Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Мы не удалились отъ своего предмета. Крайность результата, хотя и не сознанная, но логически возможная, обнаруживаетъ ложность направленія.

Другое мнніе, противоположное этому безотчетному поклоненію Запада и столько же одностороннее, хотя гораздо мене распространенное, заключается въ безотчетномъ поклоненіи прошедшимъ формамъ нашей старины, и въ той мысли, что со временемъ новопріобртенное Европейское просвщеніе опять должно будетъ изгладиться изъ нашей умственной жизни развитіемъ нашей особенной образованности.

Оба мннія равно ложны; но послднее иметъ боле логической связи. Оно основывается на сознаніи достоинства прежней образованности нашей, на разногласіи этой образованности съ особеннымъ характеромъ просвщенія Европейскаго, и наконецъ, на несостоятельности послднихъ результатовъ Европейскаго просвщенія. Можно не соглашаться съ каждымъ изъ этихъ положеній; но, разъ допустивши ихъ, нельзя упрекнуть въ логическомъ противорчіи мннія, на нихъ основаннаго, какъ, напримръ, можно упрекнуть мнніе противоположное, проповдующее просвщеніе Западное и не могущее указать въ этомъ просвщеніи ни на какое центральное, положительное начало, но довольствующееся какими нибудь частными истинами или отрицательными формулами.

Между тмъ логическая непогршимость не спасаетъ мннія отъ существенной односторонности; напротивъ, придаетъ ей еще боле очевидности. Какова бы ни была образованность наша, но прошедшія ея формы, являвшіяся въ нкоторыхъ обычаяхъ, пристрастіяхъ, отношеніяхъ и даже въ язык нашемъ, потому именно не могли быть чистымъ и полнымъ выраженіемъ внутренняго начала народной жизни, что были ея наружными формами, слдовательно, результатомъ двухъ различныхъ дятелей: одного, выражаемаго начала, и другаго, мстнаго и временнаго обстоятельства. Потому всякая форма жизни, однажды прошедшая, уже боле невозвратима, какъ та особенность времени, которая участвовала въ ея созданіи. Возстановить эти формы то же, что воскресить мертвеца, оживить земную оболочку души, которая уже разъ отъ нея отлетла. Здсь нужно чудо; логики недостаточно; по несчастію, даже недостаточно и любви!

Къ тому же, каково бы ни было просвщеніе Европейское, но если однажды мы сдлались его участниками, то истребить его вліяніе уже вн нашей силы, хотя бы мы того и желали. Можно подчинить его другому, высшему, направить къ той или другой цли; но всегда останется оно существеннымъ, уже неизъемлемымъ элементомъ всякаго будущаго развитія нашего. Легче узнать все новое на свт, чмъ забыть узнанное. Впрочемъ, еслибы мы и могли даже забывать по произволу, еслибы могли возвратиться въ ту отдленную особенность нашей образованности, изъ которой вышли, то какую пользу получили бы мы отъ этой новой отдленности? Очевидно, что рано, или поздно, мы опять пришли бы въ соприкосновеніе съ началами Европейскими, опять подверглись бы ихъ вліянію, опять должны бы были страдать отъ ихъ разногласія съ нашею образованностію, прежде, чмъ успли бы подчинить ихъ нашему началу; и такимъ образомъ, безпрестанно возвращались бы къ тому же вопросу, который занимаетъ насъ теперь.

Но кром всхъ другихъ несообразностей этого направленія, оно иметъ еще и ту темную сторону, что, безусловно отвергая все Европейское, тмъ самымъ отрзываетъ насъ отъ всякаго участія въ общемъ дл умственнаго бытія человка; ибо нельзя же забывать, что просвщеніе Европейское наслдовало вс результаты образованности Греко-Римскаго міра, который въ свою очередь принялъ въ себя вс плоды умственной жизни всего человческаго рода. Оторванное такимъ образомъ отъ общей жизни человчества, начало нашей образованности, вмсто того, чтобы быть началомъ просвщенія живаго, истиннаго, полнаго, необходимо сдлается началомъ одностороннимъ и, слдовательно, утратитъ все свое общечеловческое значеніе.

Направленіе къ народности истинно у насъ, какъ высшая ступень образованности, а не какъ душный провинціализмъ. Потому, руководствуясь этою мыслію, можно смотрть на просвщеніе Европейское, какъ на неполное, одностороннее, не проникнутое истиннымъ смысломъ, и потому ложное; но отрицать его какъ бы не существующее, значитъ стснять собственное. Если Европейское, въ самомъ дл, ложное, если дйствительно противорчитъ началу истинной образованности, то начало это, какъ истинное, должно не оставлять этого противорчія въ ум человка, а напротивъ, принять его въ себя, оцнить, поставить въ свои границы и, подчинивъ такимъ образомъ собственному превосходству, сообщить ему свой истинный смыслъ. Предполагаемая ложность этого просвщенія нисколько не противорчитъ возможности его подчиненія истин. Ибо все ложное, въ основаніи своемъ, есть истинное, только поставленное на чужое мсто: существенно ложнаго нтъ, какъ нтъ существенности во лжи.

