Поле Куликово

– Который лазутчик? Твой Жирошка?

– Нет, повелитель. Жирошка ещё не объявился. Это - другой, он приходил к нам под Серпуховом. Новгородец.

– Он - такой же новгородец, как я - китаец. Пусть подойдёт.

Человека подвели, он стал на колени перед лошадью хана:

– Великий хан, я сделал, как ты велел.

– Что же ты сделал?

– Отворил ворота. Ты видел: даже после взрыва башни они не закрылись.

Носатый человек в прожжённом зипуне, испачканном сажей, казался смешным в своём бахвальстве, но Тохтамыш спросил:

– Как ты это сделал?

Лазутчик сунул руку за пазуху, вытащил железный клинышек, сильно вытянутый с острого конца.

– Вот смотри. Этого - достаточно, чтобы ни одни крепостные ворота в мире не сдвинулись с места. Надо только умело и вовремя поставить. Я прибился к московским воротникам и выбрал момент. Я ведь посылал тебе вести через стену.

Тохтамыш посмотрел на Адаша и тот сказал:

– Надо проверить, повелитель.

– Клин - на месте. Чтобы его вынуть, надо разрушить стену.

"Разрушить стену, - повторил Тохтамыш про себя.
– Развалить по камню до основания, чтобы никогда не поднялась снова!"

– Ты заслужил то, что просил. Теперь ты сможешь торговать повсюду и чем хочешь. Но ты ещё можешь мне потребоваться здесь. Ступай, отдохни.

В сопровождении десятника нукеров через оцепление проехали нижегородские княжичи, озираясь по сторонам. Увидев побитых монахов, сдёрнули шапки и начали креститься. Хотели стать в отдалении, но Тохтамыш дал знак приблизиться и обратил глаза на Кирдяпу:

– Кажется, это ты желал сесть московским наместником? Сегодня и завтра мои воины будут здесь хозяевами. Послезавтра же с рассветом принимай и владей.

– Великой хан, ты б оставил мне людишек-то?

– Я возьму этот небольшой полон. Остальные - твои.

Мурзы начали ухмыляться.

– Тут жа одне побитые, - растерялся Кирдяпа.

– Они - сами виноваты. Почему ты не уговорил их сдаться мне на милость? Впрочем, князь, ты можешь выкупить у меня полон. Гнать их в Крым для продажи - далеко, на дворе - осень, половина подохнет в пути. Выкупай.

– Иде ж мне казну-то взять?

– Я недорого прошу, князь. По гривне - за детей, по две - за отроков, девки от тринадцати до восемнадцати - по десяти гривен, бабы - по пяти. Мужиков только нет для расплода. Однако, вы с братом молодые, постараетесь. Что, по рукам?

Мурзы едва сдерживали хохот, Кирдяпа сказал:

– Помилуй, великой хан. Это ж какая кучища серебра! Тут жа их с тыщу будет. А у нас с Семёном и ста рублёв нет.

– Дешевле нельзя.

– Да ты б пождал, великой хан. Годок минёт, и я те привезу и выкуп, и выходы, и поминки.
– Кирдяпа смотрел в лицо хана собачьими глазами.

– Мне войску платить теперь, а не через год.
– Тохтамыш отвернулся. Кирдяпа отёр вспотевшее лицо, Семён смотрел на гриву коня, мурзы смеялись.

– Попроси, княжонок, взаймы у моих воинов под московские выходы.
– Адаш, щерясь, пнул в бок лошадь Кирдяпы.
– Видишь, какие кучи серебра и золота они натащили. Вот как надо добывать казну, княжонок!

– То-то погляжу - всё ваше войско в золоте да серебре, - сказал Семён.
– И нонешняя казна надолго ль вам? А в храме сии украшения век бы людей радовали да учили благости.

– Ты што, завидуешь?
– прошипел Адаш.
– Не в твои грязные руки московское серебро плывёт?

– Кабы московское! Московское-т небось Митрий давно уж вывез. То церковное, Божье.

– Кого учишь, княжич? Голова тебе надоела?

