Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Потому, когда со взятіемъ Константинополя, свжій, неиспорченный воздухъ Греческой мысли повялъ съ Востока на Западъ, и мыслящій человкъ на Запад вздохнулъ легче и свободне, то все зданіе схоластики мгновенно разрушилось. Однакоже, слды схоластической односторонности остались на умахъ, ею воспитанныхъ. Предметъ мышленія сталъ другой, и направленіе иное; но тотъ же перевсъ разсудочности и та же слпота къ живымъ истинамъ сохранились почти по прежнему.

Поучительный примръ тому представляетъ самъ знаменитый родоначальникъ новйшей философіи. Онъ думалъ, что ршительно сбросилъ съ себя узы схоластики; однако, не чувствуя того самъ, до того еще оставался запутанъ ими, что, не смотря на все свое геніальное разумніе формальныхъ законовъ разума, былъ такъ странно слпъ къ живымъ истинамъ, что свое внутреннее, непосредственное сознаніе о собственномъ своемъ бытіи почиталъ еще неубдительнымъ, покуда не вывелъ его изъ отвлеченнаго силлогистическаго умозаключенія! И этотъ примръ тмъ замчательне, что не былъ личною особенностію философа, но выразилъ общее направленіе умовъ. Ибо логическій выводъ Декарта не остался его исключительною собственностію, но былъ принятъ съ восторгомъ и сдлался основаніемъ мышленія для большей части новйшихъ философовъ, почти до половины XVIII вка. — Можетъ быть, еще и теперь есть глубокомысленные люди, которые утверждаютъ на немъ несомннность своего бытія и успокоиваютъ такимъ образомъ свою образованную потребность твердыхъ убжденій. По крайней мр, пишущій эти строки еще живо помнитъ ту эпоху въ собственной своей жизни, когда подобный процессъ искусственнаго мышленія сладостно утолялъ для него жажду умственнаго успокоенія.

Я не говорю уже о той особенности Декарта, что, увлеченный строгою необходимостью своихъ умозаключеній, онъ добродушно могъ убдиться въ томъ, что вс животныя, выключая человка, суть только наружныя машины, искусно построенныя Создателемъ, и, не имя сознанія, не чувствуютъ ни боли, ни удовольствія.

Неудивительно посл того, что его ученикъ и преемникъ въ господств философскаго развитія, знаменитый Спиноза, могъ такъ искусно и такъ плотно сковать разумные выводы о первой причин, о высшемъ порядк и устройств всего мірозданія, что сквозь эту сплошную и неразрывную сть теоремъ и силлогизмовъ не могъ во всемъ созданіи разглядть слдовъ Живаго Создателя, ни въ человк замтить его внутренней свободы. Тотъ же избытокъ логической разсудочности скрылъ отъ великаго Лейбница, за умственнымъ сцпленіемъ его отвлеченныхъ понятій, очевидное сцпленіе причины и дйствія, и для объясненія ихъ заставилъ его предположить свою Предустановленную Гармонію, — которая, впрочемъ, поэзіей своей основной мысли восполняетъ нсколько ея односторонность.

Я говорю: поэзія мысли восполняетъ нсколько ея односторонность; ибо думаю, что когда къ достоинству логическому присоединяется достоинство изящное, или нравственное, то уже этимъ соединеніемъ силъ самъ разумъ возвращается боле или мене къ своей первобытной полнот и потому приближается къ истин.

Нужно ли продолжать исчисленіе послдующихъ представителей Западной философіи, чтобы, припоминая ихъ системы, убдиться въ общей односторонности Западнаго направленія? Нужно ли напоминать, какъ Юмъ — этотъ прямой и неминуемый результатъ другой втви Западнаго любомудрія, послдователь Бакона, Локка и однородныхъ съ ними мыслителей, — безпристрастный Юмъ, силою безпристрастнаго разума, доказалъ, что въ мір не существуетъ никакой истины, и правда и ложь подвержены одинакому сомннію? Какъ знаменитый Кантъ, возбужденный Юмомъ и приготовленный Нмецкою школою, изъ самыхъ законовъ чистаго разума вывелъ неоспоримое доказательство, что для чистаго разума никакихъ доказательствъ о высшихъ истинахъ не существуетъ?