Такимъ образомъ, оба противоположные взгляда на отношенія коренной образованности нашей къ просвщенію Европейскому, оба эти крайнія мннія являются равно неосновательными. Но надобно признаться, что въ этой крайности развитія, въ какой мы представили ихъ здсь, не существуютъ они въ дйствительности. Правда, мы безпрестанно встрчаемъ людей, которые въ образ мыслей своихъ уклоняются боле или мене на ту, или другую сторону, но односторонность свою они не развиваютъ до послднихъ результатовъ. Напротивъ, потому только и могутъ они оставаться въ своей односторонности, что не доводятъ ея до первыхъ выводовъ, гд вопросъ длается яснымъ, ибо изъ области безотчетныхъ пристрастій переходитъ въ сферу разумнаго сознанія, гд противорчіе уничтожается собственнымъ своимъ выраженіемъ. Отъ того мы думаемъ, что вс споры о превосходств Запада, или Россіи, о достоинств исторіи Европейской, или нашей, и тому подобныя разсужденія принадлежатъ къ числу самыхъ безполезныхъ, самыхъ пустыхъ вопросовъ, какіе только можетъ придумать празднолюбіе мыслящаго человка.

И что, въ самомъ дл, за польза намъ отвергать, или порочить то, что было, или есть добраго въ жизни Запада? Не есть ли оно, напротивъ, выраженіе нашего же начала, если наше начало истинное? Вслдствіе его господства надъ нами, все прекрасное, благородное, христіанское, по необходимости намъ свое, хотя бы оно было Европейское, хотя бы Африканское. Голосъ истины не слабетъ, но усиливается своимъ созвучіемъ со всмъ, что является истиннаго, гд бы то ни было.

Съ другой стороны, если бы поклонники Европейскаго просвщенія, отъ безотчетныхъ пристрастій къ тмъ или другимъ формамъ, къ тмъ или другимъ отрицательнымъ истинамъ, захотли возвыситься до самаго начала умственной жизни человка и народовъ, которое одно даетъ смыслъ и правду всмъ вншнимъ формамъ и частнымъ истинамъ; то безъ сомннія должны бы были сознаться, что просвщеніе Запада не представляетъ этого высшаго, центральнаго, господствующаго начала, и, слдовательно, убдились бы, что вводить частныя формы этого просвщенія, значитъ разрушать, не созидая, и что, если въ этихъ формахъ, въ этихъ частныхъ истинахъ есть что либо существенное, то это существенное тогда только можетъ усвоиться намъ, когда оно выростетъ изъ нашего корня, будетъ слдствіемъ нашего собственнаго развитія, а не тогда, какъ упадетъ къ намъ извн, въ вид противорчія всему строю нашего сознательнаго и обычнаго бытія.

Это соображеніе обыкновенно выпускаютъ изъ виду даже т литераторы, которые, съ добросовстнымъ стремленіемъ къ истин, стараются отдать себ разумный отчетъ въ смысл и цли своей умственной дятельности. Но чт`o же сказать о тхъ, которые дйствуютъ безотчетно? Которые увлекаются Западнымъ только потому, что оно не наше, ибо не знаютъ ни характера, ни смысла, ни достоинства того начала, которое лежитъ въ основаніи нашего историческаго быта, и не зная его, не заботятся узнать, легкомысленно смшивая въ одно осужденіе и случайные недостатки и самую сущность нашей образованности? Что сказать о тхъ, которые женоподобно прельщаются наружнымъ блескомъ образованности Европейской, не вникая ни въ основаніе этой образованности, ни въ ея внутреннее значеніе, ни въ тотъ характеръ противорчія, несостоятельности, саморазрушенія, который, очевидно, заключается не только въ общемъ результат Западной жизни, но даже и въ каждомъ ея отдльномъ явленіи, — очевидно, говорю я, въ томъ случа, когда мы не довольствуемся вншнимъ понятіемъ явленія, но вникнемъ въ его полный смыслъ отъ основнаго начала до конечныхъ выводовъ.

Впрочемъ, говоря это, мы чувствуемъ между тмъ, что слова наши теперь еще найдутъ мало сочувствія. Ревностные поклонники и распространители Западныхъ формъ и понятій довольствуются обыкновенно столь малыми требованіями отъ просвщенія, что врядъ ли могутъ дойти до сознанія этого внутренняго разногласія Европейской образованности. Они думаютъ, напротивъ того, что если еще не вся масса человчества на Запад достигла послднихъ границъ своего возможнаго развитія, то, по крайней мр, достигли ихъ высшіе ея представители; что вс существенныя задачи уже ршены, вс тайны раскладены, вс недоразумнія ясны, сомннія кончены; что мысль человческая дошла до крайнихъ предловъ своего возрастанія; что теперь остается ей только распространяться въ общее признаніе, и что не осталось въ глубин человческаго духа уже никакихъ существенныхъ, вопіющихъ, незаглушимыхъ вопросовъ, на которые не могъ бы онъ найти полнаго, удовлетворительнаго отвта во всеобъемлющемъ мышленіи Запада; по этой причин и намъ остается только учиться, подражать и усвоивать чужое богатство.

Спорить съ такимъ мнніемъ, очевидно, нельзя. Пусть утшаются они полнотою своего знанія, гордятся истиною своего направленія, хвалятся плодами своей вншней дятельности, любуются стройностію своей внутренней жизни. Мы не нарушимъ ихъ счастливаго очарованія; они заслужили свое блаженное довольство мудрою умренностію своихъ умственныхъ и сердечныхъ требованій. Мы соглашаемся, что не въ силахъ переубдить ихъ, ибо мнніе ихъ крпко сочувствіемъ большинства, и думаемъ, что разв только со временемъ можетъ оно поколебаться силою собственнаго развитія. Но до тхъ поръ не будемъ надяться, чтобы эти поклонники Европейскаго совершенства постигли то глубокое значеніе, которое скрывается въ нашей образованности.