Повторение пройденного

Глава 5

— Они на нас с трех сторон навалились, Андрей — жмут, а мы только отбиваемся, как тот конь, зубами кусаемся, да копытами лягаемся. И что делать, ума не приложу — кто же знал, что немцы целый танковый корпус на нас от Ильменя бросят, отбросив походя 34-ю армию. Если к Ладоге на днях выйдут, тогда пиши пропало — Коба нам этого никогда не простит.

За окном рассветало, хотя густая сентябрьская ночь упрямо цеплялась за темноту. Но командующему Ленинградским фронтом маршалу Ворошилову и члену Военного Совета, секретарю ЦК ВКП (б) Жданову сейчас не до сна — нервы в последние дни были натянуты стальными струнами до предела, казалось, что еще немного и они лопнут с ужасающим скрежетом. И было отчего им нервничать — ситуация сложилась аховой.

Начавшееся четыре недели тому назад наступление германских войск обернулось для войск Северного фронта целым рядом поражений, ныне грозящих перерасти в самом скором времени в уже неотвратимую катастрофу. И ее виновниками они станут оба, и то, что Сталин уже полностью в том уверился, следовало из телеграмм, особенно одной, в которой говорилось об их «деревенской покорности судьбе». Стало ясно, что председатель ГКО вне себя от поступавших в Москву сообщений, и главным виновником считает именно своего самого доверенного соратника со времен обороны Царицына в тяжелом для победившей революции восемнадцатом году…

С десятого июля, когда шла третья неделя войны, Климента Ефремовича назначили главнокомандующим войсками северо-западного направления, в составе двух фронтов, с подчинением Балтийского и Северного флотов. И вроде войск было достаточно, хватало самолетов и танков (одних механизированных корпусов в конце июня было четыре), но неудачи следовали одна за другой. Однако на целый месяц удалось задержать германские войска на спешно возведенном Лужском рубеже, однако подтянув пехотные дивизии, группа армий «Север» перешла в решительное наступление, и нанесла чудовищной силы удар, от которого оба вверенных ему фронта, не оправившись толком, чуть ли не «посыпались». Особенно досталось войскам генерала Собенникова (уже замененного на Курочкина), которые под напором противника, особенно его моторизованных соединений, отошли не только за Ловать, их оттеснили чуть ли не до Селигера, а наносившая контрудар 34-я армия была фактически уничтожена. Но сейчас напор противника прекратился, его 16-я армия «завязла» в краю лесов, озер и болот.

На Ленинградском направлении германские войска также далеко продвинулись, и сейчас уже подошли к пригородам «колыбели революции». Одновременно с ними и финские войска перешли в наступление, нанеся поражение 23-й армии, окружив одну из ее дивизий под Выборгом. А это серьезно ухудшило ситуацию, и если раньше именно с этого направления снимали дивизии и перебрасывали их на лужский рубеж, то сейчас пришлось отправлять туда единственную резервную 291-ю стрелковую дивизию. Возникло опасение, что финны возьмут Сестрорецк, и с ходу прорвут линию Карельского укрепрайона, спешно занятую войсками.

Однако самые «черные дни» наступили десять дней тому назад, когда немцы нанесли страшной силы удар по войскам 48-й армии, прикрывавшей новгородское направление — та просто «посыпалась». Это было совершенно неожиданное наступление, причем не только для Смольного, но и Кремля. Враг сосредоточил на этом направлении до трех корпусов — наступавший в центре на север моторизованные и танковые дивизии рвались на Чудово и Любань, перерезав стратегически важную Октябрьскую железную дорогу, которая за сутки могла пропустить семьдесят пар поездов, обеспечивая потребности фронта и города на три четверти необходимых ему грузов. Эвакуацию ленинградских заводов, включая знаменитый Кировский, провести стало невозможно, фактически она была сорвана врагом.

При этом пехотный корпус противника успешно продвигался на север по левобережью Волхова, прикрывая правый фланг прорвавшейся танковой группировки от возможного контрудара со стороны спешно выдвинутой 52-й армии, в состав которой включили семь формируемых стрелковых дивизий, три из которых были спешно перевезены из далекого Казахстана. В Генштабе отдавали отчет, что если ударная группировка противника повернет на северо-восток, наступая вдоль Волхова, то может соединиться у Свири с финнами, и тогда вокруг Ленинграда будет образован огромных размеров «котел», в котором погибнут армии с Балтийским флотом. И разразится небывалая катастрофа, которую невозможно избежать. Однако противник выбрал менее грандиозный план — на левом фланге другой пехотный корпус стал наступать на Красногвардейск, и южнее укрепрайона соединился с рвущимися к Ленинграду с запада дивизиями 4-й танковой группы и 18-й армии. В окружении под Лугой оказалась вся южная группа генерал-майора Астанина в составе четырех стрелковых и двух дивизий народного ополчения. С приказом на отход запоздали, и к 26 августу «створки» надежно захлопнулись, теперь прорыв окруженных мог происходить лишь малыми частями по лесам и болотом. И они прорывались, но полки превращались в роты…

