Попаданец с четырьмя колёсами

Начал подтягиваться народ. Я стоял в первом ряду, сбоку от помоста. И смотрел больше не на сам помост, а на приходящих людей. «Хлеба и зрелищ!» — читалось на их лицах. Впрочем, я ошибся — должно быть, плохо разобрал почерк: с хлебом у них как раз было всё в порядке, судя по лицам. Многие удерживали обеими руками увесистые краюхи и раз за разом отгрызали неслабые кусманы. Ну, оторвали людей от завтрака, что поделаешь, бывает. Некоторые прижимали к себе солидные ёмкости с поп-корном и время от времени набивали полные рты. Третьи отхлёбывали из объёмистых бутылей… Это с утра-то? Ай-яй-яй! Хотя, быть может, в бутылях компот? Ага, с повидлом! И с булочкой.

Появились члены судейской коллегии — в мантиях, академических шапочках, с магическими жезлами в руках. То есть все они являлись крутыми магами. Среди них я заметил и мага-профессора. Так он, получается, ещё и судейский? Или у них тут что-то вроде суда присяжных практикуется?

Вывели подозреваемых, строго по одному за раз. Однако всех выстроили в одну шеренгу чуть ли не по самому краю помоста. Стражники здесь стояли в два ряда, спинами друг к другу: один ряд наблюдал за помостом, второй — за зрителями.

Меня поразило следующее: все выходящие «серые человечки», завидев себе подобных, выпучивали глаза и корчили недоумевающие рожи, проявляя тем самым крайнюю степень удивления. Сыграть так, притвориться, по-моему, нельзя. Ну, или можно, но только под сильным гипнозом. Неужели же маги не смогли этого раскусить?

Выстроив всех восьмерых, судья принялся зачитывать обвинения в адрес каждого. И за ним сразу становился вооружённый стражник — из тех, что приводили осуждаемых на площадь.

Толпа встречала зачитываемые обвинения тяжёлым порицающим гулом и негодующими криками. Некоторые даже на время прекращали жевать.

После того, как обвинение прозвучало, судья спрашивал, признаёт ли обвиняемый себя виновным. Никто не отказывался, признавались все. Но на заявление назвать сообщников отзывался так, как и рассказывал мне Памплисиодор: «Я был один». Судья спрашивал дальше «Знаете ли вы хоть кого-нибудь из стоящих с вами рядом?», на что каждый равнодушно отвечал «Никого». А на вопрос «Почему же в таком случае вы так похожи друг на друга?», молча пожимал плечами.

Наконец дошло дело и до восьмого. Обвинения не прозвучало. Вместо этого судья спросил:

— Вас поймали перелезающим через ограду императорского дворца. Что вы хотели сделать на его территории?

К моему удивлению, на этот раз «серый человечек» не стал отпираться и громко ответил:

— Я хотел убить Императора!

Толпа зашумела, заволновалась… И в этот самый момент я заметил стоящего почти напротив меня, с другой стороны помоста, девятого «серого человечка»! Он как-то тихо просочился из-за спин зевак. И я сразу же понял: сейчас что-то произойдёт!

Я взмыл вверх. И человечек, будто повторяя мои движения, вскочил на помост! Остальные восемь, будто сговорившись, кинулись к нему. Стражники не успели отреагировать — а может, их в этот момент чем-то одурманили на секунду. И все девятеро «серых человечков» слились в одного! Он сразу стал больше и выше всех находящихся на помосте. И из него кверху ударил жемчужный столб света!

Но я уже падал на него! И поймал весь этот столб своим днищем! Едва я перекрыл собой границы восходящего свечения, меня ослепило мощнейшим световым потоком. Подобное я испытывал лишь однажды, когда попал под зенитный прожектор — во время съёмок киносериала «Освобождение», фильма «Битва за Берлин». Меня угораздило попасть под луч. Уж и не знаю, что там делал в то время мой старый хозяин — должно быть, стоял в оцеплении. А может, в массовке участвовал.

