Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
И не одни большія суда, даже мелкія лодки рыбаковъ, иногда занесенныя бурею отъ ближнихъ острововъ въ сосдство опасной скалы, всегда погибали тамъ безъ возврата, застрявая въ вязкомъ песку или разбиваясь объ острые камни, такъ что ни одинъ, вроятно, живой человкъ не приближался къ подошв неприступнаго утеса, — а вершина его была знакома только хищнымъ птицамъ, которыя прилетали туда съдать свою добычу.
Но достигнуть до скалы людямъ было не только невозможно, но и не нужно, и даже не любопытно. Она не представляла ничего, кром голаго, безплоднаго камня, впрочемъ довольно живописно исковерканнаго, и въ нкоторыхъ мстахъ орошеннаго гремящими, дробящимися потоками, вытекавшими, вроятно, изъ средины самой скалы.
Но для чего же природа образовала это безполезное явленіе? Или нужно человку, на всхъ дорогахъ земли и моря, на всхъ путяхъ жизни и мышленія, встрчать безпрестанныя затрудненія и опасности, чтобы не заснуть прежде ночлега въ разслабляющей душу безпечности?
Въ ту ночь, когда въ Греціи случилось
Посл того, лтъ черезъ тридцать, два Греческіе монаха, занимаясь рыбною ловлею, въ тихую погоду, на легкой плоскодонной лодочк, плавали около береговъ Анатоліи. Утро было ясное; море, какъ зеленое стекло, лежало недвижимо; рыба играла на поверхности воды, и они, преслдуя ея движенія, мало по малу удалились отъ берега. Но неожиданно поднялся втеръ, и сила волненія увлекла ихъ еще дале въ море. Видя опасность, они начали прилежно работать веслами; но буря увеличивалась; земля исчезла изъ виду; лодочка ихъ, прыгая по волнамъ, уносилась все дале. Воздухъ сталъ теменъ отъ тучъ; вокругъ не было ничего, кром разорваннаго моря, которое, казалось, за каждою волною раскрывается до самаго дна. Страхъ, ужасъ и холодъ проникали ихъ до самыхъ костей. Но скоро они почувствовали, что продолжать доле споръ свой съ бурею было бы имъ и безполезно, и невозможно. Сберегая силы на всякій случай, они сложили весла въ лодку и отдались на волю Божію.
Между тмъ, успли они принять другъ отъ друга исповдь, получили разршеніе, обнялись, и тихимъ, но согласнымъ голосомъ запли псалмы, глядя, уже почти равнодушно, на свою безпрестанно раскрывающуюся могилу.
Долго легкая лодочка носилась съ пньемъ по ревущему морю, увлекаясь то въ ту, то въ другую сторону.
Наконецъ, сквозь тучи проглянуло солнце; потомъ скоро все небо очистилось, втеръ утихъ, и только одно раскачавшееся море не переставало еще волноваться.
Сами не вря безвредности своего долгаго плаванія, они начали уже надяться на спасеніе; но надежда ихъ скоро изчезла, когда, осматриваясь вокругъ себя, они замтили, что находятся далеко отъ земли, и прямо въ виду той опасной скалы, которая, какъ имъ было извстно, со всхъ сторонъ окружена мелью и камнями, и куда неодолимо стремило ихъ морское волненіе. Въ средин моря еще была имъ возможность случайно наплыть на островъ или встртить корабль. Здсь не было и этой надежды; они неслись на скалу и уже видимо плавали надъ самою мелью. Но вотъ другое удивленіе: между желтаго песку, едва покрытаго водою, показалось темное углубленіе, какъ бы тропинка для лодки посреди непроходимаго моря. Снова взялись они за весла, стараясь удержаться на этой узкой полоск, которая своимъ темнымъ цвтомъ ясно отличалась отъ окружающей равнины. Мало по малу морская тропинка привела ихъ къ самой подошв скалы, — они спасены.
Между тмъ день склонялся къ вечеру. Море успокоилось. Но возвращаться уже было поздно. Они ршились встащить лодку на камни и, взойдя на скалу, дожидаться тамъ до слдующаго утра.
