Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Но самая живая часть Б. д. Ч. заключается въ библіографіи. Ея рецензіи исполнены остроумія, веселости и оригинальности. Нельзя не смяться, читая ихъ. Намъ случалось видть авторовъ, которыхъ творенія были разобраны, и которые сами не могли удержаться отъ добродушнаго смха, читая приговоры своимъ сочиненіямъ. Ибо въ сужденіяхъ Библіотеки замтно такое совершенное отсутствіе всякаго серьезнаго мннія, что самыя по наружности злыя нападенія ея получаютъ отъ того характеръ фантастически невинный, такъ сказать, добродушно сердитый. Ясно, что она смется не потому, чтобы предметъ былъ въ самомъ дл смшонъ, а только потому, что ей хочется посмяться. Она переиначиваетъ слова автора по своему намренію, соединяетъ раздленныя смысломъ, раздляетъ соединенныя, вставляетъ, или выпускаетъ цлыя рчи, чтобы измнить значеніе другихъ, иногда сочиняетъ фразы совсмъ небывалыя въ книг, изъ которой выписываетъ, и сама смется надъ своимъ сочиненіемъ. Читатель видитъ это, и смется вмст съ нею, потому что ея шутки почти всегда остроумны и веселы, потому что он невинны, потому что он не стсняются никакимъ серьезнымъ мнніемъ, и потому, наконецъ, что журналъ, шутя передъ нимъ, не объявляетъ притязанія ни на какой другой успхъ, кром чести: разсмшить и забавить публику.

Между тмъ, хотя мы съ большимъ удовольствіемъ просматриваемъ иногда эти рецензіи, хотя мы знаемъ, что шутливость эта составляетъ, вроятно, главнйшую причину успха журнала, однако, когда размыслимъ, какою дорогою цною покупается этотъ успхъ, какъ иногда, за удовольствіе позабавить, продается врность слова, довренность читателя, уваженіе къ истин, и т. п., — тогда невольно приходитъ намъ въ мысли: что, если бы съ такими блестящими качествами, съ такимъ остроуміемъ, съ такою ученостію, съ такою многосторонностію ума, съ такою оригинальностію слова соединялись еще другія достоинства, напримръ, возвышенная мысль, твердое и не измняющее себ убжденіе, или хотя безпристрастіе, или хотя наружный видь его? — Какое дйствіе могла бы тогда имть Б. д. Ч., не говорю на литературу нашу, но на всю совокупность нашей образованности? Какъ легко могла бы она посредствомъ своихъ рдкихъ качествъ овладть умами читателей, развить свое убжденіе сильно, распространить его широко, привлечь сочувствіе большинства, сдлаться судьею мнній, можетъ быть, проникнуть изъ литературы въ самую жизнь, связать ея различныя явленія въ одну мысль и, господствуя такимъ образомъ надъ умами, составить крпко сомкнутое и сильно развитое мнніе, могущее быть полезнымъ двигателемъ нашей образованности? Конечно, тогда она была бы мене забавною.

Характеръ совершенно противоположный Библіотек для Чтенія представляютъ Маякъ и Отечественныя Записки. Между тмъ какъ Библіотека въ цломъ состав своемъ боле сборникъ разнородныхъ статей, чмъ журналъ; а въ критик своей иметъ цлію единственно забаву читателя, не выражая никакого опредленнаго образа мыслей: напротивъ того, Отечественныя Записки и Маякъ проникнуты каждый своимъ рзко опредленнымъ мнніемъ и выражаютъ каждый свое, одинаково ршительное, хотя прямо одно другому противоположное направленіе.

Отечественныя Записки стремятся отгадать и присвоить себ то воззрніе на вещи, которое, по ихъ мннію, составляетъ новйшее выраженіе Европейскаго просвщенія, и потому, часто мняя свой образъ мыслей, он постоянно остаются врными одной забот: выражать собою самую модную мысль, самое новое чувство изъ литературы Западной.

Маякъ, напротивъ того, замчаетъ только ту сторону Западнаго просвщенія, которая кажется ему вредною или безнравственною, и, чтобы врне избжать съ ней сочувствія, отвергаетъ все просвщеніе Европейское вполн, не входя въ сомнительныя разбирательства. Отъ того одинъ хвалитъ, что другой бранитъ; одинъ восхищается тмъ, что въ другомъ возбуждаетъ негодованіе; даже одни и т же выраженія, которыя въ словар одного журнала означаютъ высшую степень достоинства, напр. европеизмъ, послдній моментъ развитія, человческая премудрость, и пр., — на язык другаго имютъ смыслъ крайняго порицанія. Отъ того, не читая одного журнала, можно знать его мнніе изъ другаго, понимая только вс слова его въ обратномъ смысл.