Только здесь всё получилось гораздо хуже: меня завращало, будто в дрифте на льду, и понесло кверху, хотя я отчаянно, всем своим весом и желанием, стремился вниз, вниз!

глава 28. украденный

Потом свет погас. Полностью, во всём окружающем меня пространстве. Не только свет прожектора, но и свет стремящегося к зениту солнца. Остановилось и моё вращение и мой подъём. Но теперь я стоял на чём-то твёрдом. А я так боялся ощутить под колёсами или под днищем расплывающуюся мягкость человеческого тела и услышать хруст костей…

Нет, я не потерял сознания — вполне возможно, что из-за отсутствия оного. Но окружающая меня кромешная тьма не позволяла ничего рассмотреть вокруг.

Я протянул во тьму «дворники», пытаясь дотянуться хоть до чего-нибудь. Потом спохватился, отдёрнул их, на всякий случай вырастил полутораметровые бивни и, наконец-то вспомнив про фары, включил свет.

Лучи «галогенок» бесследно канули во тьму. Не высвечивалось ничего, кроме пустоты. А может, и пустоты никакой не было. Ситуация, очень напоминающая состояние господа-бога после того, как он воскликнул «Да будет свет!». Только там хоть свет появился, а тут тьма никуда не исчезла. Я даже лучей своих не видел — очевидно, воздух был настолько чистый, что в нём не нашлось и нескольких пылинок, на которых свет мог бы рассеяться. А поверхность подо мной, на которой я стоял, то ли поглощала свет, то ли оказалась полностью невидимой. Или же сверхпрозрачной, поскольку и её разглядеть я не смог.

А посему я немного ошибся: моё состояние скорее напоминало состояние господа-бога ДО того, как он воскликнул «Да будет свет!». А вернее, как если бы он воскликнул, а свет не загорелся бы. Очень неприятное ощущение.

Я попробовал повернуть колёса вправо-влево — хоть и не рекомендуется подобное делать на месте, чтобы не помять или даже не порвать покрышки. Это мне удалось. Попробовал тронуться с места. Тоже получилось. Но со взлётом у меня ничего не вышло. Никаким образом. И телепортироваться я не смог. А, прислушавшись к своим ощущениям, понял, что амулеты левитации и телепортации, которые мне подарил Памплисиодор и которые я положил в бардачок, исчезли бесследно, будто растворились. Либо их у меня украли при перемещении, либо в них закончился заряд. Ну что ж, если я могу ехать, это уже кое-что. Но куда ехать? А вдруг впереди пропасть?

И я решил покатиться по раскручивающейся спирали — как поступили мы с Памплисиодором, когда искали подземный ход колдуньи из сарая. Включил правый поворотник — на всякий случай, повернул руль вправо — из тех же соображений, и медленно-медленно поехал, шурша шинами… непонятно по чему.

Принятая тактика быстро принесла свои плоды: после третьего или четвёртого оборота окружающее пространство принялось проясняться — проявились, сначала нечётко и расплывчато, будто бы грандиозные стеклянные стеллажи, уходящие ввысь на неведомую высоту и тянущиеся неизмеримо далеко, чуть ли не за горизонт. Они зыбко колыхались в воздухе, являясь либо гигантским мороком-миражом, либо зыбким отражением в невиданном мутном зеркале, покрытом пылью и паутиной тысяч и тысяч веков.

Затем зыбкость и нечёткость изображения стали исчезать, туман приобрёл тенденцию к уплотнению, размытые и растушёванные черты и линии начали сгущаться, постепенно обретая монументальность и реалии привычного материального мира.

И вскоре исчезла иллюзия гигантских библиотечных стеллажей, уставленных грандиозными книгами, или заваленных товарами полок супермаркета, и вокруг меня возникла унылая и ужасающая картина необъятного и невозможного автомобильного кладбища, где сотни тысяч и миллионы автомобилей нашли свой последний приют и убежище…