Повесть об учителе

– Зачем мы в школе? Только лишь для того, чтобы учить детей физике, математике, истории и прочим наукам? Не только. Чтобы ребячьи души были чисты, чтобы их не отравляла фальшь. А нас, учителей, заставляют вгонять её в их души под видом государственной идеологии. Кому она нужна эта идеология? Прежде всего власти, чтобы её удержать, чтобы не было никакого сопротивления произволу. Рабская покорность -- вот что она несёт...

– Илья Алексеевич!
– - властно оборвала директриса.
– - Вы не на оппозиционном митинге.

– Знаю. Но если это педсовет, прошу меня не перебивать... Вот вы, Татьяна Сергеевна, объявили нам, что надо распределить среди школьников билеты в ледовый дворец. Мы знаем: хоккей страстно любит наш правитель...

– Не правитель, а президент, -- опять встряла директриса.

– Я называю вещи своими именами. Именно правитель, потому что он правит страной. Правит по-диктаторски, и это всем давно хорошо известно...

Внутренний голос-светофор зажёг красный свет. Стоп! Опасно. Это уже политика. Но страх отброшен. Сколько же можно втягивать голову в плечи!

...
– По его указанию этих ледовых дворцов понастроили сверх всякой меры. Теперь их надо кем-то заполнять. Так почему мы, учителя, должны делать из подростков хоккейных фанатов?

– Вы уходите от ответа на предъявленное вам серьёзное обвинение.
– - В голосе директрисы уже гнев.

– Не ухожу, Татьяна Сергеевна. Как раз подошёл... Меня обвинили в том, что я, отвечая на вопрос ученика, опроверг миф о так называемой "линии Сталина". Да, это миф, и ни один настоящий историк его не поддержит. Но суть этого мифа не только в выдумке события, которого не было. Главное тут -- возвеличивание Сталина, диктатора-изувера, погубившего своими репрессиями и вопиющими просчётами и накануне, и в ходе войны миллионы своих сограждан. И теперь бить в барабаны по поводу этой мифической линии? Я в эти игры не играю.

Замолчал. Сделал несколько глотательных движений, успокаивающих дыхание,

Директриса медленно повела головой туда-сюда, давая понять собравшимся: "вы же видите, что это за фрукт".

– Илья Алексеевич, у вас всё?

– У меня всё.
– - Сел.

– Ну что, коллеги, обсудим это выступление?

Учителя хмуро молчали.

– Быть тут нейтральными никак нельзя, -- подстёгивала директриса.
– - У каждого из вас должна быть гражданская позиция. Итак, кому слово?

Поднялась химичка, недавняя выпускница пединститута.

– Не пойму я вас, Илья Алексеевич. Опытный педагог, в армии служили, и вдруг такие высказывания. Я их осуждаю...

"Откукарекала, -- отметил про себя Левашов.
– - А где же аргументы? Впрочем, зачем ей аргументы? Ей карьеру надо делать.

В таком же примерно духе выступили ещё двое. Однако обличительного пафоса, на что, очевидно, рассчитывала директриса, не было. Чувствовалось: говорили по принуждению. Общие укоризненные фразы. ("Вот уж не ожидала, Илья Алексеевич". "Некорректно вы поступили"). Но риторика эта была какой-то вялой, будто выдавленной из тюбика. Говорили, как в таких случаях "положено". Кем "положено", почему -- над этим задумываться не привыкли.

Зла на своих обличителей у Левашова не было. Понимал: контракты, страх потерять работу... С тоской подумал: Господи, сколько же должно смениться поколений, чтобы в обществе наконец утвердилось гражданское достоинство, сметающее всё рабское, а, значит, унизительное и угодливое!

– Есть ещё желающие выступить?
– - Взгляд директрисы снова заскользил по лицам собравшихся.

– Есть.

Это учитель информатики Панизник. Лет за сорок, с седоватой бородкой. В школе около года. Дока в компьютерных делах. В этом Левашов убедился. Его компьютер, подхватив вирус, основательно закис. Панизник провозился с ним около двух часов, пока вдохнул в него жизнь. От денег за работу отказался. "Для меня это полезная практика. Уж очень случай интересный".

