Повести

– А Шуйский-то, - кричал какой-то вихрастый под черной, усохшей сосной, - выход у крестьян вовсе отнять замыслил! Сказывают, кто годов за пятнадцать перед сим бежал, тех станут сыскивать и отдавать прежним господарям.

– Эх ты, Соломенные Кудри, а не все ль едино нам? Ну дадут тебе выход, а где грошей возьмешь, коль взыщут пожилое?*

_______________

* П о ж и л о е - особая пошлина; взыскивалась с крестьян за пользование господским строением.

– А верно ль бают, што царь на Москве шубами заторговал?

– С него станется!

– Скаредный, черт!

– Шу-у-убник!..

– Эй, браты, идем к большаку, глянем-ка еще разок!..

Курил духовитою смолкой ровно и густо лес.

– Иде-о-ом!

Сходились комаринцы, из края в край перекликались на поляне.

В конце села, на отшибе, был господский двор. Вдовая боярыня зимой и летом ходила в куньей телегрее - берегла от "прострела" старую свою плоть, - холила борзых кобелей да терзала и увечила своих холопов.

В полдень крепостного Сеньку Порошу позвали на крыльцо.

– Пошто собаки не кормлены?!
– закричала боярыня.
– Сечь тебя надобно, пересечь! Эй, подайте-ка мне плеть потяжеле!

Сенька не стал дожидаться. Он сверкнул пятками и побежал.

– Лю-у-ди!
– ударил ему вдогонку крик.
– Эй! Вора имайте!.. Борзых!.. Слушайте свору!

Он стал на кровлю земляного погреба, оглянулся, увидел бегущих по двору людей. Прыгнул - прямо в глухую крапиву, липучки и облепиху. Борзые залились. Он выхватил из плетня жердину и побежал. Впереди было гумно. Сбоку мелькнула пара огненношерстных псов. Псы настигали. Сенька закружил над головою жердь. Воздух обернулся крутым гудом... Стоялая вода блеснула перед ним. Он уперся жердиной в землю, перемахнул и дальше уже не бежал, а только упирался жердью и, высоко взлетая, скакал кузнечиком по жниву.

Погонщики не очень старались. Скоро и борзые стали отставать. Он бросил жердь. Жниво кончилось. Синяя сумеречная хвоя дохнула прохладою в лицо. Потом гул голосов ударил в уши. Он остановился на поляне...

Комаринцы глядели на него. Весь табор на мгновение затих. Старый бобыль Пепелыш окликнул Сеньку:

– Кто тебя, брат, так загонял? Или проведал што? Наши идут?

– Да не!
– сказал холоп.
– От боярыни едва ушел... Псов спустила... "Вора имайте!" - вопит... А все оттого, что не дал с себя спустить шкуру.

– Вона што!

Смех долго, раскатисто гудел в лесу. Смеялся и Сенька, славно уставший, радостный, перебиравший ногами, как перед плясом.

Комаринец Ложкомой подошел к нему, медленно разминаясь на месте, сказал:

– "Эх, рассукин сын, вор, комаринский мужик!.."

Сенька, уперши руки в бока и поводя бровями, быстро ответил:

– "А не хочет, не желает он боярыне служить!"

Кто-то крикнул:

– "Сняв кафтанишко, по улице бежит!"

Ложкомой заложил ногу за ногу. Сенька замесил пятками навыверт:

Он бежит, бежит,

Повертывает!

Ево судорга подергивает!..

Складывалась песня.

Лес стонал. Тут и там ломали коленца взад и вперед, валяли скоком и Загребом:

Ох, боярыня ты Марковна!

У тебя-то плеть не бархатна.

У меня ль да сердце шелковое,

Инда зуб о зуб пощелкивает...

Комаринцы грянули вприсядку.

Гудел лес. Загасли костры, сизо, горьковато дымя. Никла под коваными сапогами колокольчатая синь горечавок...

– Идут! Идут!
– вдруг звонко прокричали в стороне.

Оборвав пляс, треща валежником, комаринцы гурьбой устремились на дорогу.

Растянувшись на версты, завивая белую, жаркую пыль, шел обоз. За ним неровным строем подвигалось ополчение.

Подъехали конные.

– Юшка! Беззубцев!
– окликнули комаринцы молодого стрельца.
– Куда, черт, правишь? Своих не приметил?

– Здорово!
– Не по летам тучный, с серым, отеклым лицом казак спешился.
– Заждались?.. Зато боле двух тысяч нас. А большой воевода один тыщи стоит.

– Он-то где ж?

– А в обозе. Болотников Иван Исаич - вона он. Я-то с ним ведь с одного села. Бывалый человек: в турском плену был, папаримские земли прошел и за правду нашу стоит твердо.

– Чего долгое время не шли?

– А в пути дела много, - лениво протянул казак.
– Да заходил воевода в села - искал Телятевских князей. Он-то на них издавна в обиде...

Прошло ополчение, и снова тянулся и скрипел обоз. Но уже кое-где зачернели котлы и бледно выметывался из дымных костровых шапок лепест-огонь. Кони, телеги, пыльные станки пушек стали табором от села до леса...

Болотников вышел к комаринцам без шапки, тихий, простой. На нем был прямой - со сборами по бокам - серого цвета кафтан. Он отстегнул саблю, положил на землю и поглядел ввысь - там кружились ястребы. Желтое жниво полнил трескучий, сухой звон кузнечиков. Кони топали, бесясь от оводов и зноя.

– Браты!
– негромко сказал он.
– Брел я с Веницеи-города на Русь, и довелось мне пройти Самбор литовский. Видел я там нашего государя и говорил с ним. Поставил он меня большим воеводой. Не ведаю, как на деле будет, а в речах высказывался царем прямым крестьянским. Обещался я служить ему, и то мое слово верно, да мыслю, и, кроме той службы, забота есть!

– Как не быть?
– отозвались в толпе.
– Людей своих посылают бояре в вотчины и велят им с крестьян брать жалованье и поборы, чем бы им было поживиться. А мы с того голодом помираем, скитаемся меж дворов!

– А царь-то выход отнять замыслил!

– Юрьев день воротить бы! Вот што!

– Не, браты!
– твердо сказал Болотников.
– Иное надобно. Саблю свою кинул, не возьму, коли не станете меня слушать. Малая искра велик родит пламень!.. Зову вас: бояр, дворянство, приказных, неправду их силой порушить! Москва - што доска: спать - широка, да гнетет всюду. О Юрьеве дне забудьте! Вот моя дума: боярство - холопство, крестьянство господство! Ей, браты, крестьянской кабале на Руси не бывать!..

Круг вольницы развернулся, радостно, буйно плеснув гулом. Люди, тесня друг друга, пробирались вперед, кричали, опрокидывали котлы:

– Слово твое - што рогатина!

– Возьми саблю, веди Иван Исаич!

– Ну-те, ребята, промыслы водить - замки колотить, наших приказных бить!..

Засветло комаринцы пришли в Севск. Городские казаки, ямщики и ремесленники встретили их. Стоя на деревянной стене, они размахивали шапками и орали во все свое степное горло.

Овражистый, кишевший беглыми городок наполнился скрипом обозов, деловитой суетой ратного волнения. Болотников вошел в приказную избу. Под окнами стоял народ. Юшка Беззубцев и седой, в отрепьях бобыль Пепелыш стали выносить из избы и складывать у порога бумаги и книги.