Потерянная, обретенная
Шрифт:
Принцессы уходили в прошлое своей жеманной семенящей походкой, благоухая розами и пачулями, унося на шляпе чучела птиц. Наступало новое время. К очередному моего рождения мама подарила мне «будуарную куклу».
– Я не дарила тебе кукол в детстве, – сказала она, отчего-то смущаясь. – А теперь ты уже взрослая и скоро выйдешь замуж. У тебя были куклы?
– Не помню, – ответила я.
Мне ничего не стоило придумать себе все что угодно, любую игрушку или друга, так зачем мне куклы? Но эта мне понравилась. Со временем люди забыли, что такое будуарная кукла, а в те годы они были очень распространены. И предназначались не для детей, а для молодых женщин, которые не наигрались в игрушки или просто хотели приобрести модную безделушку. Большие, с мягким телом и фарфоровым личиком, в изысканных нарядах, они идеально подходили для расслабленных поз будуара. Их
Та кукла, которая досталась мне, была в черном вечернем платье и шляпке-колокольчике. В уголке ее ярко напомаженного рта торчала папироска, и складка рта была удивительно знакома. Упрямо выступал подбородок, из-под полей шляпки весело блестели черные глаза. С длинной шейки свисала нитка жемчуга. Крошечные туфельки были сшиты из змеиной кожи. В миниатюрном ридикюле лежали ножницы и малюсенький флакончик духов «Шанель № 5». Я засмеялась, и мать, напряженно следившая за мной, расслабилась и засмеялась тоже.
– Как ты назовешь свою новую подругу?
– Мне бы хотелось… Коко.
– Прекрасное имя! – подмигнула мне мать.
Осенью, когда подходил конец моему «испытательному сроку», Шанель рассталась с князем Дмитрием. Я ожидала слез и драмы, но ошиблась, как часто ошибалась в отношении матери. Мне казалось, что она очень привязана к своему молодому любовнику, но она простилась с ним едва ли не с облегчением. Кажется, он ей надоел. Я вполне спокойно отнеслась к их разрыву, куда больше меня задело расставание матери с великой княгиней Марией Павловной. К тому времени Мария Павловна решила расширить дело и сняла для «Китмира» трехэтажный особняк на улице Монтень. На первом этаже разместились контора и выставочный зал, на втором и третьем трудились вышивальщицы, закройщики и технологи. Великая княгиня даже поступилась принципами и, чтобы угодить Шанель, наняла нескольких француженок. Вышивки Марии Павловны приобрели известность далеко за пределами Франции. Однако успех таил в себе опасность, которую великая княгиня тогда еще не совсем понимала. Творческая, трудолюбивая, вдохновенная, – но ее аристократизм не желал мириться с деловой хваткой. Она была не просто не похожа на мою мать, она была ее антагонистом. Когда стало ясно, что расширение дома требует больших средств, чем имелось в наличии, Мария Павловна продала свою изумрудную парюру, чтобы заплатить швейкам. Ей нужно было поддержать «Китмир», и она взяла заказ от Жана Пату, которого Шанель считала одним из главных своих соперников.
– Несмотря на то что у нас был подписан договор! – возмущалась Шанель. – Эти русские не умеют вести дела! И она сказала мне об этом без всякого смущения, со своим обычным мило-равнодушным лицом, словно любуясь своей порядочностью и правдивостью! О, я была на высоте! Я сказала: хорошо, княгиня Мария, давайте это обсудим. На другой день я прислала ей список клиентов, с которыми ее фирме запрещалось сотрудничать. Дому Пату, разумеется, была уделена первая строчка! Но она сделала вид, что не поняла намека. Мне пришлось сказать ей, что она торгует моими производственными секретами, закрыть перед ней двери ателье на улице Камбон и разорвать эксклюзивный контракт! Посмотрим, как она справится с самостоятельным плаванием!
Если мать ожидала, что «Китмир» пойдет ко дну немедленно, словно дырявая шлюпка, то она просчиталась. В новом сезоне русский дом вышивки создал не менее двухсот новых моделей на любой вкус. Заказов поступало так много, что они передавались русским ателье, находившимся в провинции. На Марию Павловну работали более ста вышивальщиц по всей Франции.
– Ты же понимаешь, – сказала мне Шанель, зло шурша страницами модного журнала, где описывалось победоносное шествие
«Китмира» по мировым подиумам, – расширение производства на деле означает потерю единого стиля.Тут она была права. Разрыв домов «Шанель» и «Китмир» мог обернуться несчастьем только для последнего.