На педсоветах выступал редко и то, когда обсуждаемый вопрос так или иначе был связан с информатикой. Обычно держал на коленях блокнот, куда время от времени что-то записывал. "И что вы там фиксируете, Алесь Францевич?" -- как-то поинтересовался Левашов.

– - Ценные указания нашего директора?"

"Будь они ценные, я бы бы вместо этого блокнота использовал диктофон. А записываю кое-какие компьютерные мысли. Чего пропадать зря времени!"

"Рациональный мужик, -- одобрительно тогда подумал Левашов.
– - Есть чему поучиться".

Сегодня Панизник без блокнота. Лицо напряжённое, будто всё, что здесь происходит, нацелено на него.

– Давайте определимся: разве это педсовет? Как и в совковые времена, раскручивается "персональное дело". Учитель честно ответил на острый вопрос ученика, и теперь его хотят выгнать из школы. За что?! Я -- не историк, но человек достаточно грамотный, чтобы отвергнуть всю эту трескучую пропаганду "линии Сталина". Войдите в Интернет, и там вам убедительно откроется, как развивались события под Минском в конце июня 41-го. Из-за грубейших просчётов Сталина и массовых репрессий накануне войны, обезглавивших Красную армию, и произошла катастрофа: несмотря на скопище советских войск с огромным количеством боевой техники уже через несколько дней после начала войны Западный фронт развалился. Никакой линии обороны перед Минском практически не было. А через довоенные укрепления, которые уже перестали быть таковыми, немцы прошли, словно нож через сливочное масло. И теперь нам и, особенно ученикам, вешают лапшу на уши, опять прославляя Сталина. "Великий полководец...". Какой он великий, уже хорошо известно. Правильно назвал его Илья Алексеевич изувером. Сталинское тридцатилетнее царствование -- это миллионы загубленных жизней и судеб.

Знаю об этом и по своей родословной. Почти вся семья моего прадеда умерла от голода в 33-м году. А кто сотворил тогда Голодомор? Сталин и его сатрапы. Двух братьев моего деда сгноили в ГУЛАГе. Дядю моей жены безвинно расстреляли в 38-м. И этого злодея на пьедестал?

Скажу откровенно: мне стыдно за вас, коллеги: топчете по "указанию свыше" хорошего учителя и человека.

Предлагаю это судилище прекратить.

Пока он говорил, Зенчик нетерпеливо ёрзал на стуле. Оборвать Панизника не решился: надо же соблюсти хотя бы видимость демократии. Но едва Панизник закончил, не просто поднялся с места, -- вышел к начальственному столу директрисы, обозначив тем самым себя как представителя власти.

– Хватит лить грязь на великое прошлое советской державы и, в частности, на Сталина! Ему, Верховному главнокомандующему, мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. Я не собираюсь вести дискуссию по вопросам, на которые нашей государственной идеологией даны чёткие ответы. Школа -- не майдан, и вносить анархию в школу вам, товарищ Левашов, и вам...

– Панизник, -- подсказала директриса.

...
– и вам, товарищ Панизник, никто не позволит. Я думаю (повернулся к ней), директор школы предпримет соответствующие действия, чтобы контракт с учителем истории Левашовым прекратить. Его сегодняшнее выступление на педсовете окончательно меня убедило в необходимости этого. И с вами, товарищ Панизник, надо основательно разобраться.

– Не надо со мной разбираться. Я уже разобрался. Завтра подаю заявление с просьбой прервать контракт. Подыскал другую подходящую для меня работу. Программисты на дороге не валяются. (Усмехнулся). Если они трезвые. Не исключаю и возвращение в школу, но при условии, когда она действительно станет не полигоном для идеологических снарядов, а именно тем местом, где сеют разумное, доброе, вечное.

Левашов порывисто поднял руку.

Директриса, посверлив его глазами:

– Вы ещё хотите что-то сказать?