Последняя Осень Флойда Джеллиса

В соседнем вагоне уже было несколько человек, среди

которых — молодая женщина с ребенком. Я сел от них

неподалеку — очень люблю детей, Я вам говорил. Мне было

приятно за ними наблюдать. Милая мамочка и ее щекастенький

сынок лет четырех.

Когда-то и Я был таким, и мы с мамой гоняли этим же

маршрутом к бабушке — маме мамы. Ребенок с интересом

разглядывал окружающих, даже посмотрел на меня несколько

секунд — это очень радует. Наверное, лучше живописи

только дети. Женщина усадила малыша на коленки, раскрыв

красочный журнал. Это был детский комикс про пса

по имени Друпи. Помнится, в детстве Я тоже читал эти комиксы,

только мне они не особо нравились. Пес-детектив

Друпи. Да, да, это было как вчера. Всегда смущал меня этот

пес. У него чрезмерно непропорциональная голова с рыжим

веником волос и глаза вечно полуприкрытые, словно

он накурен. Даже вспомнился один комикс про то, как он,

Друпи, стал охотничьей собакой. Было множество породистых

собак, что гонялись за лисой, и неизвестно как туда

попал этот Друпи. И все собаки потешались над ним. А он

в итоге выследил лису, которая спряталась в шкаф, и, короче,

хеппи-энд. Но больше Я любил комиксы о Дональде Даке

и его маргиналах-племянниках — ох, как они над ним измывались!

Мы с Мартином постоянно обменивались этими

журналами.

Мне подумалось, что Я небывало старый, раз вспоминаю

какие-то журналы и умиляюсь этому. Принадлежащий мне

живот издал протяжный звук с мольбой о пище. Да уж, сегодня

Я съел только крошечный кекс и выпил стакан какао.

В этих больницах никогда не нальют кофе, только гадкий

какао. Не знаю ни одного человека, который сидел бы дома

и попивал какао — такую дрянь дают только во всевозможных

больницах. Короче, мне захотелось есть. До отправления

поезда оставалось минут десять, в любом случае за десять

минут любой соображающий человек может добыть еду.

И, подгоняемый мыслями и голодом, Я покинул поезд и ринулся

на поиски пищи. Но это не так важно. То есть Я хочу

сказать, что упомянул о голоде и пище лишь потому, что за

всем этим последовало нечто странное.

Солнце грело затылок, Я медленно перебирал ногами

и так же медленно кусал злосчастный пирожок, наполненный

некой массой, выдаваемой за картофель. Почти уже дошел

до покинутого мной вагона и даже почти проник в него,

как вдруг…

То ли все дело в моем чемодане, то ли в моих ленивых

ногах, или вовсе в муляжно-картофельном пирожке, но,

в общем, Я повторил свой детский подвиг — не дотянул

пару сантиметров до порога поезда. К сожалению, осознание

этого пришло, когда Я упал между поездом и его возлюбленной

платформой. Вроде бы проходящие мимо люди

ринулись мне на помощь, достали мой чемодан и меня

самого. Все помнится слишком смутно, Я отшиб ладони,

левое колено и самый край подбородка. Мне даже показалось,

что Я потерял пару зубов, но, слава богу, это почудилось

с испугу. Необычайно опечаленный, Я проник

в недавно оставленное, но уже неисправимо чуждое вагонпространство.

Наверное, мое сознание все еще было шокировано произошедшим;

рефлекторно Я даже все еще жевал подло сбежавший

от меня пирожок. Вся приподнятость настроения

улетучилась разом. Кому Я вру, дальше только хуже. Я живу

в своем мире и, как ни стараюсь затащить сюда соучастников-

соседей, падаю и отшибаю все конечности. Может, скоро

рухну, и это будет в последний раз. Мое имя забьют в «Википедию

», и люди всех национальностей будут вдумчиво

вчитываться в эти унылые сказания. А на моем надгробном

камне будет написано что-то типа «Жил. Мечтал. Помер.

Эх :(» — и прогуливающие школу подростки будут забивать

неподалеку косяки и спорить о моих вкладах в мировую

культуру. Может, лучше пересилить себя и в завещании

утвердить кремацию? С другой стороны, земля куда милее,

чем огонь. Вдруг опарыши, вкусившие моего тела, превратятся

в невообразимо прекрасных бабочек с замудреными

письменами на крыльях. И люди будут плясать полонезы,

а кто-то впервые займется любовью. Порой думаешь, что без

тебя и мир не тот, а стоит откинуться, как кто-то непремен

но станет целоваться на закате с вдумчивой мулаткой или

рубиться в покер, смеясь как одержимый.

Вот уж гнусность.

Машинист объявил отплытие, и все мы дружно тронулись.

Где-то на дне моего чемодана покоилась книга Ирвинга Стоуна,

но Я не люблю, когда в публичных местах люди роются

в чемоданах, и поэтому тоже не стал. Минут через десять

вышел покурить в тамбур и снял с себя кофту, накинув ее на

спину и перевязав узлом рукава. Раньше бы ни в жизнь не

поехал в одной футболке. Мои комплексы по поводу худобы

не давали покоя всю юность. Очень часто Я прел в рубашках

с длинным рукавом только потому, что не имею мышечной

массы. Мама постоянно твердила, что Я — суповой набор.

Смешно. Людям, которые интересовались: «Не жарко ли

тебе?» — Я говорил, что сегодня меня жутко знобит. Вот ведь

глупость. Сейчас Я уже не тот; конечно, худой, как и прежде,

только на мнения окружающих уверенно плюю.

Потом Я опять вернулся в вагон, на свое сиденье. Дико

хотелось чего-нибудь почитать.

Быть может, даже почитал бы комикс про этого Друпи, но

малыш уснул на руках своей мамы, и Я не осмелился потревожить

их уют. Так Я и ехал. Смотрел в окно на людей и дымящие

вдали заводы, потом начал читать рекламные объявления,