Таким положением дел в Москве чрезвычайно озадачились, «оргвыводы» последовали молниеносно, уже 23 августа. Из состава расформированного Северного фронта выделены два — малозначимый Карельский, где война с финнами велась на труднопроходимой местности, и Ленинградский, как наиболее важный в стратегическом значении, за командование которым маршала Ворошилова сделали персонально ответственным именно сегодня, пятого сентября. Это следовало из полученной из Ставки телеграммы, которая лежала на столе перед Ворошиловым, и говорила о многом. Бывшего командующего СФ генерал-лейтенанта Маркиана Попова поставили начальником штаба, то есть с понижением в должности — недовольство Сталина прорвалось именно в этом решении. Но Иосиф Виссарионович им еще доверял, однако «первый маршал» прекрасно понимал, что терпение «вождя» не безгранично. И хотя в ежедневных сводках старались всячески «пригладить» ситуацию на фронте, но даже такая «картина» выглядела удручающей. Давать правдивую информацию не хотелось, гнев Сталина мог оказаться ужасным, да и жива была надежда, что ситуация может повернуться к лучшему. Но то скорее иллюзия — немецкое наступление с каждым часом становилось угрожающим. Враг напористо рвался к Ленинграду, сминая на своем пути казалось бы самые стойкие и надежные дивизии. Недаром 26 августа прибыла комиссии из Государственного Комитета Обороны в составе Молотова и Маленкова, от авиации и артиллерии в нее были включены генералы Жигарев и Воронов, а также нарком флота адмирал Кузнецов. Вот только принимать меры по эвакуации промышленности было поздно — для вывоза заводов оставалась единственная железная дорога до Киришей, да ветка Волховстроя, что расходилась с ней у Мги. Но 30 августа немцы вышли к Неве у ивановских порогов, близь единственного железнодорожного моста, чему поначалу не поверили. Но отправленные для выяснения обстановки два бронекатера были потоплены вражеской артиллерией…

А. А. Жданов, К. Е. Ворошилов и И. В. Сталин — именно ими были приняты в конце августа — начале сентября 1941 года те решения, которые предопределили очень многое в судьбе Ленинграда…

Глава 6

— Переход с танковых дивизий на бригады неизбежен — слишком велики у нас потери в бронетехнике. И нечем их восполнить — КВ и Т-34 производится недостаточно, до июля едва две тысячи машин изготовили, на треть тяжелых, и две трети средних танков. А нарастить сейчас их выпуск, особенно первых, будет чрезвычайно тяжело. Ведь единственная оставшаяся железная дорога на Ленинград перерезана у Мги, Кировский завод не эвакуирован на Урал. И как только закончатся запасы из-за прекращения подвоза необходимых комплектующих деталей и дизелей, то производство тяжелых танков будет на нем полностью остановлено.

Григорий Иванович внимательно посмотрел на комиссара и полковника, что смотрели на него ошеломленно, и сообразил, что выдал им кое-что из разряда «государственной тайны», к которым допущены немногие. Маршалы имеют прямое отношение — Кулик все же начальником ГАУ, то есть главного артиллерийского управления до недавнего времени был, пока не впал в опалу из-за катастрофы Западного фронта в начале войны, на которой он присутствовал и позорно бежал через леса в крестьянской одежде. Причем сей пассаж говорит об определенном предвидении, или предчувствии реципиента — ордена и документы были как бы «забыты» им в Москве.

Кхекнул, скрывая смущение, к счастью адъютант оказался на диво расторопен и предусмотрителен, и еще при рассмотрении карты выпроводил из комнаты обоих медиков и вышел сам, притворив дверь. И можно было не сомневаться, что стоит с той стороны на страже подобно церберу, и доводам военврача не внимает. Видимо, на самом деле Кулик крутоват характером, раз даже едва оправившись от «апоплексического удара» сразу принялся командовать, порыкивая на подчиненных и гневаясь.

По привычке, оставшейся с той поры, когда имел в полном комплекте конечности, сунул правую руку в карман, и пальцы нащупали там картонную коробку папирос. А что еще могло быть, тут времена пасторальные, попробуйте, запретите товарищу Сталину курить — весь ВЦИК в полном составе отправится лес валить. Да там такой вопрос и поднимать на повестку не стали, посмотрели бы на такого инициатора, выгнув бровь, да позвонили в соответствующее учреждение, и отнюдь не НКВД.

Коробка оказалась «Казбеком» — на фоне гор скачущий всадник. И машинально перевернув ее, Григорий Иванович непритворно удивился от цены — три рубля. Чиркнув спичкой, коробок с ними оказался в другом кармане, закурил — табак был непривычный, с кислинкой, но приятный. Кивнул комиссару и полковнику, те тоже достали папиросы. Вот только такой пачки он никогда не видел, там была нарисована плотина, но надпись знакомая — отец именно «Беломор» курил долгие годы. Не выдержал любопытства, взял у танкиста пачку, посмотрел — два рубля. Он слышал, что во время войны только старший комсостав получал такие папиросы, которые спустя много лет стали общедоступными для всех рабочих, и ценой стали в десять раз меньше нынешнего номинала. Опомнился, вернул пачку под удивленными взглядами, старательно отводимыми в сторону, кхекнул еще раз, понимая, что не стоит в будущем поддаваться первому импульсу.