Полусвет

Звонкая пощечина прервала меня. От неожиданности голова моя резко развернулась в сторону, из глаз брызнули слезы, а зубы прихватили язык. Охнув, я застонала от боли.

— Молчать, сука! Говорить будешь здесь, когда тебе позволят!

— Мои документы есть в сумке. Она в коридоре была, — промямлила я, пытаясь управлять пульсирующим от боли языком, и вспомнить хоть что-то с момента, как я сидела в очереди, — это какая-то ошибка..

Новая пощечина обожгла мое лицо, а позвонки хрустнули от силы свалившегося на меня удара. Не успела я опомниться, как взбесившаяся вобла со всего размаха ударила меня под дых.

— Ошибка?! — орала она мне в лицо, пока я хватала ртом воздух, — Не надо здесь мне этого концерта. Я вас не боюсь! Я вас, тварей, давила, и давить буду! — вобла осыпала меня ударами, не давая опомниться,, — Слышишь меня? Хорошо слушай, внимательно! Мир они удумали с кровопийцами. А я всегда говорила, давить вас сук. На корню. В кровь донорскую партиями серебро закидывать! Нет же, не послушал никто! Дожила — у нас мир, а взбесившаяся скотина прямо в здании ПМВ людей моих на лоскуты рвет!

От вспышек непрекращающейся боли до меня не доходил смысл ее слов. Она орала, а я пыталась выловить хотя бы одну паузу за потоком льющегося на меня бреда.

— Там планшет, — еле прошептала я, — там доступы, вся информация обо мне. Группа А, — хрип вырвался из моих легких вместе с ударом, прилетевшим в мою грудь, — Б. Исследования природы вампиризма. Концентрат 47, вы помните? Отец мой, Андрей Жаров, — я пыталась бормотать громче, но мои слова сливались с ее и утопали в хрипах и стонах, что вырывались из моей груди.

Оказывается, я успела забыть, что значит боль.

— Знаешь что? — она остановилось видимо перевести дух, — а мне плевать, что твои уроды со мной сделают. Я точно знаю — тебя они в живых не оставят. Ты нарушила не только наши законы и условия перемирия — ты ваши законы нарушила. Ваш царь такого не прощает. Я тебя не убью — на солнце сгоришь. А со мной, — она поправила выбившуюся из прически челку и одернула полы пиджака, — не важно, что будет. Я свое пожила. Молись, чтобы парни выжили.

Она шла к столу медленно, а я, как завороженная, наблюдала за каждым ее шагом.

Вобла стояла напротив стола и смотрела на что-то неотрывно, с благоговейным трепетом.

А я еще думала, почему так крутит голову? Ответ нашелся сам собой.

— Подождите, пожалуйста, — я облизнула губы, но тяжелый горький смешок отобрал последнюю надежду, — давайте поговорим. Давайте разберемся, я ничего не помню.

Повернувшись ко мне, вобла с удовольствием разглядывала большой, размером с человеческую ладонь, серебряный крест.

Его блеск обожжен взгляд, а из груди непроизвольно вырвался хрип. Я забилась на цепях, пытаясь хотя бы на пару сантиметров оказаться подальше от сияющего ее гневом предмета веры. Я шипела, рвалась до треска звеньев, но по ее взгляду было ясно.

Думать будет больше некогда.

Пора было начинать молиться.

— Полковник Луговая, — настойчивый звук в дверь больше похожий на то, что кто-то пытался ее выломать, отвлек воблу от разглядывания креста, — прямо сейчас вы нарушаете закон. Немедленно откройте дверь.

Вобла жутко рассмеялась, а выражение ее лица стало еще более кровожадным. Кажется, будто она и вовсе не слышала этого голоса разума, что, кажется, пришел меня спасти.

— С чего вы взяли? — засмеялась Луговая и, подмигнула мне, — Мы общаемся с гражданкой Ждановой.

— Виктория Ивановна, — голос за дверь изменился на женский, более мягкий и почти ласковый, — Виктория Ивановна, вы действуете не по протоколу.

То есть эта сука прекрасно знала, кого удерживала, но все равно продолжала это делать. Не самое приятное открытие. Но размышлять над ним было некогда.

Если меня чему-то и учила жизнь, то так тому, что если появился шанс не оставаться с маньяком наедине — нужно орать и как можно громче. Спасителей это обычно мотивирует, а истязателей сбивает с толку.

— Помогите! — заверещала я, — Помогите!

Стук в дверь повторился. И это мне абсолютно не понравилось.

Если бы за дверью были люди Вагнера — она бы уже лежала на полу, а я была на свободе. Но нет. К огромному сожалению, спасать меня здесь никто желанием не горел.

Собрав всю волю в кулак и дернулась так мощно, насколько хватило сил. Цепи затрещали под моим натиском. Что было, несомненно, ожидаемо, хоть и удивительно. Этими железками удерживали ни одного вампира. Я дернулась еще, чтобы всем за дверью было прекрасно слышно, что я тут нахожусь не на добровольной основе.

И что мне уже порядком надоело, когда меня избивают.

Металл захрустел. Понятно, что порвать их все было нереально. Да даже если получилось бы справиться хотя бы с одной проржавевшей от времени и крови — этого было бы достаточно.

Потому что одно дело — понимать, что кому-то теоретически угрожает опасность. Другое — слышать это.

Луговая стояла прямо, гордо выпрямив спину и задумчиво смотрела на дверь. Все ее слова, выправка, каждый ее жест светились верой в правильности ее действий. Даже праведности. Взгляд то и дело цеплялся за детали, которых не было в обычных пыточных.

Воистину, она устроила здесь свой кабинет.

По всей стене виселе грамоты и награды. Не только профессиональные. Гонка героев, слет лидеров. Она была везде. Широко улыбающаяся, постукивающая по плечам с видом гордой матери своих подчиненных.

Фотографии с коллективом и карточки совершенно незнакомых ребят с их наградами были расположены на самом видном месте.

Она вся словно была символом ПМВ. Лидером и, совершенно точно, гордым и горячо любимым, вероятно, даже обожаемым, своими людьми.

Я зарычала и рванула вперед, глотая боль, что причиняли натянувшиеся цепи.

Люди за дверью должны были понять, что горячо любимый начальник находился ни в таком уж не уязвимом положении.

Звон ударившейся о пол цепи отвлек Луговую, а я рванулась вперед.

— Страшно тебе? — прохрипела я сорванным от крика голоса чувствуя, как сползает вниз та цепь, что стесняло грудь, — Не видела еще такого, полковник?

— Да мне плевать, что ты за тварь, — Луговая перехватила крест и посмотрела мне прямо в глаза, — даже лучше, что ты свое лицо показала. А то смотри-ка, невинная овца. Ничего, это на тебя точно подействует.

За дверью засуетились, а Луговая схватила бутылку с водой и одним пальцем резво открутила крышку. Не дожидаясь, пока ее союзники вышибут дверь, Луговая набрала полный рот воды и уверенными шагами двинулась ко мне, вытянув руку с крестом вперед.

— А я думала ты молитву начнешь читать, — я зажмурилась, пытаясь хоть как-то спастись от жжения, что мгновенно разлилось по всему телу, — а ты воды в рот набрала.

Ощущение, будто меня всю облили кислотой, оглушило меня, дезориентирует и принуждая забиться в агонии на ставших вновь ужасно тугими цепях.