Последнее лето

В кабинете, в котором, кроме двух столов, сейфа в углу и почетных грамот на стене, ничего не было, остались директор, главный агроном и заведующий гаражом Быков - он что-то сосредоточенно записывал.

– Светишься, как новый пятак, - подтрунивал Тарас Константинович, поздравляя Забнева.
– От души, Александр Федорович! Как за себя радуюсь!

– Спасибо, Тарас Константинович. Поздравить можно - с отличием даже получил. Часикам к семи приходите - отметим. Оба с Леной приглашаем.

Забнев на всякий случай оглянулся - нет ли кого посторонних, понизил голос:

– По этому поводу бутылочку вашего любезного расстарался. Армянского.

– И не позвал бы - пришел.
– Тарас Константинович подмигнул: - Такое дело да на сухую?

– И ты, Андрей, слышишь?

– Слышу.
– Быков захлопнул наконец свою записную книжку, поднял внимательные, с голубинкой, глаза.
– Завтра в шесть партсобрание. Ваш доклад, Тарас Константинович.

– О чем?

– Подготовка к уборке в садах.

– Нет, ты видел?
– призывая в свидетели главного агронома, притворно возмутился Тарас Константинович.
– Завтра доклад, а он только объявляет!

– Ничего, успеете, - успокоил Быков, стоя уже в дверях, - Самую суть.

Тарас Константинович прошелся по кабинету, покачал головой.

– Ну и ну - силен!

– Видел я его зазнобушку, - посмеиваясь, сказал Забнев.

– Да?
– Тарас Константинович плотнее прикрыл дверь, подсел рядом. Как, интересно, - под стать? Не продешевим?

– Да вроде симпатичная. Беленькая, ну и такая...
– главный агроном попытался изобразить что-то рукой.
– Работает в "Сельхозтехнике". Радистка. Вся и штука-то в том. И не пускают, и у нас ей делать нечего. Хотел было потолковать с ней - неудобно вроде. Он-то мне по секрету рассказал.

– Да, проблема... В тресте был?

– Вчера только, раньше не смог.

– Что там у них?

– Новость одна: денег нам на строительство не дают.

– Обрадовал!
– Тарас Константинович нахмурился.
– Васюкова видел?

– Видел.

– А он что?

– Да то же самое - наотрез. Говорит, вам и так больше других давали.

– Мало ли чего - давали. Ты сейчас дай! Я ведь как планировал: на один дом дадут, а другой - сами, за счет накоплений. Вся острота с жильем и снята. Да в лучший дом - наших бы ветеранов. Вроде москвички бы.

– Уехала она?

– Уехала. И весьма охотно.
– Нахмуренные брови Тараса Константиновича разгладились, подобрели.
– Ладно, дальше пробивать будем. Еще что у них там?

– Да ничего, все то же. Васюков привет вам передает.

– Ласковый что-то!
– Тарас Константинович с веселой подозрительностью взглянул на своего главного: - Опять, что ли, куда сватал?

– Был разговор, - Забнев рассмеялся.
– В Чапаевский.

– Вот ему!
– директор сложил фигу, выразительно потряс ею.

– Я, конечно, отказался.

– Еще бы - пальто на пуговицу менять!

Позвонили из района - Тарас Константинович недовольно выслушал, сочувственно исподлобья взглянул на Забнева.

– Отоспаться бы тебе, Федорыч, а меня на говорильню вызывают. Так что хозяйничай.

– Отосплюсь.
– Забнев легко поднялся, опершись на костыли.
– До семи обернетесь? Не забудете?

– Ну, что ты!
– Тарас Константинович задиристо дернул головой. Значит, говоришь, беленькая?

– Беленькая.

– А ты замечал, что черные всегда беленьких выбирают? И наоборот.

– Нет, не замечал.
– Забнев улыбнулся, подивившись про себя, как по-разному - то хмурым стариком, то чуть ли не озорным мальчишкой может выглядеть один и тот же человек.

5

Совещание затянулось, - Тарас Константинович обливался потом и злился. Домой он вернулся в седьмом часу и только разделся, блаженно, в одних трусах вытянулся на кровати, как через стену - у Забневых - отчетливо донесся звон посуды, вилок. "Фу ты, черт!
– вскочив, ругнулся он.
– Забыл совсем!"

Брюки, повешенные на спинку стула, были мяты, у синей тенниски - на другом стуле - под мышками, с выходом на спину, темнели влажные пятна, Тарас Константинович огорчился. А вообще надо приодеться: вдуматься, так сегодня праздник не у одного Забнева.

Опять же - директор, как ни говори!..

Тарас Константинович решительно открыл шифоньер и сразу притих, зажмурился. Всякий раз, когда он гтзредка распахивал тяжелую дверцу шкафа, на три четверти занятого женскими платьями и все эти годы нетронуто висящими здесь, ему чудился сладковатый запах "Белой сирени", духов, которые давно вышли из моды...

Тарас Константинович не любил ходить на могилу - там были прах, тлен и только; здесь, в окружении старых, давно ненужных вещей - от прочерневшей серебряной пудреницы, лежащей на туалетном столике, и кончая платьями в шифоньере, - жена была ближе. Эх, старая, старая, - не могла его подождать!..

Засопев, Тарас Константинович снял с вешалки новый светлый костюм, достал тонкую белую рубаху. Брюки, конечно, тоже были подмяты, - включив утюг, он спрыснул тряпочку, умело начал гладить.

Чего он только не переносил за свою жизнь, если вспомнить! Подумаешь и получается: что ни одежда, то эпоха. Сначала - красноармейская шинель и гимнастерка, потом белая косоворотка, галифе и сапоги - форсистый был парень председатель сельского Совета. Потом появился первый пиджачок, галстук, прихваченный цепкой; потом, по мере продвижения, китель защитный, с подворотничком - зимой и кремовый чесучовый - летом. Китель был почти обязателен при руководящем положении, думалось, что ему износу не будет, - глянь, и он сменился. В моду вошел пиджак с ватными прямыми плечами, рубаха с длинными, как ослиные уши, кончиками воротника и штаны такой ширины, что по нынешним нормам любая деваха сладила бы из них две юбки!..

Брюки подутюжились как следует, Тарас Константинович бережно положил их на кровать, отер мокрый лоб и взялся за рубаху. Да, не забыть бы - под нее обязательно нужно белую майку. Потный, разгоряченный, он почти физически представил себя в новых брюках, чуть жмущих в поясе и еще полных жара утюга, в плотной белой майке и сорочке - в жару в этом нейлоне, что в целлофановом пакете, - и заколебался. Потом с вожделением посмотрел на свою удобную привычную одежду, развешанную на стуле. Штаны вроде отвисли, попрямплись - да кто их увидит вечером, под столом-то, - тенппска подсохла; и вообще - это ведь только встречают ло одежке. Через пять минут, привычно экипированный и довольный, Тарас Константинович поднимался уже на крыльцо к Забневым.