Отсюда, можетъ быть, оставался одинъ шагъ до правды; — но Западный міръ тогда еще не созрлъ для нея.

Изъ системы Канта развилась одна отвлеченная сторона въ систем Фихте, который удивительнымъ построеніемъ силлогизмовъ доказалъ, что весь вншній міръ есть только мнимый призракъ воображенія, и что существуетъ въ самомъ дл только одно саморазвивающееся Я. — Отсюда Шеллингъ развилъ противоположную сторону гипотезы, т. е., что хотя вншній міръ дйствительно существуетъ, но душа міра есть не что иное, какъ это человческое Я, развивающееся въ бытіи вселенной для того только, чтобы сознать себя въ человк. Гегель еще боле укрпилъ и распространилъ ту же систему саморазвитія человческаго самосознанія. Между тмъ, углубившись боле, чмъ кто либо прежде, въ самые законы логическаго мышленія, онъ, силою своей необыкновенной, громадной геніальности, довелъ ихъ до послдней полноты и ясности результатовъ, и тмъ далъ возможность тому же Шеллингу доказать односторонность всего логическаго мышленія. Такимъ образомъ, Западная философія теперь находится въ томъ положеніи, что ни дале идти по своему отвлеченно-раціональному пути она уже не можетъ, ибо сознала односторонность отвлеченной раціональности; ни проложить себ новую дорогу не въ состояніи, ибо вся сила ея заключалась въ развитіи именно этой, отвлеченной раціональности [32] .

32

См. мои статьи: О современномъ состояніи просвщенія, въ 1-мъ и 2-мъ №№ Москвит. 1845 года.

Между тмъ, въ то же время, какъ Римское богословіе развивалось посредствомъ схоластической философіи, писатели Восточной Церкви, не увлекаясь въ односторонность силлогистическихъ построеній, держались постоянно той полноты и цльности умозрнія, которыя составляютъ отличительный признакъ Христіанскаго любомудрія. Ибо не надобно забывать, что все современное просвщеніе тогда сосредоточивалось въ Византіи. Древніе писатели Христіанскіе и языческіе, и особенно писатели-философы, были коротко знакомы образованнымъ Грекамъ, — и очевидные слды ихъ основательнаго изученія видны въ большей части духовныхъ твореній, до самой половины XV вка; между тмъ, какъ Западъ, необразованный и, можно даже сказать, невжественный сравнительно съ Византіей, до самаго почти ХІV вка обращался въ своемъ мышленіи почти единственно въ кругу однихъ Латинскихъ писателей, за исключеніемъ только немногихъ Греческихъ. Только въ половин ХІV вка основана была первая ученая академія въ Италіи знаменитымъ монахомъ Варлаамомъ, учителемъ Петрарки, — тмъ самымъ несчастнымъ предателемъ Православной Церкви, который, заразившись Западною увренностію въ своей логической разумности, отвергалъ нкоторые, непонятные ему, догматы Христіанскаго ученія и былъ за то осужденъ Константинопольскимъ соборомъ и изгнанъ изъ Греціи съ безчестіемъ: но за то — тмъ съ большею честію принятъ въИталіи.

Аристотель, безъ всякаго сомннія, былъ лучше и основательне извстенъ Грекамъ, чмъ Латинянамъ, хотя, можетъ быть, безъ тхъ дополненій, которыми обогатили его Арабскіе и Латинскіе ученые, и которыя, до самаго паденія схоластическаго воспитанія въ Европ, составляли необходимое условіе всякаго развитія ума на Запад. Однакоже, въ Греческихъ мыслителяхъ не только не видимъ мы особаго пристрастія къ Аристотелю, но, напротивъ того, въ большей части изъ нихъ замчаемъ явное предпочтеніе Платона; — не потому, конечно, чтобы Христіанскіе мыслители усвоивали себ языческія понятія того или другаго; но потому, вроятно, что самый способъ мышленія Платона представляетъ боле цльности въ умственныхъ движеніяхъ, боле теплоты и гармоніи въ умозрительной дятельности разума. Отъ того, почти то же отношеніе, какое мы замчаемъ между двумя философами древности, существовало и между философіей Латинскаго міра, какъ она выработывалась въ схоластик, и тою духовною философіей, которую находимъ въ писателяхъ Церкви Восточной, особенно ясно выраженную въ Св. Отцахъ, жившихъ посл Римскаго отпаденія.

