Потерявшиеся в России

– Все хорошо, улыбнулась Мила.
– Денег бы поболь-ше. Без денег счастье, вроде, как и неполное.

Мила сказала это просто, и в словах ее не ощущалось никакой обиды и не было желчи.

– Ну, знаешь, денег всегда всем не хватает. И сколько ни дай, все будет мало. Сейчас не хватает на шубу, потом будет не хватать на дорогую машину. А у вас, кстати, и машина приличная есть. Не гневи бога, Мила, ты идешь домой и знаешь, что дома порядок и трезвый любящий муж. Забыла, какие концерты твой благоверный устраи-вал?. То-то!. К хорошему быстро привыкаешь. Только пло-хое тоже забывать не следует.

– Omnia vincit amor , - поддержал жену Виталий Юрь-евич. Были бы любовь и согласие, а все остальное прило-жится. Наберись терпения и думай иногда, что кому-то живется значительно хуже. Кстати, большие деньги еще никому счастья не приносили. Вспомни род Онасисов.

– Каких Онасисов, пап? Володя в Москве по работе был, хотел в Третьяковку сходить - он же художник от бо-га, - сунулся, думал, как раньше, плата типа символиче-ской, а там билет не всякому по карману. Потоптался, по-вздыхал и пошел восвояси. А ты мне про Онасиса. Вникни в парадокс: доктору наук, профессору не по карману кар-тинная галерея. А о Большом театре я уже и не говорю. И для кого тогда эти вечные ценности?

– Мила, дочка, не может быть такого!

– Не может быть, потому что не может быть никогда?
– насмешливо сказала Мила.

– Потому что это нелогично. Все, в конце концов, ста-нет на свои места. Произошла смена систем. Канул в Лету тоталитарный режим и хорошо, что обошлись малой кро-вью. Вот мы и расплачиваемся хаосом. Но это лучше, чем кровь. Я уверен, что все изменится, и мы будем жить не хуже Европы.

– Твоими бы устами, пап, да мед пить. Нам всю жизнь обещали райскую жизнь, то при социализме, то при ком-мунизме. Так что эти сказки нам слушать, выражаясь со-временным языком, 'западло'.

– Где ты хоть этих ужасных слов нахваталась?
– воз-мутилась Ольга Алексеевна, - будто ты только что из ко-лонии строгого режима освободилась.

– Откинулась.

– Куда откинулась?
– не поняла Ольга Алексеевна.

– Так говорят зеки, которых выпустили по окончании срока.

– Да ну тебя совсем, - махнула рукой Ольга Алексеев-на.

Пили чай с яблочным пирогом и сливовым вареньем. Чай Таисия Ивановна заваривала с небольшой щепоткой индийского или китайского листового чая, но это, в прин-ципе, было не важно, потому что основной вкус чаю при-давал зверобой и мята, которые она добавляла к заварке. Чай получался пахучим и с красивым красноватым оттен-ком.

– Как же теперь Валя одна будет?
– сказала Ольга Алексеевна, когда чаепитие закончилось и чашки переко-чевали в мойку.

– Наверно, уедет к Линке в Бельгию. Там все налаже-но: стабильный заработок, хорошая квартира. Да и детям бабушка нужна, все равно няню нанимают. А потом тетя Вала классный дамский мастер. По крайней мере, здесь к ней в 'Салон красоты' в очередь за месяц записывались.

– Это она сама сказала или ты так думаешь?
– поинте-ресовалась Ольга Алексеевна.

– Нет, я знаю, что Лина этого хочет. Еще когда отец был жив, Линка говорила, хорошо, мол, если бы родители были рядом, а тетя Валя говорила, что будь она одна, уеха-ла б хоть на край света, но дядя Слава считал, что русские должны жить в России, даже если она стала мачехой, а с ансамблем своим его только смерть разлучит.

– Вот и разлучила, - вздохнула Ольга Алексеевна.

– Где ж хоронить будут?
– спросил Виталий Юрьевич.

– На Крестительском кладбище.

– А говорят, теперь хоронят на новом кладбище, где-то в Лужках. А здесь, в городе, не хоронят.

– Почему? Хоронят и здесь, - отозвалась Ольга Алек-сеевна.
– Если есть место, хоронят.

– У него мать и брат на Крестительском похоронены, - пояснила Мила.

– Ну вот, - почему-то обрадовалась Ольга Алексеевна.
– Значит место есть.

Мила посмотрела на часы и заторопилась.

– Пойду я. Забегу к тете Вале, а потом надо Катюху из школы встретить, в пять вторая смена кончается. И Володя скоро придет. Все. Побежала.
– Мила торопливо надела перед зеркалом песцовую шапку, схватила с вешалки лег-кое демисезонное пальто, поцеловала отца и мать и, одева-ясь на ходу, выскользнула в коридор, но дверь, не успев захлопнуться, приоткрылась, и голова Милы снова просу-нулась в дверь:

– Родители, я вас люблю. Пока.

