Полное собрание сочинений

60

Дало две доли провидение На выбор мудрости людской: Или надежду и волнение, Иль безнадёжность и покой. Верь тот надежде обольщающей, Кто бодр неопытным умом, Лишь по молве разновещающей С судьбой насмешливой знаком. Надейтесь, юноши кипящие! Летите, крылья вам даны; Для вас и замыслы блестящие, И сердца пламенные сны! Но вы, судьбину испытавшие, Тщету утех, печали власть, Вы, знанье бытия приявшие Себе на тягостную часть! Гоните прочь их рой прельстительный: Так! доживайте жизнь в тиши И берегите хлад спасительный Своей бездейственной души. Своим бесчувствием блаженные, Как трупы мёртвых из гробов, Волхвы словами пробужденные, Встают со скрежетом зубов, — Так вы, согрев в душе желания, Безумно вдавшись в их обман, Проснётесь только для страдания, Для боли новой прежних ран.

{1823}

61. РАЗМОЛВКА

Мне о любви твердила ты шутя И холодно сознаться можешь в этом. Я исцелён; нет, нет, я не дитя! Прости, я сам теперь знаком со светом. Кого жалеть? Печальней доля чья? Кто отягчён утратою прямою? Легко решить: любимым не был я; Ты, может быть, была любима мною.

{1823}, {1826}

62

Желанье счастия в меня вдохнули боги: Я требовал его от неба и земли И вслед за призраком, манящим издали, Жизнь перешёл до полдороги; Но прихотям судьбы я боле не служу: Счастливый отдыхом, на счастие похожим, Отныне с рубежа на поприще гляжу И скромно кланяюсь прохожим.

{1823}

63. Н. И. ГНЕДИЧУ

Нет! в одиночестве душой изнемогая Средь каменных пустынь противного мне края, Для лучших чувств души ещё я не погиб, Я не забыл тебя, почтенный Аристипп, И дружбу нежную, и русские Афины! Не Вакховых пиров, не лобызаний Фрины, В нескромной юности нескромно петых мной, Не шумной суеты, прославленной толпой, — Лишенье тяжко мне в краю, где финну нищую Отчизна мёртвая едва дарует пищу. Нет, нет! мне тягостно отсутствие друзей, Лишенье тягостно беседы мне твоей, То наставительной, то сладостно отрадной: В ней, сердцем жадный чувств, умом познаний жадный, И сердцу и уму я пищу находил. Счастливец! дни свои ты музам посвятил И бодро действуешь прекрасные полвека На поле умственных усилий человека; Искусства нежные и деятельный труд Твой независимый украсили приют. Податель сердца – труд, искусства – наслажденья Ещё не породив прямого просвещенья, Избыток породил бездейственную лень. На мир снотворную она нагнала тень, И чадам роскоши, обременённым скукой, Довольство бедности тягчайшей стало мукой; Искусства низошли на помощь к ним тогда; Уже отвыкнувших от грубого труда К трудам возвышенным они воспламенили И праздность упражнять роскошно научили; Быть может, счастием обязаны мы им. Как беден, кто больной бездействием своим! Занятья бодрого цены не постигает, За часом час другой глазами провожает, Скучает в городе и бедствует в глуши, Употребления не ведая души, И плачет, сонных дней снося насилу бремя, Что жизни краткое в них слишком длится время. Они в углу моём не длятся для меня. Судьбу младенчески за строгость не виня И взяв тебя в пример, поэзию, ученье Призвал я украшать моё уединенье. Леса угрюмые, громады мшистых гор, Пришельца нового пугающие взор, Свинцовых моря вод безбрежная равнина, Напев томительный протяжных песен финна – Не долго, помню я, в печальной стороне Печаль холодную вливали в душу мне. Я победил её и не убит неволей, Ещё я бытия владею лучшей долей, Я мыслю, чувствую: для духа нет оков; То вопрошаю я предания веков, Паденья, славы царств читаю в них причины, Наставлен давнею превратностью судьбины, Учусь покорствовать судьбине я моей; То занят свойствами и нравами людей, В их своевольные вникаю побужденья, Слежу я сердца их сокрытые движенья И разуму отчёт стараюсь в сердце дать! То вдохновение, Парнаса благодать, Мне душу радует восторгами своими; На миг обворожён, на миг обманут ими, Дышу свободно я и, лиру взяв свою, И дружбу, и любовь, и негу я пою. Осмеливаясь петь, я помню преткновенья Самолюбивого искусства песнопенья; Но всякому своё, и мать племён людских, Усердья полная ко благу чад своих, Природа, каждого даря особой страстью, Нам разные пути прокладывает к счастью: Кто блеском почестей пленён в душе своей; Кто создан для войны и любит стук мечей; Любезны песни мне. Когда-то для забавы Я, праздный, посетил Парнасские дубравы И воды светлые Кастальского ручья; Там к хорам чистых дев прислушивался я, Там, очарованный, влюбился я в искусство Другим передавать в согласных звуках чувство, И, не страшась толпы взыскательных судей, Я умереть хочу с любовию моей. Так, скуку для себя считая бедством главным, Я духа предаюсь порывам своенравным; Так, без усилия ведёт меня мой ум От чувства к шалости, к мечтам от важных дум! Но ни души моей восторги одиноки, Ни любомудрия полезные уроки, Ни песни мирные, ни лёгкие мечты, Воображения случайные цветы, Среди глухих лесов и скал моих унылых Не заменяют мне людей, для сердца милых, И часто, грустию невольною объят, Увидеть бы желал я пышный Петроград, Вести желал бы вновь свой век непринуждённый В кругу детей искусств и неги просвещённой, Апелла, Фидия желал бы навещать, С тобой желал бы я беседовать опять, Муж, дарованьями, душою превосходный, В стихах возвышенный и в сердце благородный! За то не в первый раз взываю я к богам: Свободу дайте мне – найду я счастье сам!

{1823}

64

О счастии с младенчества тоскуя, Всё счастьем беден я, Или вовек его не обрету я В пустыне бытия? Младые сны от сердца отлетели, Не узнаю я свет; Надежд своих лишён я прежней цели, А новой цели нет. «Безумен ты и все твои желанья», — Мне тайный голос рек; И лучшие мечты моей созданья Отвергнул я навек. Но для чего души разуверенье Свершилось не вполне? Зачем же в ней слепое сожаленье Живёт о старине? Так некогда обдумывал с роптаньем Я тяжкий жребий свой, Вдруг Истину (то было не мечтаньем) Узрел перед собой. «Светильник мой укажет путь ко счастью! – Вещала. – Захочу – И, страстного, отрадному бесстрастью Тебя я научу. Пускай со мной ты сердца жар погубишь, Пускай, узнав людей, Ты, может быть, испуганный, разлюбишь И ближних и друзей. Я бытия все прелести разрушу, Но ум наставлю твой; Я оболью суровым хладом душу, Но дам душе покой». Я трепетал, словам её внимая, И горестно в ответ Промолвил ей: «О гостья неземная! Печален твой привет. Светильник твой – светильник погребальный Последних благ моих! Твой мир, увы! могилы мир печальный И страшен для живых. Нет, я не твой! В твоей науке строгой Я счастья не найду; Покинь меня: кой-как моей дорогой Один я побреду. Прости! иль нет: когда моё светило Во звездной вышине Начнёт бледнеть и всё, что сердцу мило, Забыть придётся мне, Явись тогда! Раскрой тогда мне очи, Мой разум просвети, Чтоб, жизнь презрев, я мог в обитель ночи Безропотно сойти».