Достойно замчанія, что эта духовная философія Восточныхъ Отцевъ Церкви, писавшихъ посл X вка, — философія прямо и чисто Христіанская, глубокая, живая, возвышающая разумъ отъ разсудочнаго механизма къ высшему, нравственно свободному умозрнію, — философія, которая даже и для неврующаго мыслителя могла бы быть поучительною, по удивительному богатству и глубин и тонкости своихъ психологическихъ наблюденій, — не смотря однакоже на вс свои достоинства (я говорю здсь единственно о достоинствахъ умозрительныхъ, оставляя въ сторон значеніе богословское), была такъ мало доступна разсудочному направленію Запада, что не только никогда не была оцнена Западными мыслителями, но, что еще удивительне, до сихъ поръ осталась имъ почти вовсе неизвстною. По крайней мр, ни одинъ философъ, ни одинъ историкъ философіи, не упоминаетъ объ ней, хотя въ каждой исторіи философіи находимъ мы длинные трактаты о философіи Индйской, Китайской и Персидской. Самыя творенія Восточныхъ писателей оставались долго неизвстными въ Европ; многія до сихъ поръ еще остаются незнакомы имъ; другія хотя извстны, но оставлены безъ вниманія, ибо не были поняты; иныя изданы еще весьма недавно, и тоже не оцнены. Нкоторые богословскіе писатели Запада хотя и упоминали о нкоторыхъ особенностяхъ писателей Восточныхъ, но такъ мало могли постигать эту особенность, что изъ ихъ словъ часто должно вывести заключеніе, прямо противоположное истин. Наконецъ, ни въ одномъ почти изъ богословскихъ писателей Запада незамтно живаго слда того вліянія, которое необходимо должны бы были оставить на нихъ писанія Восточной Церкви, если бы они были извстны имъ хотя въ половину противъ того, какъ имъ извстны были писатели древне-языческіе. — Изъ этого должно исключить, можетъ быть, одного ому Кемпійскаго, — или Герсона, — если только книга, имъ приписываемая, принадлежитъ дйствительно имъ и не есть, какъ нкоторые полагаютъ, переводъ съ Греческаго, передланный нсколько по Латинскимъ понятіямъ.

Конечно, въ писателяхъ Восточной Церкви, жившихъ посл отдленія Римской, нельзя искать ничего новаго относительно Христіанскаго ученія; ничего такого, что бы не находилось въ писателяхъ первыхъ вковъ. Но въ томъ-то и заключается ихъ достоинство; въ томъ-то, скажу, и особенность ихъ, что они сохраняли и поддержали во всей чистот и полнот ученіе существенно-Христіанское, и, держась постоянно въ самомъ, такъ сказать, средоточіи истиннаго убжденія, отсюда могли ясне видть и законы ума человческаго, и путь, ведущій его къ истинному знанію, и вншніе признаки, и внутреннія пружины его разновидныхъ уклоненій.

Впрочемъ, и древніе Отцы Церкви, жившіе еще до отдленія Рима и, слдовательно, равно признаваемые Востокомъ и Западомъ, не всегда одинаково понимались на Запад и на Восток. Это различіе могло произойти отъ того, что Востоку всегда были вполн извстны вс писатели и учители Вселенской Церкви; Западнымъ же ученымъ были знакомы преимущественно Латинскіе и только нкоторые изъ Греческихъ писателей, на которыхъ они тоже смотрли сквозь готовыя уже понятія, почерпнутыя ими у Римскихъ учителей. Отъ того и въ новйшія времена, когда они уже короче познакомились съ Греческою литературою, то все еще невольно продолжали смотрть на нее сквозь тоже ограниченное окно, если не съ цвтными, то съ тусклыми стеклами. Этимъ только можно объяснить себе, какимъ образомъ они могли такъ долго удержаться въ односторонности своего разсудочнаго направленія, которое, иначе, должно бы было разрушиться отъ совокупнаго дйствія всхъ древнихъ Отцевъ Церкви. Сохраняя же свою односторонность, они или не замчали, или иногда даже вовсе не знали тхъ изъ древнихъ писателей, въ которыхъ особенно выражалась сторона, прямо противоположная этой ограниченности, и самодовольно отвергали ее, подъ названіемъ мистики!

