Понять Россию. Опыт логической социологии нации
Шрифт:
Однако в чем же «врожденный» порок этой идеи и почему вообще она по сути – наш крест, который мы обречены нести, а не национальное спасительное достояние?
Прежде всего, мы уже могли увидеть, что живая «русская идея» – естественный продукт нашей истории, в которой народ был в силу многих обстоятельств отлучен от политической жизни. И она столь же естественно улеглась теперь в само наше государственное основание и столь же естественно усиливает негативные стороны российской государственной организации:
– Отлученный от государствования народ, становится элементом «лишним» и даже мешающим самодвижению
– Являясь элементом самодостаточным, правительствующие структуры неизбежно стремятся к вертикальной, иерархической самоорганизации, которая наиболее рационально обеспечивает и упрощает движение властного механизма. При этом система неизбежно стремится к завершенности в форме тоталитаризма: одна власть – одна титульная идеология (в том числе и религия) – единый (так проще им управлять) народ.
– Государственный аппарат, лишенный согласно славянофильской концепции нравственной силы и, следовательно, нравственного авторитета, неизбежно осуществляет отправление своей власти через насилие.
Не менее разлагающе действует подобная система и на все общество.
Она порождает двойную мораль и полную ее «аннигиляцию» в пограничном слое соприкосновения элементов правительствующих и собственно народных. Отсюда коррупция, недоверие к чиновникам и парламентариям, признание чуть ли не за доблесть обмануть власть, обвести ее вокруг пальца.
Не менее разлагающе действует установка, убеждающая нас, что именно стоящий в центре живой «русской идеи» принцип отделения народа от политической жизни позволяет обеспечить нравственную чистоту, выделяющую, якобы, русских в кругу других наций.
Можно сколько угодно спорить о достоинствах и недостатках различных типов общественно-государственных систем, но реальная жизнь давно уже показала, что долговременный динамизм и прогресс наций обеспечивается только там, где самоорганизующая деятельность становится стержнем общественной жизни, где сформировано гражданское общество, основанное на индивидуальной ответственности.
Нет самоорганизации – и источником движения общества становится уже не внутренний, «встроенный», саморазвивающийся механизм, чутко реагирующий на малейшие изменения общественных запросов, а машина внешняя, управляющая с помощью различного рода приводных ремней, будь то партии, органы политического насилия или церковь.
В свое время Николай Бердяев несколько лирически выразил эту мысль: «Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте»57. Здесь стоит сказать, что этот брак носил явно насильственный характер и заключался отнюдь не по взаимному чувству.
Отсюда неизбежно личная гражданская ответственность за все происходящее каждого «Я» неизбежно подменяется безответственностью стадного «Мы». Все это действует растлевающе на наше общественное сознание, предлагая всегда готовое оправдание беспросветной нищеты и необустроенности жизни ключевой формулой изнасилованного либо чисто
холопского морального самосознания: «это с нами так делают, это нами так управляют».Нравственное влияние самоорганизующей деятельности по обустройству национального общежития (а это и есть собственно политическая деятельность) стоило бы подчеркнуть и потому, что без нее не может быть народом пережита и подлинная ответственность за судьбу Отечества.
Живая русская идея определяет и состояние внутренней народной свободы. У Николая Бердяева, все мировоззрение которого зиждилось на остром переживании необходимости обретения внутренней свободы, есть блестящее определение: «Свобода есть моя независимость и определяемость моей личности изнутри, и свобода есть моя творческая сила, не выбор между поставленным передо мной добром и злом, а мое созидание добра и зла»58. И далее: «Свобода не есть самозамыкание и изоляция, свобода есть размыкание и творчество, путь к раскрытию во мне универсуума»59.
Однако в контексте воплощенной у нас «русской идеи» даже бердяевская свобода не более чем внутренняя свобода канарейки в клетке, которая упивается своей песней, не желая видеть прутьев, делающих ее свободу совершенно иллюзорной.
Давно уже подмечено, что свобода в России, до сих пор неизбежно приобретала черты либо анархизма, либо свободы внутри индивидуального самоизолированного и идеального мира.
Русская идея предполагает, что Свобода есть не овладение обстоятельствами, а отстранение от обстоятельств60.
Говоря о влиянии русской идеи на жизнь народа, нельзя не отметить и еще одно немаловажное для нашей истории и национальной перспективы обстоятельство. Отстраненность от самоорганизации общественного бытия обрекает нас на неразвитость конструктивного опыта коллективных действий по обеспечению социального партнерства и организации национального общежития.
Отсутствие такого опыта порождает тенденцию «пойти в разнос» в случае малейшей потери контроля правительствующих элементов над народными. Отсюда все наши русские страшные в своей стихии бунты, все наши революции и проклятие гражданской войны.
Конечно, может показаться, что все сказанное выше исторически запоздало и собственно «русская идея» в том виде, каком она виделась славянофилам века XIX, давно уже покоится на идеологическом кладбище, чтобы тревожить ее надгробие свежими эпитафиями.
Увы, это далеко не так. Проблема заключается в том, что генетическое «нежелание государствовать» живет в нас поныне. Оно является благодатной почвой для взращивания национал-социализма, явления разного рода «спасителей отечества». Оно выплескивается в каком-то прямо фрейдистском народном порыве отдаться сильной личности.
Тревожный симптом живучести в нас этой болезни – патологически скептическое отношение у значительной массы народа к демократическим принципам самоорганизации, изумительная расположенность отстраниться от участия в обустройстве местного и национального общежития.
Проклятие «русского пути» прослеживается также в генетической связи с абсолютизацией идеи государственности, которая является принципиальнейшей для национального обустройства в его «русском» варианте. Русский человек всегда представлялся человеком государственным, не различающим понятия Отечество, Родина и Государство.