По неровнымъ уступамъ огромныхъ, разбитыхъ камней, кое-какъ взобрались они на верхъ утеса: но тамъ нашли они зрлище неожиданное.
Скала, казавшаяся безплоднымъ камнемъ, въ самомъ дл была цвтущій, плодоносный островъ. Голые кремни, которые окружали его со всхъ сторонъ, составляли только высокую ограду, внутри которой, въ таинственномъ углубленіи, скрывалась пространная, зеленая равнина, усянная живописными пригорками, перерзанная живыми потоками, густыми и разнообразными перелсками. Высокіе кедры не достигали, однако же, до вершины ограды. Лса лавровые и финиковые мшались съ оливковыми и лимонными деревьями, осыпанными плодами, съ апельсинами и персиками, съ орховыми рощами, съ миртовыми кустами и виноградными лозами, вокругъ нихъ обвивающимися. Невыразимое чувство овладло спасенными спутниками посреди этой роскошной природы. Молча стали они на колни и долго не могли найти голоса для словъ, смотря на свтлый востокъ, озаренный заходящимъ солнцемъ.
Окончивъ молитву и утоливъ голодъ древесными плодами, они пошли осматривать островъ.
Нигд не замтно было слдовъ человка. Все было дико, но все прекрасно; садъ, устроенный безъ трудовъ и работы; все ярко и стройно, все наполнено красоты и благоуханія. Особенно вниманіе ихъ остановилось на теченіи одного красиваго потока, который бжалъ съ вершины небольшой горы и, живописно извиваясь по ней, безпрестанно падалъ съ камня на камень громкими порогами. Въ одномъ мст, гд паденіе его было значительне другихъ, сгибаясь въ широкую дугу, подъ которой, какъ подъ прозрачнымъ покрываломъ, зеленлись кусты и растенія, они замтили, что подъ этимъ радужнымъ сводомъ образовалась круглая пещера, у входа заросшая гибкими розгами винограда. Природа, казалось имъ, нарочно создала, въ этой жаркой стран, это отрадное убжище, и занавсила его прохладною струею отъ солнца, и убрала его стны разноцвтными кристаллами, и устлала его подъ мягкимъ мохомъ и густою травою. Но что-то звонкое попалось имъ подъ
ноги. Это былъ женскій браслетъ, украшенный драгоцнными каменьями. Какъ зашелъ онъ сюда? Птица ли занесла его? или былъ здсь человкъ? Но вотъ явный признакъ человка: прямой Греческій мечъ, весь покрытый ржавчиною. Не далеко отъ него яшмовая курильница, обвитая искусственными рельефами, съ остатками благовонной смолы и нсколькихъ недогорвшихъ углей. Вотъ и еще: шлемъ и мужскія латы. Подл нихъ блестли въ трав женскія ожерелья и кованный поясъ, а въ темномъ углу пещеры два блые человческіе остова лежали обнявшись. Но истлвшія кости, при первомъ прикосновеніи, разлетлись въ пыль, такъ что отъ нихъ остались только два маленькіе крестика, изъ чистаго золота, и два кольца, на которыхъ вырзаны были дв Греческія буквы, на одномъ I., на другомъ H. Больше не было никакой надписи.На другой день, когда солнце выкатилось на небо, маленькая лодочка уже плыла вдаль отъ острова, по той же темной тропинк.
Легко было путникамъ, вчера замтивши дорогу, отыскать ее опять. Скоро выбрались они въ открытое море и, держась все прямо, достигли одного изъ острововъ Архипелага. Тамъ сли они на корабль и благополучно прибыли въ свой монастырь, во все продолженіе пути храня крпкую тайну о своемъ странномъ открытіи. Но въ монастыр они обо всемъ разсказали настоятелю, который, чувствуя, при бдственномъ состояніи Востока, всю важность независимаго убжища, также втайн сообщилъ объ немъ патріарху. Такимъ образомъ, извстіе о новомъ остров сберегалось между избраннымъ духовенствомъ Востока, и только не многимъ, мужамъ испытанной жизни и характера, передавалось оно вмст съ другими важными преданіями, которыя всегда хранились и теперь еще хранятся въ цлости, у извстной части Восточнаго монашества.