Отсюда, кром различія понятій, на Восток и Запад происходитъ еще различіе и въ самомъ способ мышленія богословско-философскомъ. Ибо, стремясь къ истин умозрнія, Восточные мыслители заботятся прежде всего о правильности внутренняго состоянія мыслящаго духа; Западные — боле о вншней связи понятій. Восточные, для достиженія полноты истины, ищутъ внутренней цльности разума: того, такъ сказать, средоточія умственныхъ силъ, гд вс отдльныя дятельности духа сливаются въ одно живое и высшее единство. Западные, напротивъ того, полагаютъ, что достиженіе полной истины возможно и для раздлившихся силъ ума, самодвижно дйствующихъ въ своей одинокой отдльности. Однимъ чувствомъ понимаютъ они нравственное; другимъ — изящное; полезное — опять особымъ смысломъ; истинное понимаютъ они отвлеченнымъ разсудкомъ, — и ни одна способность не знаетъ, что длаетъ другая, покуда ея дйствіе совершится. Каждый путь, какъ предполагаютъ они, ведетъ къ послдней цли, прежде чмъ вс пути сойдутся въ одно совокупное движеніе. Безчувственный холодъ разсужденія и крайнее увлеченіе сердечныхъ движеній почитаютъ они равно законными состояніями человка; и когда, въ XIV вк, узнали ученые Запада о стремленіи Восточныхъ созерцателей: сохранять безмятежность внутренней цльности духа, — то издвались надъ этою мыслію, изобртая для нея всякаго рода насмшливыя прозванія. Правда, они употребляютъ иногда т же выраженія, какія и Восточные, говоря о „внутреннемъ сосредоточеніи духа”, о „собраніи ума въ себ”, и тому подобное; но подъ этими словами обыкновенно разумютъ они другое: не сосредоточеніе, не собраніе, не цльность внутреннихъ силъ, а только ихъ крайнее напряженіе. Вообще можно сказать, что центръ духовнаго бытія ими не ищется. Западный человкъ не понимаетъ той живой совокупности высшихъ умственныхъ силъ, гд ни одна не движется безъ сочувствія другихъ; того равновсія внутренней жизни, которое отличаетъ даже самыя наружныя движенія человка, воспитаннаго въ обычныхъ преданіяхъ Православнаго міра: ибо есть въ его движеніяхъ, даже въ самые крутые переломы жизни, что-то глубоко спокойное, какая-то неискусственная мрность, достоинство и вмст смиреніе, свидтельствующія о равновсіи духа, о глубин и цльности обычнаго самосознанія. Европеецъ, напротивъ того, всегда готовый къ крайнимъ порывамъ, всегда суетливый, — когда не театральный, — всегда безпокойный въ своихъ внутреннихъ и вншнихъ движеніяхъ, только преднамреннымъ усиліемъ можетъ придать имъ искусственную соразмрность.

Ученія Св. Отцевъ Православной Церкви перешли въ Россію, можно сказать, вмст съ первымъ благовстомъ Христіанскаго колокола. Подъ ихъ руководствомъ, сложился и воспитался коренной Русскій умъ, лежащій въ основ Русскаго быта.