Кирдяпа толкнул брата кулаком в бок, тот смолчал и уставился на гриву коня. Хан дал знак всем следовать за ним, направился к полону, поехал вдоль пешего оцепления. Одни женщины молились на коленях, другие закаменели, прижав к себе детей, третьи следили за своими насильниками. Законы в Орде - жестоки. Пока полонянки - не поделены, никто не смел прикоснуться к ним - разве только убить за неповиновение. Женщины знали это и со страхом ждали дележа добычи. Может, он наступит ещё не скоро, может, раздадут их по рукам не здесь, на родных пепелищах, а в неведомом краю, куда погонят вместе, но этот час - неизбежен. Одних степняки возьмут в жёны и наложницы, другие пойдут на невольничий рынок, а судьба - одна: рабство, чужая сторона, власть немилого человека, чужие постылые обычаи, медленное угасание в тоске и тяжёлой работе. Самое страшное - вырвут детей из рук, чтобы тоже продать в руки работорговцев.

Хан услышал позади женский крик и обернулся. Дородная молодайка в малиновом убрусе и синей облегающей телогрее, перегнувшись через скрещенные копья стражи, плевала в сторону княжат.

– Смотрите, православные! Близок конец света - два июды родилось на Земле. Эй вы, проклятые, покажите сребреники, какими одарил вас ирод ордынский!

– Штоб вам приснилась верёвка, христопродавцы!

– Штоб земля не приняла вас, змеи ползучие!

– Пусть перевернётся в гробу ваша мать, породившая клятвопреступников!

Кирдяпа рванулся к толпе, дёргая меч из ножен, но копья стражников скрестились перед мордой его коня, и плевки женщин доставались животному. Нукеры лишь усмехались: полонянки оскорбляли "своих", и стражи это не касалось. Семён хотел укрыться за свитой хана, однако бока ордынских коней смыкались перед его лошадью, а Тохтамыш, как нарочно, ехал неторопливым шагом - так и следовали за ним вдоль всей толпы оба княжича, осыпаемые проклятиями женщин. Тохтамышу, наконец, надоела потеха и он обернулся к Кирдяпе:

– Видал, князь, какой отборный полон! Может, отца разоришь? Я знаю, ему нужны люди.

Кирдяпа, наконец, понял, что над ним издеваются, и ответил: у отца нет денег для выкупа чужого полона.

– Жалко. Придётся, видно, торговаться с Дмитрием Московским.

Отправив гонцов с приказаниями темникам, Тохтамыш оставил казначея описывать добычу, которую уже считали младшие юртджи, и, не дожидаясь Шихомата, направился из детинца за ворота, в свою ставку. Полуденное солнце с трудом пробивалось сквозь тучи копоти, пепел и хлопья сажи оседали на одежде и лицах свиты. Если каменные храмы и монастырские строения сами не загорятся, их можно специально выжечь, и разрушителем станет огонь. Но как ему срыть белокаменные стены крепости? Войско нельзя отвлекать - надо воспользоваться разгромом столицы, опустошить всё княжество, а удастся - и соседей Москвы. Да и по силам ли эти укрепления его степнякам? Не только строить, но и разрушать нужны мастера, на худой конец - ремесленники и мужики, а их нет: народ из окрестностей разбежался, защитники Кремля - перебиты. Пороха у него лишь два мешка, русы свой сожгли. Рассчитывать можно только на большие полоны, которые ещё надо взять.

Надо взять! Весть о разгроме Москвы теперь полетит по земле, повергая ближние народы в ужас и уничтожая их мужество. Уныло ехал за свитой хана Кирдяпа. Что, если Тохтамыш оставит его наместничать на московском пепелище и уведёт своё войско?

Семён уже ни на что не рассчитывал после издевательств хана. Ему хотелось только поскорее оказаться подальше от московского пожарища. Но станет ли бегство спасением? Княжичу начинало казаться: проклятия полонянок слышала вся Русь.

Каждый приходит к предательству своим путём, но ещё ни один предатель не добился желаемого, ибо новых хозяев мало занимают его интересы, им нужно одно: чтобы он продолжал вредить тем, кого предал.