Такимъ образомъ, въ общемъ движеніи литературы нашей односторонность одного изъ этихъ періодическихъ изданій полезно уравновшивается противоположною односторонностію другаго. Взаимно уничтожая другъ друга, каждый изъ нихъ, не зная того, дополняетъ недостатки другаго, такъ, что смыслъ и значеніе, даже образъ мыслей и содержаніе одного, основываются на возможности существованія другаго. Самая полемика между ними служитъ имъ причиною неразрывной связи и составляетъ, такъ сказать, необходимое условіе ихъ мысленнаго движенія. Впрочемъ, характеръ этой полемики совершенно различенъ въ обоихъ журналахъ. Маякъ нападаетъ на Отечественныя Записки прямо, открыто и съ геройскою неутомимостію, замчая ихъ заблужденія, ошибки, оговорки и даже опечатки. Отечественныя Записки мало заботятся о Маяк, какъ журнал, и даже рдко говорятъ о немъ; но за то постоянно имютъ въ виду его направленіе, противъ крайности котораго стараются выставить противоположную, не мене запальчивую крайность. Эта борьба поддерживаетъ возможность жизни обоихъ и составляетъ ихъ главное значеніе въ литератур.

Это противоборство Маяка и Отеч. Записокъ почитаемъ мы явленіемъ полезнымъ въ литератур нашей потому, что, выражая два крайнія направленія, они, своею преувеличенностію этихъ крайностей, необходимо представляютъ ихъ нсколько въ каррикатур, и такимъ образомъ невольно наводятъ мысли читателя на дорогу благоразумной умренности въ заблужденіяхъ. Кром того, каждый журналъ въ своемъ род сообщаетъ много статей любопытныхъ, дльныхъ и полезныхъ для распространенія нашей образованности. Ибо мы думаемъ, что образованность наша должна вмщать въ себ плоды обоихъ направленій; мы не думаемъ только, чтобы эти направленія должны были оставаться въ ихъ исключительной односторонности.

Впрочемъ, говоря о двухъ направленіяхъ, мы имемъ въ виду боле идеалы двухъ журналовъ, чмъ самые журналы, о которыхъ идетъ рчь. Ибо, къ сожалнію, ни Маякъ, ни Отечественныя Записки далеко не достигаютъ той цли, которую они себ предполагаютъ.

Отвергать все Западное и признавать только ту сторону нашей образованности, которая прямо противоположна Европейской, есть, конечно, направленіе одностороннее; однако, оно могло бы имть нкоторое подчиненное значеніе, если бы журналъ выражалъ его во всей чистот его односторонности; но, принимая его своею цлью, Маякъ смшиваетъ съ нимъ нкоторыя разнородныя, случайныя и явно произвольныя начала, которыя иногда разрушаютъ главное его значеніе. Такъ напримръ, полагая въ основаніе всхъ сужденій своихъ святыя истины нашей Православной вры, онъ вмст съ тмъ принимаетъ еще въ основаніе себ другія истины: положенія своей самосочиненной психологіи, и судитъ о вещахъ по тремъ критеріямъ, по четыремъ разрядамъ и по десяти стихіямъ. Такимъ образомъ, смшивая свои личныя мннія съ общими истинами, онъ требуетъ, чтобы система его принята была за краеугольный камень національнаго мышленія. Вслдствіе этого же смшенія понятій, думаетъ оказать великую услугу словесности, уничтожая вмст съ Отечественными Записками еще и то, что составляетъ славу нашей словесности. Такъ доказываетъ онъ, между прочимъ, что поэзія Пушкина не только ужасная, безнравственная, но что еще въ ней нтъ ни красоты, ни искусства, ни хорошихъ стиховъ, ни даже правильныхъ римъ. Такъ, заботясь объ усовершенствованіи Русскаго языка и стараясь придать ему мягкость, сладость, звучную прелесть, которыя бы сдлали его общелюбезнымъ языкомъ всей Европы, самъ онъ, въ то же время, вмсто того, чтобы говорить языкомъ Русскимъ, употребляетъ языкъ собственнаго своего изобртенія.

