Потерявшиеся в России
Шрифт:
Стоят сани снаряженные,
Ой да наряженные.
И полостью подернуты,
Ой да подернуты.
Только сесть в сани да поехати,
Ой да поехати.
Кому вынется, тому сбудется,
Ой да сбудется.
Тому сбудется, не минуется,
Ой да не минуется.
Пели ладно, высокий голос выводил строку, а осталь-ные многоголосно подхватывали припевные повторы. Песня плачем разносилась по кладбищу и от этого плача или стона щемило сердце.
Сидела я у окошечка,
Ждала к себе милого.
Не могла дождатися -
Спать ложилася.
Утром встала - спохватилася,
Гляжу на себя - вдова!
На могильный холмик положили
По дороге их нагнала нищенка, полная девочка с гру-бо зашитой заячьей губой и загундосила: 'Владимир Пет-рович всем денежку давал, а мне не дал. Дайте, Христа ра-ди!'
– Оля, дай ей сколько-нибудь!
– растерянно попросил Виталий Юрьевич.
Ольга Алексеевна достала из сумки десятку и отдала девочке, та сразу отстала
– Чего она ко мне-то?
– удивился Виталий Юрьевич.
– Внушаешь доверие, - шепнула Ольга Алексеевна.
– Кто такой Владимир Петрович?
– Здравствуйте! Муж Лины... Он же здесь вроде стар-шего. Распорядитель, что-ли.
– Надо же, нищие как быстро сориентировались, и имя отчество знают, - чуть усмехнулся Виталий Юрьевич.
Они подождали Лину и Валентину на выходе, еще раз выразили соболезнование. Ольга Алексеевна соврала, что Виталий Юрьевич плохо себя чувствует, и они не остались на поминки.
Дома Виталий Юрьевич с Ольгой Алексеевной помя-нули покойника, выпив по рюмке водки перед ужином, а на следующий день, в субботу, когда к ним зашел Влади-мир Сергеевич с Милой и Катюшкой, Виталий Юрьевич достал из холодильника начатую бутылку водки и поста-вил на стол.
– Надо всем вместе помянуть Вячеслава Михайловича, - ответил он на вопросительный взгляд жены.
Ольга Алексеевна собрала на стол, вслед за мужчина-ми пригубила из рюмки.
– Похороны были знатные, - заметил Виталий Юрье-вич.
– Дай бог каждому, - эхом откликнулась Ольга Алек-сеевна.
– Много было народу. Венки. И от филармонии, и от отдела культуры. И весь ансамбль 'Матрешки', кото-рым он руководил, хотя они последнее время и перебива-лись кое-как.
– Вы, родители, завидуете, что-ли?
– засмеялась Мила.
– Не говори глупости, - обиделась Ольга Алексеевна.
– Завидовать тут нечему. А только приятно, когда в послед-ний путь тебя провожают по-человечески, а не кое-как.
– Да ладно, мам, шучу!
– серьезно сказала Мила.
– Не обижайся. Вам еще рано думать о похоронах.
– Все хорошо. Только гроб еле через ограды протащи-ли, - вспомнил Виталий Юрьевич.
– Так у нас ограды, как заборы на дачах, в человече-ский рост. Только зачем, непонятно! Некоторые на калитки даже замки вешают, - заметила Ольга Алексеевна.
– Да это ладно. Сейчас место на городском кладбище - дефицит. Ловкие люди и здесь поспели. Ходят, выиски-вают заброшенные могилы и за взятку приватизируют мес-та. Да еще могильщики, тоже за взятку, теснят уже занятые места и чуть не на дороге устраивают захоронения. Вот и растут ограды там, где им не положено быть.
– Ну надо ж!
– всплеснула руками Ольга Алексеевна.
– Еще неприятности!.. Мы когда на могилу сходим?
– набро-силась она на мужа.
– Там, небось, уже заросло все. Вот займут наше место, куда мы с тобой? И повезут в Лужки, к черту на кулички.
–
Да какая тебе разница?– буркнул Виталий Юрьевич.
– Omnia vinitas .
– Ну, вы, родители, даете!
– только и могла сказать Мила.
Глава 31
– Володя, вы в бога верите?
– спросил Виталий Юрье-вич.
Владимир Сергеевич сидел в кабинете Виталия Юрь-евича и листал 'Энциклопедический словарь' издания Ф. Павленкова 1905 года. Он оторвался от книги и удивленно посмотрел на тестя. Тот сидел за письменным столом вполоборота к Владимиру Сергеевичу и тер стекла очков замшевой салфеточкой.
– Сложный вопрос, - Владимир Сергеевич отложил книгу разворотом вниз на диван рядом с собой.
– Если в примитивном его понимании, то есть в того Бога, которого в экзотерических религиях люди наделяют ревнивостью, нетерпимостью, который радуется или испытывает гнев, - категорически нет. А если следовать понятию о Боге, кото-рый не имеет личных качеств, потому что в своей сущно-сти не имеет личности, то скорее да, чем нет. Но это уже другая вера, это ближе к теософии , которую в советское время называли мистикой, а ее распространение на Западе признаком упадка и вырождения культуры. Если по Лени-ну, то Бог - это 'комплекс идей, порожденных тупой при-давленностью человека'.
– Ну, в Советское время всякая вера была не в чести и считалась признаком невежества, а церковные обряды - мракобесием. А по Ленину, религия вообще усыпляет классовую борьбу, а какой же коммунизм без классовой борьбы?
– Нет, почему же? Вера в коммунизм и счастливое бу-дущее очень даже приветствовалась, - серьезно сказал Владимир Сергеевич.
Виталий Юрьевич улыбнулся краешком губ:
– Ну, идеалы одной земной жизни, будь они трижды возвышенны, не гарантируют счастья. Я спрошу по-другому. Вы верите в жизнь после смерти?
– Условно говоря, в Ад и Рай?.. Или в реинкарнацию?
– Владимир Сергеевич пытливо посмотрел на Виталия Юрьевича.
– Ну, в Ад и Рай - примитивно. А в реинкарнацию? Не слишком ли просто? Душа улетела, душа прилетела, то есть переместилась в другое тело.
– Так ведь и Ад - не жаровня со сковородкой и кипя-щей смолой, а Рай - не сад с его райскими кущами, а веч-ные муки или вечное блаженство души. Современные тео-логи - люди весьма образованные, мыслят категориями разумными и не отрицают основополагающего влияния теософии. Но теологи, по-моему, пребывают в сложном положении. Ведь учение Христа искажено. Взять хотя бы то, что церковь обещает вечные муки или вечное блажен-ство за совершенное в течение одной жизни на земле. Но тогда это значит, что каждый из нас заслуживает вечные муки. Уже одно это заводит учение в тупик... Мне, напри-мер, больше по душе понятия теософии. Они, во-первых, не противоречат привычным для нас материалистическим представлениям, потому что говорят о материи. Только материалисты ограничивают понятие 'материя' Миром Плотным, Физическим, а оккультисты же, соглашаясь с понятием 'материя' в этом смысле, добавляют, что 'мате-рия' - это философская категория, служащая для обозна-чения объективной реальности, отображаемой не только известными человеку чувствами, но и теми, которые есть у него в потенциальном состоянии. Во-вторых, они объяс-няют многое непонятное, что является следствием непо-знанного. Мы, конечно, можем принимать или не прини-мать основные тезисы теософии, но другого логичного и разумно построенного понятия в религиозных схемах нет.