Полутораглазый стрелец

1915

57. АДМИРАЛТЕЙСТВО

I

«Благословение даю вам…» Простерши узкие крыла, Откинув голову, ты клювом Златым за тучу отошла. И — вековое фарисейство! — Под вялый плеск речной волны К земле крыла Адмиралтейства Штандартами пригвождены. Но кто хранит в гнезде стеклянном Скорлýпу малого яйца, Издалека следя за рьяным Плесканьем каждого птенца? И если ты не здесь, на бреге, — Над Балтикою замерла, Кто остановит в легком беге Птенцов безумных вымпела?..

1914

58. АДМИРАЛТЕЙСТВО

II

Речным потворствуя просторам, Окликнут с двух концов Невой, Не мог не быть и стал жонглером И фокусником зодчий твой. Угасшей истины обида В рустах глубоко залегла: Уже наперекор Эвклида Твои расправлены крыла, И два равнопрекрасных шара Слепой оспаривают куб, Да гении по-птичьи яро Блюдут наличника уступ. И разве посягнет лунатик Иль пятый в облаке солдат На воинохранимый аттик, Навеки внедренный в закат, Когда вдали, где зреет пена, Где снов Петровых колыбель, — Единственна и неизменна Иглы арктическая цель?

2 ноября 1917

С. Демиевка

59. БИРЖА

Здесь логосом и паевою пылью Вершится торг, и, весом заклеймен, Трезубый жезл невыносимой былью Терзается средь чисел и имен. Как плоть в Аиде, робок скиптр Нептунов И легче тени тяжкий призрак стен, Где некий ветр, едва заметно дунув, Подъемлет волны судорожных цен. Ужель не жалко, что в табачной сини Не светятся червонцы никогда? Не дремлют — равнодушные рабыни — У круглых спусков грузные суда? Иль вымысел — диковинный и острый Заморский запах, зов иной судьбы? Жаровни на треножниках, и ростры, Рассекшие пурпурные столбы? И целый век жемчужные шеренги, Как мертвецов, обходит аквилон, Чтоб утешался мстительный Гваренги Слоновьим горем пестумских колонн?..

6 января 1915

60. ЛЕТНИЙ САД

Еще, двусмысленная суша, Ты памятуешь пены спад И глас Петра: «Сия Венуша Да наречется Летний сад». Полдневных пленниц мусикия Тебе воистину чужда: Недаром песни не такие Вокруг тебя поет вода, И в каждом ветре, с водной воли Врывающемся в гущу лип, Ты жадно ловишь привкус соли И отсырелой мачты скрип! Средь полнощеких и кургузых Эротов и спокойных муз — В нерасторжимых ропщет узах Душа, не волящая уз. Как будто днесь не стала ясной И меньших помыслов тщета, И вызов кинут не напрасно Устами каждого щита!

1915

61. ДОЖДЬ В ЛЕТНЕМ САДУ

О, как немного надо влаги, Одной лишь речи дождевой, Чтоб мечущийся в саркофаге Опять услышать голос твой! Мы легковерно ищем мира, Низвергнув царствие твое, И в связке ликторской секира Утоплена по острие. Но плеск — и ты в гранитном склепе Шевелишься, и снова нов Твой плен, и сестры всё свирепей Вопят с Персеевых щитов: Ничто, ничто внутрирубежный, Двухвековой — ничто — союз! И полон сад левобережный Мятежным временем медуз.

1915

62. РЕШЕТКА КАЗАНСКОГО СОБОРА

Уйдя от ясных аллегорий И недомолвок чугуна, На хитром виноградосборе Ты осторожна и скромна. В зародыше зажатый туго, Смиренен змий, и замысл прост: По равным радиусам круга Внизу сбирать за гроздом грозд; При каждом веточном уклоне Лукавый сдавливать росток, Да всходит на змеином лоне Цветка внезапный завиток. А к вечеру — призыв небесный, И циркуля последний взмах, И ты на молнии отвесной Недавний покидаешь прах, Где суемудрого барокко Увертливый не встанет змий, Когда промчишься ты высоко Над фугой бешеных острий.

11 января 1915

63. НЕВА

I

Вольнолюбивая, доныне Ты исповедуешь одну И ту же истину, рабыней В двухвековом не став плену. Пусть нерушимые граниты Твои сковали берега, Но кони яростные взвиты Туда, где полночь и пурга. Пусть не забывший о героях И всех коней наперечет Запомнивший ответит, что их В стремнину темную влечет? Иль эти мчащиеся, всуе Несбыточным соблазнены, Умрут, как Петр, от поцелуя Твоей предательской волны?

1916

64. НЕВА

II

О, как не внять зловествованию Невы, когда, преодолев Себя и гневы младших Нев, Истощена вседневной данью, Она, природе вопреки, Во тьме свершая путь попятный, Неистовство глухой тоски Влагает в плеск лицеприятный — И словооборот Невы Едва скрывает воплощенье Ее последнего реченья В речной глагол Иеговы.

1916

65. МАРСОВО ПОЛЕ

Не прозорливец окаймил Канавами и пыльной грустью Твое, река народных сил, Уже торжественное устье. Воздеты кони на дыбы, И знают стройные дружины, Что равен голосу судьбы Единый выкрик петушиный. О, только поворот и зов — И лягут лат и шлемов блески На чашу мировых весов, Как золотые разновески! Но между каменных громад И садом мраморных изгнанниц Суровый плац — презренный клад, А князь Суворов — чужестранец.

1914

66. АЛЕКСАНДРИНСКИЙ ТЕАТР

Когда минуешь летаргию Благонамеренной стены, Где латник угнетает выю Ничтожествующей страны, И северная Клеопатра Уже на Невском, — как светло Александринского театра Тебе откроется чело! Но у подъезда глянет хмуро, Настороженна и глуха, Сырая площадь, как цезура Александрийского стиха. Быть может, память о набеге Вчерашней творческой волны Почиет в ревностном ковчеге Себялюбивой тишины, И в черном сердце — вдохновенье, И рост мятущейся реки, И страшное прикосновенье Прозрачной музиной руки, — На тысячеголосом стогне Камнеподобная мечта, И ни одно звено не дрогнет По-римски строгого хребта.

1 января 1915

67. НАБЕРЕЖНАЯ

Кто здесь плотник, Петр или Иосиф, Поздно было спрашивать, когда, Якоря у набережной бросив, Стали истомленные суда. Как твоим, петровский сорожденец, Куполам не надо звонаря, Так полуулыбкой — невских пленниц Держит двуединая заря. Кораблестроитель черноокий — Крепче клятв завязаны узлы! — Знал: река не перестанет в доки Подплывать тюленями смолы, Но всегда отыщет меж судами Знак медузы утлый рыболов: В розовато-черном Саардаме Золотые гроздья куполов.