Поместье Кларенс

Дрожь пробежала по плечам Элоры при мысли о наказании, которое она с радостью приняла бы.

— Но, отвечая на твой вопрос, «нет», — сказал он. — Ничего не было. Мы с Мирой просто несколько раз встретились.

— Она была твоей девушкой. — Свидание, которое, как он сказал, Элора испортила.

Он кивнул.

— Она хотела попробовать еще раз, и не буду врать, я обдумывал это. А когда у нас с Мирой все было хорошо, у нас все было хорошо.

Элора изо всех сил старалась дышать ровно, но внутри ей хотелось кричать. Он мог жениться на ней. Мог. Возможно. И если бы не несчастный случай, Элора все еще была бы трусихой, которая бездействовала, наблюдая, как любовь всей ее жизни женится на другой женщине.

Ему пришлось почти умереть, чтобы она начала сражаться. Возможно, ей потребуется вся жизнь, чтобы простить себя за эту ошибку.

— Эл.

— Все в порядке. — Она проглотила комок в горле. — Ты не обязан мне ничего объяснять.

— Посмотри на меня.

Элора покачала головой.

— Будет больно, если я попытаюсь перевернуть тебя, прижать и заставить посмотреть на меня. Но я сделаю это, если придется.

Она нахмурилась, приподнимаясь на локте.

За окном зашло солнце, но она не задернула шторы, так что свет уличных фонарей освещал комнату и очертания его красивого лица.

— С Мирой легко находиться рядом. У нас долгая история.

Боже, зачем он ей это говорит? Разве он не слышит, как разбивается ее сердце?

— Но есть причина, по которой мы расстались много лет назад, — сказал он. — Она чертова змея, когда хочет быть такой. Как, когда она появилась в больнице и блеснула помолвочным кольцом, потому что думала, что это расположит к себе мою мать. Что и произошло. И она подумала, что, может быть, это изменит мое мнение. Чего не произошло. Я не хочу Миру.

Воздух вырвался у нее из легких. Услышав эти слова, может быть, теперь она перестанет представлять их вместе.

— Хорошо.

— Ты заноза в моей заднице. Добиться от тебя чего-либо — это борьба. Я никогда не встречал такой сдержанной и упрямой женщины. Чертовски упрямая. Вместо того чтобы рассказать мне, что тебя напугало, ты убежала. А тут еще эта чушь, которую ты вбила себе в голову, что мне будет лучше без тебя.

У нее отвисла челюсть.

— Ты не думала, что я знаю, не так ли? — Он приподнял брови. — Никто в этом мире не знает меня так, как ты. Потому что я им этого не позволял. Даже Мира. И хотя ты можешь притворяться, что не обращаешь на меня внимания, Элора Мальдонадо, никто в этом мире не знает тебя так, как я.

Она открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, что угодно, но у нее кружилась голова, она пыталась все это переварить.

— Ты и я, мы подходим друг другу, — сказал он. — Мы так чертовски идеально подходим друг другу, что это не должно быть по-настоящему. Да, у нас с Мирой все было хорошо. Но даже когда мы были в лучшей форме, ничто не может сравниться с тобой и мной. — Он прижал руку к ее сердцу. — Два сердца.

— Один удар, — закончила она.

Под этой самой кроватью, в тату-салоне Акселя было три разных кабинета для татуировок. Два для художников, которые работали в его студии. И третий, самый большой, был личным пространством Акселя. Он оклеил стены черно-белыми фотографиями своих различных проектов, самых любимых за всю карьеру. Но одну татуировку он превратил в красную неоновую вывеску.

Она была простой и понятной. Два сердца. Один удар.

В тот день, когда Элора пошла с Зейном делать ему татуировку с орлом, Аксель рассказал им историю этой вывески.

Его самыми первыми платежеспособными клиентами были его бабушка с дедушкой. Аксель написал чернилами «Два сердца» на сердце дедушки. И «Один удар» на сердце бабушки. В том году у них обоих был диагностирован рак. Химиотерапия не помогала ни одному, ни другому, поэтому, они захотели сделать парные татуировки.

Татуировки, нанесенные на их сердца их любимым внуком.

Эта история тронула душу Элоры, хотя она и не показала этого. Должно быть, на Зейна эта история тоже произвела впечатление, если он запомнил эти слова.

— Я люблю тебя. — Она прижалась губами к его губам, целуя его со всей любовью, которую могла отдать. Она наслаждалась его вкусом. Тонула в мягкости его губ. Она излила свое сердце мужчине, которому оно принадлежало.

Затем она снова прижалась к нему.

И, впервые за несколько недель, заснула.

Глава 40

У Айви раскалывалась голова. Она занималась часами, и ее мозг чувствовал себя так, словно она билась головой о кирпичную стену.

Был только вторник недели перед экзаменами, а она уже была мертва. Но у нее не было другого выбора, кроме как двигаться вперед. Если она собиралась поступать в магистратуру, ей нужны были безупречные оценки в выпускном году.

Поэтому она перевернула страницу своего учебника, зевая, когда читала первый абзац, и набрасывая заметки из отрывка о последних днях существования СССР. Ее профессор любил указывать даты в своих тестах, и она ожидала, что выпускной экзамен будет усеян вопросами о хронологии определенных событий.

Она как раз заканчивала читать главу, когда в дверь ее кабинета постучали. Айви подняла глаза, ожидая увидеть Джеффа, но вместо него это был Майкл. Черт. Как он проскользнул мимо ее дворецкого?

— Привет. — Расслышал ли он фальшивую радость в ее голосе?

— Привет. — Майкл вошел, обогнул ее стол и приблизил свое лицо к ее. Не настолько близко, чтобы дотронуться, но достаточно близко, чтобы она поняла, чего он ожидает.

Поцелуй.

Она приподнялась немного, прижимаясь губами к его губам. Ей стоило большого труда сохранить улыбку и не поморщиться, когда она отстранилась.

Какое бы влечение раньше она ни испытывала к Майклу, оно все больше угасало с каждым из этих вынужденных поцелуев, которые никогда не выходили за рамки целомудренного прикосновения губ. И, к счастью, он не настаивал на сексе. Пока. Хотя часы уже тикали. Она все еще не придумала, что сказать и как отвергнуть его.

Неужели именно так ее мать относилась к ее отцу? Обязанная? Чувствуя себя в ловушке?

Потому что после Дня благодарения, после той дурацкой поездки в дом Кэрол Кеннеди, Айви была обязана. Она оказалась в ловушке.

Когда Майкл спросил ее о подслушанном разговоре, она пообещала рассказать ему эту историю. Просто… не сейчас.

Это было чертово чудо, что он с тех пор не спрашивал об этом. Хотя это был Майкл. В списке людей, которым Айви доверяла, Майкла не было даже в сноске на странице. То, что он не спрашивал ее, не означало, что он не искал информацию где-то еще.

Подробности аварии были скрыты. Ее отец позаботился о том, чтобы защитить имя своей дочери — и, следовательно, свое собственное. Айви было всего семнадцать, когда умер Кристофер. Через месяц был ее день рождения, и тогда, возможно, было бы не так просто сохранить в тайне подробности аварии.