Между тмъ, многіе пустынники удалились на тайный островъ, навсегда скрываясь тамъ отъ свта и людей. Вскор, подл таинственнаго грота, въ тни кипарисовой рощи, основанъ Греческій монастырь и возвысилась церковь во имя Св. Георгія, отъ чего и весь островъ получилъ то же названіе между знавшими о его существованіи.
Въ теченіе времени, переселялись туда многіе изъ ученйшихъ людей Греціи и Палестины, такъ что, наконецъ, монастырь Св. Георгія, хотя извстный не многимъ, сдлался, однако же, однимъ изъ первыхъ на Восток и по духовной замчательности людей, его составляющихъ, и по богатству своей библіотеки, и по своему счастливому мстоположенію, и боле всего — по тому особенному духу глубины, который долженъ былъ возникнуть въ отдленномъ и сомкнутомъ кругу людей необыкновенныхъ.
Впрочемъ, не одни монахи населяли таинственную скалу; многія и свтскія семейства, преслдуемыя неврными, уходили туда, желая лучше сокрыться въ вчномъ уединеніи, чмъ промнять на Латинскую чужбину свою Православную родину.
Часто, на Греческихъ островахъ или въ Константинопол, когда отъ паши или отъ султана угрожала опасность какому-нибудь важному фанаріоту, за его подозрительную приверженность къ христіанамъ, или богатому купцу, за его завидныя сокровища, — то прежде, чмъ бда настигнетъ несчастнаго, у порога его жилища являлся какой-нибудь неизвстный прохожій, въ разорванномъ рубищ, и просилъ его гостепріимства. И получивъ его, за чашей меду, онъ разсказывалъ хозяину про свои далекія странствія, про Святую землю, угнетенную варварами; про Аонскую гору, свтильникъ христіанскаго просвщенія на Восток; про нкоторыхъ Святыхъ мужей, скрывавшихся въ пустыняхъ Азіи и Африки, — а между тмъ, тайно передавалъ ему извстіе объ опасности и приготовленныхъ средствахъ къ спасенію. Но нкоторымъ, особенно испытаннымъ, открывалось также о существованіи неизвстнаго острова.
По этой причин, островъ раздленъ былъ на дв части: въ одной стоялъ монастырь, и жили монахи; въ другой — семейства изгнанныхъ.
На этой послдней части острова образъ жизни былъ совсмъ необыкновенный. Земля была общая, труды совмстные, деньги безъ обращенія, роскошь неизвстна; а между тмъ, вся образованность древней и новой Греціи хранилась между жителями во всей глубин своей особенности, неизвстной Западу и забытой на Восток. Въ ихъ занятіяхъ работа тлесная смнялась умственною дятельностію. Въ собраніяхъ правдивость, доброжелательство и стремленіе къ возвышеннымъ наслажденіямъ духа. Въ семейномъ кругу глубокій миръ и чистота. Въ воспитаніи дтей развитіе душевныхъ силъ безъ насильственныхъ напряженій, — ненависть къ притворству и презрніе къ нелюбовному чувству соперничества. Высоко цнили они всякое достоинство, всякую способность; но для дтей своихъ скоре бы предпочли ихъ совершенное отсутствіе, чмъ, при нкоторомъ достоинств, еще больше лукавое его выказываніе. И они росли весело, юноши крпкіе духомъ и тломъ, двы стыдливыя, глубоколюбящія и во всей прелести неизнженнаго здоровья и Греческой красоты.
Не рдко, однако же, получали островитяне извстія объ остальномъ мір, и часто туда, гд нужна была помощь, тайно посылали деньги изъ своихъ сокровищъ, имъ не нужныхъ и только хранимыхъ для добрыхъ длъ и нкоторыхъ далекихъ предположеній. Не тревожила ихъ наружная мишура Европейской образованности, ни газетныя знаменитости, ни чужедворныя сплетни; но моремъ отдленные отъ міра, любовью къ человчеству съ нимъ соединенные, всегда съ любопытствомъ сердечнаго участія слдили они за судьбами просвщенія и народовъ, и съ трепетомъ ожидали, не воскреснетъ ли Греція, и не блеснетъ ли гд-нибудь лучь надежды къ избавленію Христіанства.