Обширная Русская земля, даже во времена раздленія своего на мелкія княжества, всегда сознавала себя какъ одно живое тло и не столько въ единств языка находила свое притягательное средоточіе, сколько въ единств убжденій, происходящихъ изъ единства врованія въ церковныя постановленія. Ибо ея необозримое пространство было все покрыто, какъ бы одною непрерывною стью, неисчислимымъ множествомъ уединенныхъ монастырей, связанныхъ между собою сочувственными нитями духовнаго общенія. Изъ нихъ единообразно и единомысленно разливался свтъ сознанія и науки во вс отдльныя племена и княжества. Ибо не только духовныя понятія народа изъ нихъ исходили, но и вс его понятія нравственныя, общежительныя и юридическія, переходя черезъ ихъ образовательное вліяніе, опять отъ нихъ возвращались въ общественное сознаніе, принявъ одно, общее направленіе. Безразлично составляясь изо всхъ классовъ народа, изъ высшихъ и низшихъ ступеней общества, духовенство, въ свою очередь, во вс классы и ступени распространяло свою высшую образованность, почерпая ее прямо изъ первыхъ источниковъ, изъ самаго центра современнаго просвщенія, который тогда находился въ Царьград, Сиріи и на Святой Гор. И образованность эта такъ скоро возрасла въ Россіи, и до такой степени, что и теперь даже она кажется намъ изумительною, когда мы вспомнимъ, что нкоторые изъ удльныхъ князей XII и XIII вка уже имли такія библіотеки, съ которыми многочисленностію томовъ едва могла равняться, первая тогда на Запад, библіотека Парижская [33] ; что многіе изъ нихъ говорили на Греческомъ и Латинскомъ язык также свободно, какъ на Русскомъ, а нкоторые знали притомъ и другіе языки Европейскіе [34] ; что въ нкоторыхъ, уцлвшихъ до насъ, писаніяхъ XV вка [35] мы находимъ выписки изъ Русскихъ переводовъ такихъ твореній Греческихъ, которыя не только не были извстны Европ, но даже въ самой Греціи утратились посл ея упадка и, только въ недавнее время и уже съ великимъ трудомъ, могли быть открыты въ неразобранныхъ сокровищніцахъ Аона; что въ уединенной тишин монашескихъ келлій, часто въ глуши лсовъ, изучались и переписывались, и до сихъ поръ еще уцлли въ старинныхъ рукописяхъ, Словенскіе переводы тхъ Отцевъ Церкви, которыхъ глубокомысленныя писанія, исполненныя высшихъ богословскихъ и философскихъ умозрній, даже въ настоящее время едва ли каждому Нмецкому профессору любомудрія придутся по силамъ мудрости (хотя, можетъ быть, ни одинъ не сознается въ этомъ): наконецъ, когда мы вспомнимъ, что эта Русская образованность была такъ распространена, такъ крпка, такъ развита, и потому пустила такіе глубокіе корни въ жизнь Русскую, что, не смотря на то, что уже полтораста лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ монастыри наши перестали быть центромъ просвщенія; не смотря на то, что вся мыслящая часть народа, своимъ воспитаніемъ и своими понятіями, значительно уклонилась, а въ нкоторыхъ и совсмъ отдлилась отъ прежняго Русскаго быта, изгладивъ даже и память объ немъ изъ сердца своего: — этотъ Русскій бытъ, созданный по понятіямъ прежней образованности и проникнутый ими, еще уцллъ, почти неизмненно, въ низшихъ классахъ народа: онъ уцллъ, — хотя живетъ въ нихъ уже почти безсознательно, уже въ одномъ обычномъ преданіи, уже несвязанный господствомъ образующей мысли, уже не оживляющійся, какъ въ старину, единомысленными воздйствіями высшихъ классовъ общества, уже не проникающійся, какъ прежде, вдохновительнымъ сочувствіемъ со всею совокупностію умственныхъ движеній отечества.

33

См. Шлецера прим. на Нестора, томъ 1.

34

См. Истор. Русск. Словесности, Проф. Шевырева, выпускъ второй. — Эта книга, безъ сомннія, одна изъ самыхъ замчательныхъ, вышедшихъ у насъ въ послднее время, должна, по вроятности, произвести ршительный переворотъ въ общемъ пониманіи нашей древней образованности.

35

См. Писанія Нила Сорскаго.