Но без несчастья и у нас не обошлось, и слезы были пролиты. Как-то мы собрались за ужином, Мария разливала суп. Она была медлительна. В последнее время у нее сильно отекали ноги, и я пользовала ее настойкой наперстянки, но, к сожалению, слишком хорошо понимала, чем это кончится. Вдруг Мария аккуратно положила разливательную ложку на тарелку, схватилась за левую грудь и медленно, даже грациозно, осела на пол. Лицо ее пошло синими пятнами, дыхание замедлилось. Она умерла.
– Значит, и мне здесь не жить, – сказала мать. Она, как и я, была очень привязана к Марии. Мы не привыкли обходиться без ее ненавязчивой заботы.
После смерти Марии в «Легком дыхании» все пошло кувырком. Вилла стала окончательно походить на цыганский табор. Тогда мать объявила:
– Мне до смерти надоела эта вилла!
Я удивилась, поскольку была уверена, что она обожает «Легкое дыхание». Но мне пришлось согласиться, что здесь стало тесновато. Стравинские, их четверо детей, собаки, гости, – мы все просто не помещались на вилле. Мадам Стравинская разрыдалась, когда узнала, что Шанель собирается присмотреть себе жилье в Париже, но мать поспешила ее утешить:
– Нет-нет, я не стану продавать «Легкое дыхание». Вы можете здесь жить сколько вам будет угодно!
Стравинские утешились и в знак благодарности презентовали маме старинную икону. С ней она не расставалась до конца дней – очень странная привязанность для такой не религиозной и не сентиментальной женщины.
– А мы с тобой найдем новую чудесную квартиру в Париже, – сказала мне мама.
– Ты кое-что забыла, – напомнила я. – Скоро я выйду замуж. Прости, но я не смогу жить с тобой в новой квартире.
Мать хмыкнула:
– Где же ты собираешься жить?
– В Довилле. С мужем.
– Прекрасно. А как же Сорбонна?
Я задумалась. В этом году я выбрала специализацией психиатрию. Она заинтересовала меня больше гинекологии. К тому же в Гарше, где располагалась вилла «Легкое дыхание», открывалась клиника нервных болезней. Я мечтала попасть туда на практику.
– Так как же?
– Мы с Александром это обсудим.
– Странно, что до сих пор не обсудили, – заметила мать.
«Уж кто бы говорил! – хотелось крикнуть мне. – Ты же ровным счетом ничего не знаешь о том, как должны складываться отношения жениха и невесты!»
Впрочем, я и сама не очень-то много об этом знала. И мать оказалась права. На первом же после этого разговора свидании выяснилось, что мы с Александром по-разному представляли себе нашу будущую жизнь.
– Я понимаю и уважаю ваше желание получить образование и быть независимой. Но поверьте, моя дорогая, вам не придется нуждаться, когда мы поженимся. Я буду о вас заботиться. Вы можете оставить учебу немедленно.
– Но… Я вовсе не хочу оставлять учебу. Я, напротив… Я выбрала специальность врача-психиатра.
– Врач-психиатр? Это тот, кто лечит сумасшедших? Безумцев? Крошка моя, но это же очень опасно. Есть опасные сумасшедшие, которых держат…
– Александр, – сказала я с неуместным, может быть, смешком, – психиатрия ушла далеко вперед. Теперь с душевнобольными не обращаются как с преступниками. Их не обливают ледяной водой, не держат на цепи, не бьют палками. Механическое насилие над больными отменено по всей Европе. Их лечат медикаментозным способом, а также применяют новейшие методики психоанализа. Вы слышали о докторе Фрейде? Это венский ученый. Согласно его учению, в мозгу человека выделяется область животных инстинктов, так называемое «Оно», противостоящее личностному «Я» и общественному «Сверх-Я». Бессознательное, с точки зрения Фрейда и его последователей, становится тюрьмой для запретных желаний, в частности, желаний эротических, вытесняемых в него сознанием. Ввиду того, что окончательно уничтожить желание невозможно, для его безопасного осуществления сознание предлагает механизм так называемой «сублимации», реализации через религию или творчество. Нервное расстройство в таком случае представляется просто как сбой в механизме сублимирования и выплескивание запретного наружу через болезненную, ненормальную реакцию. Для восстановления нормального функционирования личности Фрейд предлагает особую технику, называемую психоанализом, которая предполагает возвращение больного к детским воспоминаниям и разрешению возникшей проблемы… Но вам, наверное, не очень интересно слушать…