Повесть об учителе

Левашов ответил не сразу. Встал, раздумчиво сделал несколько шагов. Ох, уж этот дотошный Валера! Надо же: такой вопрос, когда в классе директриса.

Но она опередила.

– Вопрос не по теме урока. Полагаю, на экскурсии достаточно сказано о боях на "линии Сталина". Надо было внимательно слушать.

Климович продолжал стоять и уже не скрывал усмешку. Лёгкую такую, но достаточно выразительную. Смотрел не на директрису. На Левашова. Дескать, ну что вы молчите, Илья Алексеевич? Сами же учили размышлять, докапываться до истоков.

Левашов вызов принял: да, учил.

– Ну что ж... Внесём ясность. Татьяна Сергеевна! Я сам собирался прокомментировать то, что вчера мы увидели и услышали на экскурсии. Вы правы: сегодня это не тема урока. Но коль вопрос задан, отвечу тебе, Валера. Начну с того, что линия укреплений, о которой речь, была создана в довоенные годы на старой государственной границе. Линией Сталина тогда не называлась. Это название придумано в наши годы. После сговора Сталина с Гитлером советские войска 17 сентября 1939 года вошли в Западную Украину и Белоруссию. Государственная граница передвинулась на запад. В руководстве СССР посчитали, что старые укрепления уже не нужны. Там сняли вооружение, а некоторые траншеи и блиндажи использовали в хозяйственных целях. Когда грянула Великая Отечественная, наступление немцев было столь стремительным, что эта бывшая линия укреплений какой-либо существенной роли не сыграла. А вот в районе Острошицкого городка наступающим немцам пришлось немного потоптаться. Но это уже не на той "линии", а под самым Минском. Сопротивление врагу оказала 100-я стрелковая дивизия. Однако силы были слишком неравны, и ты, Валера, сказал совершенно правильно: не прошло и недели после начала войны, и немцы уже вошли в Минск.

Ещё вопросы на эту тему будут?

Класс молчал. Снова поднялась директриса.

– Илья Алексеевич изложил свою личную точку зрения. К сожалению, она не адекватна общегосударственной, а значит, не подлежащей сомнению.
– - И подчёркнуто завершила: -- Линия Сталина -- гордость нашей республики. Прошу запомнить и не задавать глупых вопросов.

Победно задержала взгляд на Левашове: ну что, получил отлуп?

Выходя из класса, подозвала его к себе:

– Завтра в 16.00 -- педсовет. Вам быть обязательно.

В тот день уроков у него не было. Но с утра -- звонок.

– Илья Алексеевич, это Зенчик, заведующий идеологическим отделом Московского района. Не могли бы вы сегодня зайти ко мне?

– Когда?

– Ну, часиков в 12... Договорились!

Левашов устало положил трубку. Начинается...

Зенчик встретил его подчёркнуто неофициально.

– Присаживайтесь, Илья Алексеевич.
– - Вышел из-за стола, сел рядом.-- Хочу, чтобы разговор у нас был как коллеги с коллегой. Я ведь тоже работал в школе и тоже историком...

Это Левашов знал. Проработал Зенчик учителем недолго. А в 1996-м, когда правитель уже во всю обнажил свои железные локотки, добиваясь изменения Конституции в пользу абсолютной власти, молодой учитель истории Зенчик выступил на республиканском телевидении в его поддержку. Мол, страна переживает в своём развитии нелёгкий период. Нужна крепкая власть, способная уверенно воплотить в жизнь народные чаяния. А для этого необходимо дать президенту широкие полномочия. Наш президент -- именно тот человек, который способен повести страну к процветанию и могуществу...

И для убедительности -- исторические примеры: в России был Пётр Первый, В Америке -- Линкольн, в Германии -- Бисмарк... Не обошёл и Сталина. Хотя и были у него ошибки -- (живой ведь человек!) -- но в целом проявил себя сильным и дальновидным политиком.. Какую могучую страну после себя оставил!

И снова мостик к белорусскому правителю: всенародно избранный, судьбоносный президент. Надо расширить его полномочия!

Не прошло и месяца, как Зенчика назначили директором школы, и пошла его карьера вверх.

В своём кабинете был обходителен, голос не повышал, мягкими манерами демонстрировал демократичность. Над его столом, конечно же, -- портрет правителя.

Левашов подумал: "А что, собственно изменилось? Раньше в райкомах-обкомах партии был отдел пропаганды и в зависимости от времени висели портреты Сталина, Хрущёва, Брежнева".

...
– Илья Алексеевич, буду с вами откровенен. Звонила Татьяна Сергеевна. Очень рассержена на вас. На уроке истории, отвечая на вопрос ученика, Вы допустили некорректность, поставили директора школы в неловкое положение.

– И в чём же эта моя некорректность?

– Ну как в чём?.. Вопрос вашего ученика был провокационный. Директор его пресекла. И правильно сделала. Нельзя охаивать в школе то, что официально признано и пропагандируется. Школа -- не дискуссионный клуб. А вы -- всё наоборот.

Левашов уже начал заводиться.

– Но если ученик в чём-то сомневается, почему же учитель должен молчать или говорить заведомую неправду? А сами вы уверены, что на "линии Сталина", как велено теперь её называть, в конце июня 41-го шли бои?

– Илья Алексеевич... (Укоризненный вздох). Вы же умный человек. Не будем сейчас спорить -- шли там бои или не шли. Есть официальная установка. Вот её и будем придерживаться. А иначе такой пойдёт разнобой! И вообще давайте лучше поговорим о завтрашнем педсовете (Доверительно придвинулся). От того, как поведёте себя на нём, будет зависеть ваша педагогическая судьба.

– Так что я завтра должен сказать на педсовете? "Простите меня, неразумного? На своих уроках не в ту степь завернул? Непатриотичные мысли внушал ученикам"?

– Ну зачем же вы так, Илья Алексеевич?.. Никто не требует от вас какого-то самобичевания. А вот сказать коллегам: "учту ваши замечания и в дальнейшем постараюсь не давать для них поводов" -- нечто такое услышать от вас на завтрашнем педсовете хотелось бы...

Зенчик, словно парикмахер, проводящий по щеке ваткой, пропитанной одеколоном. Подумав об этом, Левашов погнал свои мысли к завтрашнему дню. "Ну а дальше, дальше-то что? Дальше надо расплачиваться. Только чем?"

И всё-таки разговор с Зенчиком вселил некоторую надежду. Вроде бы районный идеолог настроен не агрессивно. А, может, завтра ничего такого особенного и не произойдёт? Бывает же в небе: погремит, погремит, а гроза проходит стороной. Ну, пожурят его, возможно, скажут что-то обидное, а он проявит выдержку, промолчит или заслонится этаким нейтральным: "Я всё понял, спасибо, в дальнейшем учту". Это же никаких обязательств. Как "учтёт" -- уже совсем другое. Стоит ли завтра обострять ситуацию? На кону не что-нибудь -- его педагогическое будущее.

Так пронесёт завтра или не пронесёт, если он не будет "обострять"?

Не хитри!
– - одёрнул себя.
– - Готовься к худшему. Ведь знаешь, хорошо знаешь: завтра от тебя потребуют полной капитуляции.

... После ужина самое бы время зарыться в Интернет, а он всё расхаживал по кухне. И вдруг вспомнил: вчера Оля жаловалась: перекосился каблук туфли. Хватит попусту топать! А ну-ка, сын монтажника-сапожника, займись полезным делом. Ручная работа отвлекает от тревожных мыслей.

Осмотрел туфлю. Каблук на последнем издыхании. Не проблема: заменим другим. Приготовил необходимый инструмент, гвоздики, клей, цветной лак. Достал из ремонтного ящика деревянный брусок. Когда-то подобрал его возле свалки: авось, пригодится. Ещё как пригодился! Отпилил по нужному размеру, отгладил напильником, а потом наждачкой, пропитал лаком. Сравнил со старым каблуком. Близнецы! А потом, как говорится, дело техники.