Портрет Ласточки

Волшебница задумалась. В нескольких окнах главного корпуса мелькнул свет.

– Он собрал голема по подобию своей умершей дочери и... моему подобию. Я обрушила на неё люстру и оторвала голову от тела.

Лёдериц многозначительно кивнула, но отмолчалась. Ови продолжала:

– У него был подельник. Вы знаете, что я собирала осколки мозаики, верно? – старшина кивнула. – Значит, нет смысла скрывать. Первый осколок Алериц оставил своему другу, который попал в немилость архимага. Второй – передал с помощью девы-голема, разрушенной мною, на завод своего друга.

– Кирицас рассказал мне о своих догадках.

– Но последний осколок оставил на границе его компаньон... Тот, без кого бы безумный мастер не начал претворять свой план в жизнь. Мне нужно прочесть журнал посещений академии. Осталась последняя деталь пазла.

– Отдохните, вы пробыли без сознания больше суток. Коннерат Вильцеар ожидает услышать информацию из первых уст. Только потом его люди покинут эти стены. И мы тоже...

Ледяная дева провела чародейку на третий этаж и проследила, как она легла в постель. Ови вспомнила, что забыла узнать о своей ласточке, но картинная в свете настенной лампы улыбка старшины растворилась в дверном проёме и вновь смешала мысли Ласточки.

***

Утром за молодой чародейкой прибыли два юстициара в масках. Люди префектуры приказали девушке собираться и, узнав от лекарей, что она способна сама ходить, сопроводили её из лазарета в главный корпус.

Бродящие по коридорам студенты и редкие преподаватели были более живыми, чем по приезде. Овроллия услышала смех и колкие шутки – то, чего лишилась каких-то две недели назад.

В приёмной архимага, кроме секретаря, стояли те самые золотые големы с крохотными синими глазами. Юстициары приказали девушке войти в кабинет архимага.

Она прервала какую-то спокойную беседу, которую вели ректор, верховный юстициар, наставник Кенциль и старшина Лёдериц. Коннерат Вильцеар повернулся к чародейке вполоборота и жестом пригласил сесть между старшиной и профессором. Паристо же приказал поведать обо всём, что произошло.

Ови рассказывала недолго, остерегаясь лишних деталей. Поведала о том, что мозаичное панно в подземелье скрывает всего лишь крохотную выемку, а само столкновение с мастером Алерицем и сотворённым им големом произошло в одной из тупиковых зал, которую после ухода Лёдериц и остальных засыпало камнем. Молчаливый верховный юстициар слушал, смотря прямо в усталые глаза Ласточки, и она чувствовала, как этот тяжёлый взор опутывает и пленяет её. Казалось, будто Вильцеар владеет гипнозом и способностью внушения, для которых ему не требуется произнесение чар.

Закончила девушка рассказ на пробуждении в лазарете, опустив тот факт, что с ней была старшина. Овроллия демонстративно пригладила шрам на лице и спросила не у коннерата, а словно у любого, кто мог ответить:

– Что ждёт мастера?

– Он не в нашей власти, а предполагать – неблагородное дело, – сказал Паристо. – Главное, что все обвинения с тебя сняты, Овроллия. Коннерат Вильцеар может возвращаться в префектуру на доклад совету. Верно, мессир?

Широкоплечий служилый кивнул, продолжая всматриваться в лицо чародейки. Она не почувствовала облегчения.

Уладив оставшиеся вопросы, верховный юстициар покинул кабинет архимага. Старшина Лёдериц, переглянувшись с академиками, спросила:

– Вам требуется моя помощь? Вечером вы возвращаемся в городские казармы. На следующей неделе, нессир архимаг, ратуша пришлёт в академию счёт за нанесённый нами ущерб. Как вы помните, коннерат согласился разделить его пополам. Вдобавок к этому, мы пришлём возмещение за пропитание.

– Мы ценим отношения с Северным Дозором Квольцетара, мессира старшина, – сказал Паристо. – Но больше академия не нуждается в поддержке корпуса юстициаров.

Лёдериц, поклонившись академикам и одарив вниманием на мгновение оттаявшим взглядом Овроллию, покинула кабинет. Девушка утёрла лицо руками, тяжело вздохнула и спросила:

– Нессир архимаг, я не нашла последнюю зацепку. Боясь, что юстициары останутся здесь ещё на какое-то время, мне пришлось недоговорить и приврать.

– Мы не на экзамене, – отвечал Паристо. – Никто не спросит с тебя за это. Полагаю, и нам лучше не быть вовлечёнными в финальный акт твоей симфонии. Скажи, что тебе требуется, мы...

– Не называйте имён, прошу вас, – она обратилась глазами и к Кенцилю. – Скажите, в академии ведь есть человек, который имеет право по закону префектуры покидать здешние стены даже во время комендантского часа?

– Есть, – кивнул ректор. – И если ты знаешь, кто это, то осмелюсь тебя огорчить: префектура будет защищать его до последнего.

– Пусть. Мне уже плевать на восстановление справедливости. Если позволите, мессир профессор, нессир архимаг, – Ови поклонила голову, – я почерпну знания об этом человеке в башне канцлера.

– Мне подписать верительную грамоту для тебя? – спросил Паристо, и тон голоса его всё больше смягчался.

– Канцлер уже знает меня. Благодарность, мессир, – кивнула Ласточка, вставая.

– Примерно через две четверти часа будет общее собрание преподавателей, – заявил архимаг, рассматривая большие песочные часы на столе. – Жду тебя там. Затем – делай что хочешь. Можешь готовиться к экзаменам, можешь отдыхать.

На непонимающий взгляд девушки отреагировал профессор Кенциль:

– Все уже знают, кто будет лучшей выпускницей.

– Правда, все знают, – равнодушно сказала она.

В приёмной зале главного корпуса, когда Ови получала верхнюю одежду у привратника, кто-то тронул её за руку. Она не нашла в себе силы улыбнуться Илесу, но сказала:

– Прости, я связала тебя. И благодарю за то, что спас меня. Ведь ты первым открыл мозаику заново, когда нироузлы ослабли, правильно?

– Я... не достал до ключа, – почесал затылок он. – Единственное, до чего догадался, – это привести твоего наставника к мозаике. Когда мы попали внутрь, я остался следить за злодеем, а мессир Кенциль отправился искать госпожу Лёдериц.

Овроллия прикинула, на какой высоте должна была находиться клиновидная скважина. Кажется, полурослик просто испугался входить внутрь один, но в глубине души чародейка не осуждала его. Поставив себя на его место, она представила, как глупо бы выглядела против орудующего холодным оружием врага в одиночку.

Вместо молчаливого осуждения Ласточка обняла друга. Он ответил ей тем же и, сдерживая порывистость, обрадовался, что все полученные ею увечья не смертельны и начинают заживать. Однако она не нашла в себе силы признаться в том, что один из ударов пришёлся ей в самое сердце. И рассказывать о нём было рано, пока не пройдёт выпуск.