Вотъ почему, не смотря на многія великія истины, кой-гд выражаемыя Маякомъ, и которыя, бывъ представлены въ чистомъ вид, должны бы были пріобрсть ему живое сочувствіе многихъ; мудрено, однако же, сочувствовать ему потому, что истины въ немъ перемшаны съ понятіями, по крайней мр странными.

Отечественныя Записки, съ своей стороны, уничтожаютъ также собственную силу свою другимъ образомъ. Вмсто того, чтобы передавать намъ результаты образованности Европейской, он безпрестанно увлекаются какими нибудь частными явленіями этой образованности и, не обнявъ ее вполн, думаютъ быть новыми, являясь въ самомъ дл всегда запоздалыми. Ибо страстное стремленіе за модностью мннія, страстное желаніе принять наружность льва въ кругу мышленія, само по себ уже доказываетъ удаленіе отъ центра моды. Это желаніе даетъ нашимъ мыслямъ, нашему языку, всей нашей наружности, тотъ характеръ неувренной въ себ рзкости, тотъ покрой яркой преувеличенности, которые служатъ признакомъ нашего отчужденія именно отъ того круга, къ которому мы хотимъ принадлежать.

Arriv'e de province `a Paris, разсказываетъ одинъ глубокомысленный и почтенный журналъ (кажется l'illustration или Gu^epes), arrі'e a Paris il voulut s'habiller `a la mode du lendemain; il sut exprimer les emotions de son ^ame par les noeuds de sa cravatte et il abusa de l''epingle.

Конечно, О. З. берутъ мннія свои изъ самыхъ новыхъ книгъ Запада; но эти книги принимаютъ он отдльно отъ всей совокупности Западной образованности, и потому тотъ смыслъ, который имютъ он тамъ, является у нихъ совсмъ въ другомъ значеніи; та мысль, которая была новою тамъ, какъ отвтъ на совокупность окружающихъ ее вопросовъ, бывъ оторвана отъ этихъ вопросовъ, является у насъ уже не новою, но только что преувеличенною стариною.

Такъ, въ сфер философіи, не представляя ни малйшаго слда тхъ задачъ, которыя составляютъ предметъ современнаго мышленія Запада, О. З. проповдуютъ системы уже устарвшія, но прибавляютъ къ нимъ нкоторые результаты новыхъ, которыя съ ними не вяжутся. Такъ, въ сфер исторіи он приняли нкоторыя мннія Запада, которыя явились тамъ какъ результатъ стремленія къ народности; но понявъ ихъ отдльно отъ ихъ источника, он выводятъ изъ нихъ же отрицаніе нашей народности, потому что она несогласна съ народностями Запада, — какъ нкогда Нмцы отвергали свою народность потому, что она непохожа на Французскую. Такъ, въ сфер литературы замтили Отечеств. Записки, что на Запад не безъ пользы для успшнаго движенія образованности были уничтожены нкоторые незаслуженные авторитеты, и вслдствіе этого замчанія, он стремятся унизить вс наши извстности, стараясь уменьшить литературную репутацію Державина, Карамзина, Жуковскаго, Баратынскаго, Языкова, Хомякова, и на мсто ихъ превозносятъ И. Тургенева и . Майкова, поставляя ихъ такимъ образомъ въ одну категорію съ Лермонтовымъ, который, вроятно, самъ избралъ бы себ не это мсто въ литератур нашей. Слдуя тому же началу, О. З. стараются обновить языкъ нашъ своими особенными словами и формами.

Вотъ почему мы осмливаемся думать, что какъ О. З., такъ и Маякъ, выражаютъ направленіе нсколько одностороннее и не всегда истинное.

Сверная Пчела боле политическая газета, чмъ литературный журналъ. Но въ неполитической части своей она выражаетъ такое же стремленіе къ нравственности, благоустройству и благочинію, какое О. З. обнаруживаютъ къ Европейской образованности. Она судитъ о вещахъ по своимъ нравственнымъ понятіямъ, довольно разнообразно передаетъ все, что ей кажется замчательнымъ, сообщаетъ все, что ей нравится, доноситъ обо всемъ, что ей не по сердцу, очень ревностно, но, можетъ быть, не всегда справедливо.