый стяг, раскачиваясь, вздымался всё выше. Нельзя давать врагу время для устройства своего порядка, надо использовать превосходство в числе - напасть, охватить, окружить, смять их строй, прижать к дубраве на левом крыле, засыпать стрелами, ни одному не дать уйти из мешка. Кутлабуга был уверен: князь - где-то под багровым стягом, а где - князь, там - и его казна.
Нукеры не теряли времени: связав длинные пики, нацепили на них сигнальные полотнища и воткнули в вершину кургана. Шесть тысяч тумена подходили на рыси к горбу водораздела, извиваясь по дороге толстой громадной змеёй. То-то выкатит глаза русский князёк, когда явится ему вся ордынская сила!
– Сигнальте!
– приказал Кутлабуга.
– Тысячам, кроме первой и второй, развернуться сотенными колоннами в сторону левой руки. Мурзе Муруту прекратить бой, отойти и стать на левом крыле тумена. Живо!
Повинуясь движению стягов, головная тысяча перешла на шаг, разделилась на сотни, они быстро выравнивались в линию. Следующая тысяча перестраивалась на рыси, спеша поравняться с передней. Ещё две на скаку хлынули с дороги, обтекая ставку темника. Шедшие в хвосте две отборные тысячи повернули на курган - здесь они останутся в резерве. Над полем понеслись сигнальные стрелы, их вой предназначался для Мурута и его наянов - пусть следят за своим сигнальным стягом на кургане. Однако этот робкий с эмиром тысячник в бою - удалец. Сбив русские сотни, он погнал их и, кажется, готов был в одиночку напасть на весь полк. Поздно, удалец, - там уже не куча, а стена. Сигналы начальника умерили прыть Мурута и он стал заворачивать обратно. Русское прикрытие тоже откатилось на обнажённое крыло полка. Ничего, Мурут с ними ещё сочтётся за побитых, а лишние жертвы Кутлабуге ни к чему - у великого хана не осталось в запасе воинов.
– Эй, удальцы!
– крикнул сигнальщикам.
– Ну-ка, передайте приказ свободным волкам - сбегаться ко мне!
Кучи травы и веток уже были сложены на кургане, их стали поливать земляным маслом из узкогорлых кувшинов, защёлкали кресала, и четыре столба чёрного дыма поползли в небо. Дым заметят рассыпанные отряды, и ещё три тысячи всадников помчатся на помощь своему темнику. Кутлабуга - верен приказу повелителя: никакого риска в бою!
– Эмир, что - это?!
Кутлабуга крутнулся в седле. Большой русский полк стоял на поле пешим, вздымая лес копий, а коноводы угоняли лошадей к околкам. Лишь пять сотен остались верхами на крыле полка. Князь обезумел с перепугу? Или боится, что его войско побежит при первом натиске, и хочет заставить полк сражаться до конца? Пешему-то не уйти от конного. Но на что же он тогда рассчитывает? На своего Бога?