{1823}

65

О своенравная София! От всей души я вас люблю, Хотя и реже, чем другие, И неискусней вас хвалю. На ваших ужинах весёлых, Где любят смех и даже шум, Где не кладут оков тяжёлых Ни на уменье, ни на ум; Где, для холопа иль невежды Не притворяясь, часто мы Браним указы и псалмы, Я основал свои надежды И счастье нынешней зимы. Ни в чём не следуя пристрастью, Даёте цену вы всему: Рассудку, шалости, уму, И удовольствию, и счастью; Свет пренебрегши в добрый час И утеснительную моду, Всему и всем забавить вас Вы дали полную свободу; И потому далёко прочь От вас бежит причудниц мука, Жеманства пасмурная дочь, Всегда зевающая скука. Иной порою, знаю сам, Я вас браню по пустякам, — Простите мне мои укоры: Не ум один дивится вам, Опасны сердцу ваши взоры… Они лукавы, я слыхал, И, всё предвидя осторожно, От власти их, когда возможно, Спасти рассудок я желал. Я в нём теперь едва ли волен, И часто, пасмурный душой, За то я вами недоволен, Что недоволен сам собой.

{1823}

66. ЛУТКОВСКОМУ

Влюбился я, полковник мой, В твои военные рассказы: Проказы жизни боевой – Никак, весёлые проказы! Не презрю я в душе моей Судьбою мирного лентяя; Но мне война ещё милей, И я люблю, тебе внимая, Жужжанье пуль и звук мечей. Как сердце жаждет бранной славы, Как дух кипит, когда порой Мне хвалит ратные забавы Мой беззаботливый герой! Прекрасный вид! В веселье диком Вы мчитесь грозно… дым и гром! Бегущий враг покрыт стыдом, И страшный бой с победным кликом Вы запиваете вином! А епендорфские трофеи? Проказник, счастливый вполне, С весёлым сыном Цитереи Ты дружно жил и на войне! Стоят враги толпою жадной Кругом окопов городских; Ты, воин мой, защитник их; С тобой семьёю безотрадной Толпа красавиц молодых. Ты сна не знаешь; чуть проглянул День лучезарный сквозь туман, Уж рыцарь мой на вражий стан С дружиной быстрою нагрянул: Врагам иль смерть, иль строгий плен! Меж тем красавицы младые Пришли толпой с высоких стен Глядеть на игры боевые; Сраженья вид ужасен им, Дивятся подвигам твоим, Шлют к небу тёплые молитвы: Да возвратится невредим Любезный воин с лютой битвы! О! кто бы жадно не купил Молитвы сей покоем, кровью! Но ты не раз увенчан был И бранной славой, и любовью. Когда ж певцу дозволит рок Узнать, как ты, веселье боя И заслужить хотя листок Из лавров милого героя?

{1823}

67

Притворной нежности не требуй от меня: Я сердца моего не скрою хлад печальный. Ты права, в нем уж нет прекрасного огня Моей любви первоначальной. Напрасно я себе на память приводил И милый образ твой, и прежние мечтанья: Безжизненны мои воспоминанья, Я клятвы дал, но дал их свыше сил. Я не пленён красавицей другою, Мечты ревнивые от сердца удали; Но годы долгие в разлуке протекли, Но в бурях жизненных развлёкся я душою. Уж ты жила неверной тенью в ней; Уже к тебе взывал я редко, принужденно, И пламень мой, слабея постепенно, Собою сам погас в душе моей. Верь, жалок я один. Душа любви желает, Но я любить не буду вновь, Вновь не забудусь я: вполне упоевает Нас только первая любовь. Грущу я, но и грусть минует, знаменуя Судьбины полную победу надо мной. Кто знает? Мнением сольюся я с толпой; Подругу без любви – кто знает? – изберу я. На брак обдуманный я руку ей подам И в храме стану рядом с нею, Невинной, преданной, быть может, лучшим снам, И назову её моею; И весть к тебе придёт, но не завидуй нам: Обмена тайных дум не будет между нами, Душевным прихотям мы воли не дадим, Мы не сердца под брачными венцами, Мы жребии свои соединим. Прощай! Мы долго шли дорогою одною; Путь новый я избрал, путь новый избери; Печаль бесплодную рассудком усмири И не вступай, молю, в напрасный суд со мною. Не властны мы в самих себе И, в молодые наши леты, Даём поспешные обеты, Смешные, может быть, всевидящей судьбе.

