Последняя Осень Флойда Джеллиса

Я обернулся и увидел толпу агрессивно настроенных

граждан. Их явно объединяют общие интересы. Мне нужно

рассказать им правду. Если они пойдут толпой, то смогут завалить

этого кабана Пои или хотя бы отвлечь его. Но Я уже

все это продумал и так лень им что-то объяснять. Двигаюсь

к выходу, но они меня не пускают. Обступили и кричат в самое

мое лицо, что Я здесь забыл?..

— Я потерян. Сын самого Мефистофеля надушил мою голову

неким дерьмом, и Я слоняюсь в забытьи. Свидетели

Иеговы украли мою подружку, но вас они побоятся. Дорогие

фашисты, помогите мне, и Я обещаю вам, что мое искусство

будет еще красочней и четче.

И что-то стукнуло меня в лицо. Лягнуло; если бы мои глаза

были раскрыты на все сто, быть может, удалось бы что-то

разглядеть. Создалась некая невесомость. Меня несли на руках,

и это было так по-дружески. Продолжалось это недолго,

вскоре меня скинули с чего-то высокого на что-то низкое.

Наконец Я почувствовал, насколько стал грязным и мокрым.

Прощай, моя дорогая куртка, твоя эра подошла к концу. Захотелось

обронить пару слез, но Я сдержался. Понял, что

вновь на улице и Джейн Лавию Ротт мне не найти. Иди домой,

Флойд, иди домой. Уже глубокая ночь, и поезда не ходят,

а пешком Я буду идти несколько световых лет. Ну что, например,

проносится за окном поезда, когда ты в нем мчишь?

Проносится лес, да, много лесов. Значит, нужно добрести до

первого встречного леса и двигаться все время по прямой.

Это действительно поразительная стойкость мышления.

Я трижды поблагодарил себя за это и пошел. Потом, на

мгновенье обернувшись, Я поклонился Большому Городу

и тем, кого больше не увижу.

Всего вам наилучшего, господа Этнические кролики!

Глава 9

Мы врем вам каждый день

Человек, накачавший меня этой отравой, был чистосердечным

обманщиком.

Помнится, он заявил, что меня будет держать пару часов,

а прошло уже целое столетие.

Я то и дело материл себя за эту несусветную наивность.

С детства нас учат не пихать в рот то, чего не знаешь. Но уж

будь уверен, сейчас тысячи слоняются в таком же одурманенном

состоянии по всему земному шару. Да это ничуть

и не ободряет.

Я набрел на какие-то гаражи, или то был склад; мне пришлось

перелезать через старый сетчатый забор. Это была

плохая идея — он располосовал мою куртку, и теперь она

была в окончательно непригодном состоянии. Но удача все

же мне улыбнулась, Я таки вышел в сторону леса. Может

быть, удастся найти сани, запряженные парой-тройкой собак,

и они будут мчать меня сквозь непроглядную тьму этих

лесов. Мечты, мечты.

Мой карман истошно вибрировал — то был телефон.

Но сколько бы Я ни поднимал трубку, все, что прослушивалось,

отдавало гробовой тишиной. Поэтому Я игнорировал

звонки.

Бежал от этих оков.

Спешу заметить, что вообще забыл, откуда двигаюсь

и в какую сторону. Все, что мне припоминалось, — это идти

лесом. Раздражала потеря счета времени. Казалось, Я проломил

дверь в параллельную реальность, где времени вообще

нет и теперь Я обречен бродить тут вечность. Память

оставляла меня. Мозг отказывался работать, и мне пришлось

остановиться. Только сейчас Я заметил, как тихо в этом лесу.

Быть может, это все постановка, а Я известный актер. Как

меня зовут, Я ведь точно актер. Имя… Имя…

Первая буква — точно «Ф», это Я башку даю на отсечение.

Мне нужно было идти.

Я практически плыл в этих молочных сугробах, а сам думал

над именем, каким меня могли бы звать. «Ф» — это буква,

с которой все начинается.

Это все от одиночества. А у тебя есть друг, с которым

можно всю ночь молчать и смотреть на небо? Да, неврогенная

саркома! Это Я все наврал. Вечно так делаю.

Я чем-то сродни Пиноккио. Чем больше вру, тем больше

мой потенциал.

Ничего, будет тебе и Рембрандт, и «Избиение младенцев».

Мое имя. Дружно назовите его.

«Ф» — это Фабио.

Меня зовут Фабио Мориэнелли? Боже всемогущий, как

Я мог допустить такое?

Моя голова растраивается, потому и расстраивается.

Чем дальше ноги несли меня, тем дальше Я терялся в себе.

Еще пару шагов — и потеряюсь навсегда. Лес станет моим

домом, и рано или поздно кто-то набредет на мои останки.

Может, какое-то время Я буду питаться корой и жарить на

костре окоченевших белок. Но, заснув однажды, непременно

стану добычей медведя, волка или кабана.

Они разбросают содержимое моего желудка, окропят

моей кровью землю, а летом здесь будет расти земляника.

Это печально, и Я позволил себе всплакнуть.

Мне вдруг пришло на ум, что действие вещества давно

подошло к концу, а моя неустойчивая психика, не выдержав

такой нагрузки, дала сбой. Иными словами, Я свихнулся,

а это очень грустно осознавать в ночном зимнем лесу.

Я сел на старый пень и закрыл руками лицо.

Вот и конец всей этой истории.

— НЕТ, — воскликнул Я, — ты не можешь сдаться! У тебя

обезвоживание организма.

Чудо, что Я вспомнил слово «обезвоживание». Да, мне

давно хотелось пить, и Я начал отчаянно жевать снег. Не

знаю, сколько времени провел за этим занятием, но меня

стало воротить. Потом стошнило, и это нескончаемо радовало

— стало легче.

Я устремился дальше. Мне нужно было узнать, сколько

сейчас по Гринвичу: что-то внутри уверяло, что с рассветом

чары рассеются. Но телефон в моем кармане внезапно умер.