Поле Куликово

Ордынские тысячи приняли боевой порядок, ждали сигнала к сражению. Русский строй отвердел, лес копий над ним рябил, сверкая, и линия щитов напоминала красный пояс великана, забытый на поле. Русы не выказывали своего стремления к битве, в их стане не гремели тулумбасы, не ревели трубы, не носились гонцы с приказами воеводы. Казалось, они лишь предостерегают темника, загородив ему дорогу. Маленькая стена внушала почтение своим видом. У Кутлабуги возникло желание - обойти. Но в решимости врага - только видимость угрозы, устрашающий мираж. Не так ли демонические силы отпугивают искателей кладов? Клады даются в руки тех, кто способен перешагнуть страхи. И всё же почему у этих конников, ссаженных на землю, удлинённые щиты пешцев?..

– Сотник! Пошли два десятка нукеров на обе стороны - в обход урусутов. Пусть смотрят: не появится ли где-нибудь их конная сила?

Два войска стояли друг против друга. Шло время, на поле ничего не менялось, и в глазах темника стало чернеть. У него же в два с лишним раза больше воинов, и ещё три тысячи вот-вот подойдут. Лучшая конница Орды! Разве не славится эта конница умением подавлять врага стремительными ударами? Его обзовут бараном и черепахой, Карача станет смеяться в лицо, и Шихомат от него не отстанет. А что скажет повелитель?

– Бубны и трубы! Сигналить нападение!..

Оглушённый громом, рёвом меди и человеческих голосов, он едва разглядел, как шевельнулся русский строй и три ряда воинов выбежали вперёд из его глубины.

У Владимира не было строгого замысла сражения. Встречный бой, когда ничего заранее не известно, кроме примерной силы врага (да и то если разведка не просчиталась), опрокидывает любые готовые замыслы и приносит успех только решительным и стойким. Зная, как осторожно ходит Орда, Владимир отказался от мысли о засаде. Встретить степняков открыто равной силой и потрепать - нехитро, а разгромить трудно. Преследуя их, легко угодить в западню. Знание степной конницы, её приёмов, силы и слабости навело князя на мысль о верховой пехоте. Приковать врага к месту лучше всего способны пешцы. А уж потом - не потерять времени...

И теперь верховая пехота у него впереди. Той же дорогой, в трёх верстах за ней, шли два конных полка общим числом в пять тысяч всадников. Лишь бы только Олекса выдержал один час боя.

В восьмом часу пополудни на взмыленной лошади прискакал гонец с вестью, что Бодец завязал бой с ордынским прикрытием и воевода Александр Смелый развёртывает пешую рать на поле в виду приближающегося войска врага. По знаку Владимира лёгкая конница во главе с серпуховским боярином Григорием Михайловичем свернула с дороги и, прикрываясь дубравами, двинулась на рыси в обход поля, где начиналась сеча. Броненосная дружина Владимира в две тысячи мечей тоже перешла на рысь.

Впереди обходящего полка, рассыпавшись, скакала сотня Тупика. Храбрый назначил его вторым воеводой к серпуховскому боярину, но Васька всё же сам возглавил разведчиков. Либо он выведет конников в тыл крымчакам, либо те побьют пешцев Олексы и уйдут, если, конечно, уклонятся от боя с главными русскими силами. По чёрным дымам в небе Тупик догадывался: темник сзывает рассеянные для грабежа сотни, и надо их опередить. Охватывая перелески и дубравы, сакмагоны мчались через поля, бурьяны, заросшие кустарниками кулиги, не думая о собственной безопасности. Самое важное - спугнуть вражеские дозоры до того, как они обнаружат идущий следом полк, а может, по пятам убегающих дозоров и вывести полк на логово главного зверя. Впрочем, ставку темника указывали дымы.

Для встречи с Ордой Олекса предпочёл бы иное место, но выбирать не приходилось: часть его конников уже сражалась, помогая стороже, и Бодец известил, что дозорные видят многие тысячи степняков в полутора верстах. Полк, опираясь левым крылом на заросли дубняка и лещины, начал строиться для боя.

Пока полк развёртывался, Олекса, оставаясь в седле, следил за приготовлениями врага. Он видел неполный тумен, но всей силы темник сразу не покажет. Тысяча, две, три, четыре... Пятая, отбросившая русскую сторожу, изготовилась чуть в стороне, на свободе, целясь в конников полка. Сколько у темника в резерве? И где - его резерв?.. А впрочем, то - заботы других воевод. Дело Олексы - стоять насмерть.

С тремя воинами примчался Бодец:

– Олекса, брате! Тебя ли вижу воеводой?

