Полутораглазый стрелец

Рожденная в напрасном слове,

Приподымаешься — ничья! —

Возлить трилистник лезвия,

Луннеющего наготове.

1912

35. ОБЕТОВАНИЕ

Еще не день, но ты — растаяв — Из тени в тень, из плена в плен, Кружишь полями горностаев Над черными плечами стен. Ни воздыханий, ни погони: Не полюбив печальный хор, Паду ли в дольние ладони, Опальный гиацинтофор? Слабеют знаки Люцифера, Траву колышут голоса, И на земле твой перстень, Вера, Блестит, как божия роса…

1912

36. ПОЛДЕНЬ

Из двух цветочных половин Я выбрал царствие пчелиной И — как Адам в кругу — один Замкнут созревшею долиной. О, полурай, где нежный шаг Еще не источает ковы, Где ангелоподобный враг Хранит мой облик лепестковый! Слегка согбенное дитя, Приникшее к благоуханным Оградам, падай, очертя Чело моим венком медвяным.

1912

37. ИСПОЛНЕНИЕ

Прозрачны знои, сухи туки, И овен явленный прият. Сквозь облак яблоневый руки Твои белеют и томят. Кипящий меч из синей пыли Погас у врат — и день прошел: Ладони книзу, склоном лилий Ты, словно в сердце, сходишь в дол.

1913

38. ПРЕДЧУВСТВИЕ

Расплещутся долгие стены, И вдруг, отрезвившись от роз, Крылатый и благословенный Пленитель жемчужных стрекоз, Я стану тяжелым и темным, Каким ты не знала меня, И не догадаюсь, о чем нам Увядшее золото дня Так тускло и медленно блещет, И не догадаюсь, зачем В густеющем воздухе резче Над садом очертится шлем, — И только в изгнанье поэта Возникнет и ложе твое, И в розы печального лета Архангел струящий копье.

1912

39. ИЮЛЬ

В небе — бездыханные виолы, На цветах — запекшаяся кровь: О, июль, тревожный и тяжелый, Как моя молчащая любовь! Кто раздавит согнутым коленом Пламенную голову быка? И, презрев меня, ты реешь тленом, Тонким воздыханием песка — В строго-многоярусные строи Зноем опаляемых святых, — И за малым облаком перо, и Светлый враг в покровах золотых!

1912

40. ПОБЕДА

Смотри на пятна, свежим златом Светящиеся на мече: Он побывал в плече крылатом, В его слепительном плече! Покорный черной благодати, Союзную я принял дань И чувствовал на рукояти Твою испытанную длань. И что мне темный день расплаты, Дыхание тяжелых рек, Когда противник мой крылатый Рекою солнечной истек?..

1913

41. АЛЛЕЯ ЛИР

И вновь — излюбленные латы Излучены в густой сапфир — В конце твоей аллеи, сжатой Рядами узкогорлых лир… И вновь — твои часы о небе И вайи и пресветлый клир, Предавшая единый жребий И стебли лебединых лир… И вновь — кипящий златом гравий И в просинях дрожащий мир — И ты восходишь к нежной славе От задыхающихся лир!

1912

42. ФОРЛИ

За рубежом — теченье ясных лат: Склонись в затон, живой одними нами… Надолго ли мы включены в закат И тонкими владеем именами? Надолго ли? — О нет, окаменей, Во мраморе зарозовей над миром Плывущих слов и вероломных дней, Опоена закатным эликсиром. Ты улыбнулась — мы обручены До первого жемчужного укола: Разводы влаги — кольца тишины, И облако — твоя романьуола…

1912

43. ЗАКАТ НА ЕЛАГИНОМ

Не веер — аир. Мутный круг латуни. Как тяжела заклятая пчела! Как редок невод воздуха! К чему ни Притронешься — жемчужная зола. О, вечер смерти! В темный ток летуний Устремлены двуострые крыла: В солнцеворот — испариною луни Покрытые ты крылья вознесла. О, мутный круг! Не росными ль дарами Блистает шествие, и лития Над аирными реет серебрами? О, как не верить: крыльями бия, — Летунья ли, иль спутница моя? — Отходит в ночь — в латунной пентаграмме.

1914

44. СЕНТЯБРЬ

Воспоминанья стольких маев (Мы жили маями!) Кольцо твоих последних уст (Не будет этих легких уст!) Они уйдут с лица, растаяв (Они уже почти растаяли!). О, золото сентябрьских узд, Неверных узд! Предательский сентябрь! Нефритом Волнуется мое окно, И каменеет недопитым — В стаканах — тяжкое вино… И все настойчивей и пристальней Мечи вина, Тяжелые мечи вина, И пристальней из-за окна Встревоженные мачты пристаней. — Ах, я должна… — Останься, сжалься… — Волна окна… Волна нефритового вальса… Унесена… унесена ты Нефритовым вином окна… Сентябрь проклятый!

1911

45. СОСЕДИ

В сиреневом лете, в сиреневом дыме — Я вижу! я вижу! — соседи (В просвете прошедшая леди Была в диадиме) Возносят бокалы. Но я ли, усталый От этой расплаты, Приму их увядшие крылья И каждый горбатый Язык воскового вина? Я знаю, что каждая леди Уже в диадиме; Ей снится: в сиреневом дыме Она возноситься должна. И мне ли — сухие копытца По лестнице? Мальчик глядится В таблицу из меди, Коричневый, широкоскулый, В измятом венке бересклета: Как плещется круглое пламя! Как множатся трубные гулы Иного, широкого лета! Но никнут всё ниже крылами Соседи — и только одна, Высокая, в узкой одежде, Рукой, удлинившейся в стебель, Рукой, расцветающей в небе, Возносит, как прежде, как прежде, Бокал воскового вина!