– Ольга Алексеевна засмеялась, а озабоченность на лице Виталия Юрьевича растворилась в улыбке, взгляд по-теплел, и в глазах исчезла колючесть.

Глава 30

Было уже по-зимнему холодно. Зима еще не наступи-ла, но ждали, что вот-вот посыпит снег: ветер уже носил поземку, и снежная крупа больно хлестала по лицу, и люди поворачивались спиной к ветру или утыкали носы в шар-фы и воротники пальто.

Несмотря на ненастную погоду, народу на похороны пришло много. На гроб филармония поскупилась. Вяче-слав Михайлович лежал в стандартном сосновом гробу, правда, обитым красным бархатом. Под траурный марш гроб с телом вынесли на улицу и поставили на две табу-ретки. 'Какой синюшный цвет лица, - безразлично отме-тил Виталий Юрьевич. Равнодушно, потому что он уже не отождествлял лежащее в гробу тело с Вячеславом Михай-ловичем. Для него человек существовал или не существо-вал. Все остальное уже было не важно. Так случилось, ко-гда умер его отец, Юрий Тимофеевич. Виталию Юрьевичу тогда было двадцать лет. Он очень переживал, когда отец медленно угасал от рака, не находил себе места и изводил-ся от тоски и жалости к отцу. А когда отец умер, и Виталий Юрьевич увидел его мертвым, он поймал себя на мысли, что смотрит с какой-то брезгливостью на труп и воспри-нимает его просто как нелепость, несовместимую с тем живым, которого он любил, и кто ему был дорог. Его по-просили побрить мертвое лицо, на котором вдруг выступи-ла щетина, и он с трудом заставил себя взять в руки элек-трическую бритву и автоматически, избегая смотреть на то, что недавно еще было его отцом, водил по щекам, усам и подбородку. И на похоронах, которые он запомнил как дурной сон, он слышал причитания, похожие на зауныв-ную, надрывную песню бабушки, и истерический, захле-бывающийся плач матери, и разноголосые стенания, похо-жие на вой, родни, но сам не проронил ни слезинки и вы-полнял все, что его просили, с отрешенностью зомби. Отца просто не стало. Все остальное было бутафорией. Родст-венники тогда упрекнули его в черствости, а мать до самой смерти жаловалась, что похоронить ее будет некому, по-тому что на сына, которого даже смерть отца не тронула, надеяться нечего...

До центральной улицы гроб несли на плечах под не-прерывный, разрывающий душу похоронный марш. Про-цессия растянулась на сотню метров. Впереди несли венки: от филармонии, от танцевального коллектива, от родст-венников, от городского отдела культуры и даже от город-ской администрации. На подходе к улице Горького гроб погрузили в катафалк, близкие полезли за гробом, осталь-ные, кто хотел ехать на кладбище, сели в автобус.

У кладбищенских ворот процессию встретил батюш-ка, гроб внесли в церковь, и началось отпевание. Виталий Юрьевич столбом стоял в толпе провожающих, косился украдкой на иконы, к которым многие прикладывались, не знал, как вести себя, и чувствовал неловкость. Он с удив-лением отметил, что Ольга Алексеевна крестится и делает это естественно и ловко, как истинно верующая.

– А вы что? Если в храм пришли, перекреститесь. Креститесь, креститесь, рука не отсохнет, - услышал Вита-лий Юрьевич и не сразу понял, что дьяк обращается к не-му.

Он неловко перекрестился и, почему-то, ему было стыдно.

– Вот она, катком прокатившаяся по душам атеисти-ческая мораль советской власти, - иронически подумал Ви-талий Юрьевич.
– Видно, я как был атеистом, так им и ос-танусь... Но, в конце концов, Толстой был верующим, а в церковь не ходил и церковно-служащих не любил, - успо-коил свою совесть Виталий Юрьевич.

К месту захоронения шли за батюшкой, который не-разборчиво бубнил старославянские слова и размахивал кадилом. Время от времени он оборачивался, и тогда Ли-нин муж, Володя, совал ему в руку мелкую купюру.

Когда гроб закрыли крышкой, с женой покойного Вя-чеслава Михайловича Валей случилась истерика. Она бро-силась к гробу, ее оттащили и удерживали Володя и Лина, пока она не успокоилась.

Гроб опустили на веревках два могильщика. Им по-могал кто-то из провожающих. Могильщики оступались на мерзлых кучах земли, скользя и теряя равновесие. Нако-нец, гроб стал на дно могилы, головами уйдя в выемку у самого дна, вырытую из экономии, чтобы не копать могилу во всю длину. Градом застучали о крышку гроба смерз-шиеся комья земли, и вдруг хор голосов завел обрядовую песню к разлуке: