Последняя Осень Флойда Джеллиса

Стаи птиц, закат, она (к примеру)».

Я даже не удосужился посмотреть на эту Виту Моне в Интернете,

а надо было. Может, помимо слизанной фамилии

великого импрессиониста, в ней есть еще что-нибудь. Но нет.

Это, знаете… даже не знаю, как вам сказать. Про таких

людей обычно говорят: «Кризис среднего возраста», — и, наверно,

здесь это будет самое точное определение. У нее

омерзительный голос — даже нет, вызывающий омерзение.

Словно она никак не может выбрать, откашляться ей или попробовать

петь. Что касается самих песен, то, как Я прочитал

на ее «временном» сайте, это «романтичные, не лишенные

иронии истории из жизни обычных людей». На деле же это

были унылые баллады о похеренной молодости, разбавленные

абсолютно идиотскими и пошлыми стихами. Мне хватило

всего одной — «О первой любви на холодных качелях». Для

такого дерьма даже «F#CKing ART’a» жалко. Однако на некоторых

подозрительных форумах ее величали необычайно та

лантливой. Не знаю, кто эти люди. Я бы никогда в это не поверил,

даже если меня насильно ткнут носом в этот «талант».

И в то время, пока Я истязал себя до непростительного

«радостными» картинками о похождениях певуньи, Ринго

засел за мое продвижение. И тут мы столкнулись с неожиданной

проблемой. Все снобистские арт-порталы, ежедневно

пропускающие через себя разнокалиберный «тренд», просто

завалили своей критикой мои работы.

Вполне возможно, это именно те ребята, для которых

и поет Вита Моне.

Черт, неужели Я такой Опальный Художник? Этот напудренный

социум воротил мордой, словно мое творчество возведено

из испражнений. Негатив зашкаливал, тучи сгущались,

и стало казаться, что само мое существование — уже

ошибка.

Они говорили: bad trip, графоман, талант не купишь,

муть, это даже не смешно! Все как один горланили про утраченный

позитив и сексуальную неудовлетворенность автора.

Это были мерзкие ярлыки «скрытого садиста», «наркомана»

и просто придурка. Мои мечты взошли на эшафот и под возгласы

толпы того и гляди пойдут на корм червям.

Я старался не падать духом, ведь что-то уже пройдено:

поставить крест — это, как всегда, сдаться. Теперь, буквально

замуровавшись дома, Я вернулся к тому, с чего начинал.

Постоянное рисование везде и всюду. Изнасилованные набросками

блокноты, измалеванные тетради, альбомы и мой

неизлечимо дребезжащий компьютер. Я был везде, но и этого

было слишком мало. Нужно вонзиться в это и всем телом

повысить чертов уровень! Пришлось заказать в Интернете

планшет и попытаться приласкать каноны цифровой рисовальни.

Моя техника должна стать лучше. Из девяти созданных

за день рисунков на дальнейшее существование имели

право лишь четыре. Эти картины не могут жить осмеянными

скитальцами, нужно выучить каждую из них давать отпор.

Когда нет задатков к юмору, приходится осваивать

протест.

Заплаканные дети с мольбами «Убей меня в комментариях

», люди, что заблудились на свалках, рты замазанные —

«parental advisory» *.]

Я слишком рано возомнил себя хорошим наездником.

Слишком рано ослабил вожжи. Это все смутное время. Одержимый

желанием талантливо рисовать, Я слеп от круглосуточного

света монитора и отправлял в корзину все, чем гордился

еще вчера. Со стороны это казалось бессмысленным,

Я кричал о своей никчемности, при этом получая по триста

баксов за одну липовую картинку.

Нет, они не знают меня! Они не имеют права судить, раз

не знают меня!

Когда меня осенит, наконец — талант Я или закомплексованная

бездарь?!

Ох уж эта хренова ранимость! Мы проживаем и отдаем

жизни, находясь под большим вопросом. Хочется спиться,

сторчаться или просто залечь на дно.

И каждый раз, когда Я укладывался в новую вырытую яму

и замирал, присыпанный землей, Джейн приходила и поднимала

меня. Поэзия умрет только тогда, когда цветущие женщины

и их далекие песни отправятся в небытие.

Так я сидел ночами и бездумно елозил мышью по экрану;

в моей голове просыпались забытые, но столь актуальные проблемы.

Разом Я вдруг возненавидел всех этих чертовых политически

активных граждан. Когда Адам и Ева распустились

потомками, мы строили деревянные домики и приручали животных.

Тогда не было счетов за свет, экономики с ее идиотскими

кризисами, но уже имелась живопись, пусть и наскальная.

С грядущими тысячелетиями человечество выхаркивало

прогресс, который, поправ всю всевозможную свободу, сделал

людское развитие еще бессмысленней и никчемней. С каждым

годом у нас все меньше шансов откопать в этих взъерошенных

горах мусора творцов, волшебных мечтателей, изобретателейвундеркиндов.

Печально мигающий ящик разносил тупые обременяющие

«телеги», и, когда терпение у всех кончилось, толпы

вышли на площади. Я вспоминаю хронику, танки и невинно

убиенных за чьи-то скомканные идеи. Тогда люди не имели

представления о том, что кипит за кулисами у подлецов-властей.

Прошли годы, а изменилось все только в худшую сторону.

Сейчас представление имеет нас.

Человек рождается, учится, выходит в люди, и чем выше он

поднимается, тем тягостней ему этот потолок. Он хочет осознать,

понять и убрать гнетущие его узлы. Но вся подлость этой

картонной «мечты в свободу» в том, что сети не были накинуты

сегодня — мы в них родились. И адекватно мыслящему от рождения