{1823}, {1832}

68. Г<НЕДИ>ЧУ

Враг суетных утех и враг утех позорных, Не уважаешь ты безделок стихотворных; Не угодит тебе сладчайший из певцов Развратной прелестью изнеженных стихов: Возвышенную цель поэт избрать обязан. К блестящим шалостям, как прежде, не привязан, Я правилам твоим последовать бы мог, Но ты ли мне велишь оставить мирный слог И, едкой желчию напитывая строки, Сатирою восстать на глупость и пороки? Миролюбивый нрав дала судьбина мне, И счастья моего искал я в тишине; Зачем я удалюсь от столь разумной цели? И, звуки лёгкие затейливой свирели В неугомонный лай неловко превратя, Зачем себе врагов наделаю шутя? Страшусь их множества и злобы их опасной. Полезен обществу сатирик беспристрастный; Дыша любовию к согражданам своим, На их дурачества он жалуется им: То, укоризнами восстав на злодеянье, Его приводит он в благое содроганье, То едкой силою забавного словца Смиряет попыхи надутого глупца; Он нравов опекун и вместе правды воин. Всё так; но кто владеть пером его достоин? Острот затейливых, насмешек едких дар, Язвительных стихов какой-то злобный жар И их старательно подобранные звуки – За беспристрастие забавные поруки! Но если полную свободу мне дадут, Того ль я устрашу, кому не страшен суд, Кто в сердце должного укора не находит, Кого и божий гнев в заботу не приводит, Кого не оскорбит язвительный язык! Он совесть усыпил, к позору он привык. Но слушай: человек, всегда корысти жадный, Берётся ли за труд, наверно безнаградный? Купец расчётливый из добрых барышей Вверяет корабли случайности морей; Из платы, отогнав сладчайшую дремоту, Подёнщик до зари выходит на работу; На славу громкую надеждою согрет, В трудах возвышенных возвышенный поэт. Но рвенью моему что будет воздаяньем: Не слава ль громкая? Я беден дарованьем. Стараясь в некий ум соотчичей привесть, Я благодарность их мечтал бы приобресть, Но, право, смысла нет во слове «благодарность», Хоть нам и нравится его высокопарность. Когда сей редкий муж, вельможа-гражданин, От века сих вельмож оставшийся один, Но смело дух его хранивший в веке новом, Обширный разумом и сильный, громкий словом, Любовью к истине и к родине горя, В советах не робел оспоривать царя; Когда, к прекрасному влечению послушный, Внимать ему любил монарх великодушный, Из благодарности о нём у тех и тех Какие толки шли? – «Кричит он громче всех, О благе общества как будто бы хлопочет, А, право, риторством похвастать больше хочет; Катоном смотрит он, но тонкого льстеца От нас не утаит под строгостью лица». Так лучшим подвигам людское развращенье Придумать силится дурное побужденье; Так, исключительно посредственность любя, Спешит высокое унизить до себя; Так самых доблестей завистливо трепещет И, чтоб не верить им, на оные клевещет! … … Нет, нет! разумный муж идёт путем иным И, снисходительный к дурачествам людским, Не выставляет их, но сносит благонравно; Он не пытается, уверенный забавно Во всемогуществе болтанья своего, Им в людях изменить людское естество. Из нас, я думаю, не скажет ни единый Осине: дубом будь, иль дубу – будь осиной; Меж тем как странны мы! Меж тем любой из нас Переиначить свет задумывал не раз.

1823, {1826}

69

Мы пьём в любви отраву сладкую, Но всё отраву пьём мы в ней, И платим мы за радость краткую Ей безвесельем долгих дней. Огонь любви, огонь живительный, — Все говорят, – но что мы зрим? Опустошает, разрушительный, Он душу, объятую им! Кто заглушит воспоминания О днях блаженства и страдания, О чудных днях твоих, любовь? Тогда я ожил бы для радости, Для снов златых цветущей младости Тебе открыл бы душу вновь.

{1824}

70. АВРОРЕ Ш<ЕРНВАЛЬ>

Выдь, дохни нам упоеньем, Сименница зари; Всех румяным появленьем Оживи и озари! Пылкий юноша не сводит Взоров с милой и порой Мыслит с тихою тоской: «Для кого она выводит Солнце счастья за собой?»

{1824}