Поручик
Шрифт:
— З-здравствуйте… товарищ поручик…
— Здравствуй, — кивнул я и снова отвернулся к окну.
Подождите…
Откуда этот паренек вышел? Из квартиры? Той самой, которая, если прикинуть, идеально совпадала с точкой съемки? А что это у него за сумочка? Уж не кофр ли для фотоаппарата?
Ну держись, фффотолюбитель!
Нет, несмотря на то, что я на сто процентов был уверен в том, что этот мальчонка с сумкой и есть тот чертов папарацци, который сфоткал меня с Ленкой — я не бросился на него с криком «Стой, падла!». Вот что я ему могу предъявить?
Возможно — и даже скорее всего — у него в квартире лежат негативы. Но сам он их не покажет, нужен обыск. А на каком основании? На основании моих подозрений? Сам бы себе ордер не выписал с такими левыми обоснованиями.
Доложить начальству? Даже если майор мне поверит — возвращаемся в начало. Подозрения — не доказательства, а обыска не будет.
Что делать?
Нет, не в смысле — как отомстить этому крысенышу? Кстати, «фотограф» реально чем-то напоминал крысу: толстый, щекастый, с острым носом, прыщавый… Походу, с сексом у него явные проблемы. Иначе прыщей бы не было.
Я хмыкнул… и задумался.
Уж не решил ли он мне отомстить? Сидит, может, днями у окна, пускает слюни на красотку-Ленку, мечтает, как однажды он и она… А тут — бац! Уводит его мечту какой-то ментяра. Вот парнишка от злости и решил отомстить, как сумел.
Или нет?
Что-то я как-то забыл о своей изначальной версии, что фотографии в комендатуру прислали для того, чтобы меня от расследования убийства отвлечь. А тут получается — прыщавый девственник от бессильной злобы.
Даже обидно как-то…
Я почесал затылок под фуражкой и направился к ближайшей телефонной будке, которая нежно голубела на углу.
И аппарат и трубка были на месте, а то вспомнились мне рассказы тех, кто застал советские времена, что уличные телефоны часто курочили или отрезали трубки. Ломали — чтобы мелочь достать, а трубки… Не знаю зачем, может, просто руки чесались.
Сюда, к счастью, эта мода не дошла, так что я бросил к телефон монетку в два гроша и набрал номер своего начальника.
— Начальник отдела уголовного розыска майор Земитки слушаю вас.
— Товарищ майор, Челковки.
— Что случилось, поручик?
— Помните ту записку кляузную на меня?
— Век бы ее не помнить… Что?
— Каким почерком она была написана?
— Корявым. Видимо, левой рукой писали, или почерк пытались изменить.
— А можно сказать, что ее школьник написал?
Трубка помолчала.
— Лес, ты там на тропу войны встал, что ли? Заподозрил кого-то и отомстить собираешься?
— Господь с вами, товарищ майор…
— Не упоминай всуе. Что тогда?
— Есть подозреваемый. Школьник из дома напротив Ласкорадкового…
Трубка снова помолчала. Потом зашуршала, видимо, майор рассматривал записку.
— Не похоже на школьника, — наконец, сказал он, — взрослый почерк. Ну или по каллиграфии у твоего мальчишки одни двойки.
— Спасибо, товарищ майор. Разрешите продолжать?
— Продолжай… то есть стой!
Но я трубку уже
повесил. Из любопытства по примеру Лелика ткнул по аппарату, но тот наотрез отказался возвращать монетку. Видимо, нужна особая ухватка.Так-так-так, интересненько… Если почерк не детский — значит, писал не школьник. Значит, все же меня пытаются скомпрометировать из-за дела о пожаре. Кто-то, вероятно, один из доверенных людей директора винзавода, возможно, хотя и необязательно, убийца сторожа — навряд ли у директора куча подручных на все случаи жизни, вон, даже у Шефа из «Бриллиантовой руки» всего двое было, Лелик да Геша — так вот, кто-то проследил за мной и как-то вычислил, что в соседнем доме живет мальчишка-фотограф. Как — пока неясно, но суть не в этом. Может, просто знал его, может, увидел идущего с фотиком и быстро сымпровизировал, не знаю. Так вот, этот самый Кто-то заказал мальчишке сфоткать меня и Ленку, забрал проявленные фото и отправил в комендатуру.
Какой отсюда вывод?
Мальчишка видел этого Кого-то. И может описать его или же просто знать, кто это такой, дядя Иржи какой-нибудь. Но меня мальчишка явственно боится и ничего не скажет, если я спрошу по-хорошему. А по-плохому мне спрашивать нельзя, на мне форма. Да и знает он меня в лицо…
Значит, надо, чтобы спросил кто-то другой…
— Помочь, значит… — Любка Ружка закинула ногу на ногу, отчего ее клетчатая юбка съехала до совсем уж крайних пределов, — То есть, ты с какими-то школьницами обжимаешься, а я тебя выручать должна?
Ну а кого еще можно попросить? У меня пока что мало знакомства среди местного криминалитета, только Любка и ее фанаты «Бажиты». Мне, в конце концов, не бить мальчишку надо и не ножом стращать. На него достаточно грозно взглянуть — он и расколется. Вот я и попросил Любку прийти ко мне домой вечером. Надеюсь, она не проходит по категории распутных девиц, иначе меня квартирная хозяйка съест с потрохами. Не знаю, на что там Любка себе рассчитывала, но поначалу в ее глазах стыл некий испуг, быстро растаявший, когда я ей рассказал свою проблему.
— Ленка мне как сестра. Младшая.
— Всякое с сестрами бывает. Младшими. И старшими тоже, — злобно прищурилась Любка, но пляшущие в глаза чертики — непонятно только, зеруты или бажуты — говорили о том, что она просто-напросто глумится. И ревнует, конечно, но невсерьез, в глубине души.
— Гражданка Ружка, нужно помочь родной милиции!
Любка встала со стула, качая бедрами с какой-то отчаянной амплитудой, подошла ко мне, сидящему за столом, и нависла, как коршун над добычей:
— Кто лучше, я или она?
— Вы обе хороши, две вредины, молодая и постарше.
— Вредины?
— Ага.
Любка склонилась к моему лицу, я почувствовал ее дыхание.
— Целуй, — сказала она и закрыла глаза.
Когда я ее проводил — целовались! Только целовались! — хозяйки поблизости не было. Надеюсь. Впрочем, мой сосед, товарищ Корморан, тот самый старик, который проводит дни, попивая вино и рассматривая озеро, нас все же пропалил. Правда, ничего не сказал, только подмигнул мне, когда я возвращался, проводив Любку.