– Меня, Иван. Ты - не ранен?

Кольчуга начальника сторожи в бурых пятнах засохшей крови, на зерцале и оплечье - следы ударов, на морде рыжего скакуна запеклась чёрно-багровая полоса.

– Бог миловал. Лишь голова кругом - ровно с Никифором братину зелёного усидели.
– Бодец ещё жил схваткой, его тело казалось слитым с конём, искры в глазах вспыхивали отражением сабель. Он оборотился к прислушивающимся ратникам и крикнул.
– Не боись, витязи! Знаете, как на пиру-то? Первая чара - колом, вторая - соколом, остальные - мелкими пташками. Так же - и в сече: первого бьёшь с дрожью, второго - с азартом, остальных - не считаешь!

Ратники засмеялись, и Олекса был благодарен Ваньке Бодцу за этот смех перед тяжким, кровавым делом.

– Принимай всех конников, Иван. Задача - одна: подольше держать Орду, не давая обойти пешую рать.

– Ясно, воевода. А князь - где?

– Князь будет. Попрут - встречай в лицо всей силой, да не рассыпай отряда - не то, как траву, высекут и потопчут.

– Не тужи, воевода, - нам не учиться. Я этих псов поганых за кажную мою деревню заставлю мочиться кровью!

– Скачи, Ваня, к отряду - вот-вот пойдут!

Однако сигнальные стяги на кургане, в полуверсте от русской рати, словно задремали, только ползли в небо чёрные дымы. Из жнивья, где недавно шла сеча отрядов прикрытия, поднимались очухавшиеся раненые и оглушённые. Одни брели в сторону русского войска, другие - в сторону ордынского. Иные ползли.

– Бедолаги, и куды ж они? В дубраву уходить им надо.

Олекса обернулся, встретил насторожённый взгляд Каримки из-под кольчатой прилбицы шлема. Взятый в число дружинников, старшина кожевенной сотни не отставал теперь от начальника ни на шаг. Олекса осмотрел пешую рать. От красного сияния волнующейся стены длинных щитов, от бледно-синего сверкания топоров, алебард и копий, от серебристого блеска кольчуг и шлемов становилось больно глазам. Не уж то он, безвестный воин Александр, ничем не знаменитый, сирота, кем-то подобранный на дороге в чумной год, вскормленный добрыми людьми, сегодня воеводствует над этой ратью?! Пусть он - воевода лишь на час, от нужды, но в этот час решается судьба многих тысяч людей и, может, Москвы.

Олекса сошёл с коня, взял тяжёлое копьё и перекинул свой круглый щит, оснащённый клинком, со спины на руку. Его дружинники тоже спешились, ближние ратники потеснились, принимая их в первые ряды. Рассылать гонцов уже не надо: приказ отдан, каждый тысяцкий, сотский, десятский знает, что от него требуется. Олекса понимал, что нужен князю Храброму и его полку вроде живой хоругви, доставленной со стен Москвы. Поэтому и принял воеводство. Но он ведь ещё - и воин.

Стяги на кургане пришли в движение, и докатился рокот бубнов, завыли дудки и заревела медь труб. Пять тысяч степных всадников стронулись, рысью покатились на русский полк. Послышался голос сотского Никифора, стоящего у стяга, его подхватили десятские и передали в оба конца - шестьсот стрелков с помощниками выбежали вперёд из глубины строя, стали в три ряда. Арбалетчики и заряжающие опустились на колено, лучники стояли в рост. Большая часть самострелов имела стальные пружины - военный запас великого князя из волоколамских оружейных складов.

Враг прошёл с четверть версты, послышался гул, земля стала дрожать от топота тысяч копыт. Снова - крик сотского Никифора. Чёрный рой железных стрел, едва мелькнув, тает в воздухе - арбалетчики сделали первый залп, и заряжающие передают им готовое к выстрелу оружие, принимая спущенные арбалеты. Звон второго залпа не так дружен, но второй пришёлся по врагу на убийственной дистанции: невидимый вихрь вырвал из сёдел сотни всадников, спотыкаются и рушатся кони, вой отчаяния и злобы поднялся над атакующими чамбулами. Задние скакали через упавших, топча убитых и раненых. Ответный град хлестнул по русской рати, но был ещё слаб - ни вскрика, ни стона не вызвал в строю. Воины подняли щиты, заработали и русские лучники, черня стрелами небо. Арбалетчики били теперь вразброд, всаживая железную смерть в накатывающий серый вал. Грозное - у них оружие, да заряжать долго: пока арбалетчик пошлёт одну стрелу, лучник - десять.