Повторение пройденного

— Наедине обращайтесь ко мне по имени-отчеству, Василий Андреевич, мы сейчас одно дело делаем, — Кулик кивнул головой и всмотрелся в дымку. Да, они подъезжали к городку, за которым на острове проглядывали стены и башни знаменитой новгородской крепости «Орешек». Впереди бодро ехал броневик с пулеметом в башенке, с поручнями антенны, за ним грузовик с бойцами в пограничных фуражках — приставленная к маршалу охрана. А вот за его «эмкой» замыкал маленькую колонну уже пушечный БА-10, и то правильно — идет война, а на ней всякое может случиться…

Орден «Боевого Красного Знамени» Монгольской Народной Республики образца 1926 года — им в 1939 году награждали бойцов и командиров РККА за отличие в боях на Халхин-Голе. В следующем 1940 году ввели новый образец орденского знака, избавившись от «излишних» элементов буддистской символики…

Глава 8

— Где дивизии вверенной вам армии, генерал? На что я могу рассчитывать, начиная наступление на Мгу? Доложите об их готовности, укомплектованности личным составом и артиллерией, где занимают позиции, и какие части противника они сковывают? Ваша армия подчинена мне в оперативном отношении, потому хотелось бы знать точно, чем я могу располагать, как и сложившуюся на фронте обстановку.

Кулик не повышал голоса, говорил спокойно, но от убийственных вопросов, которые задавал маршал, генерал-лейтенант Антонюк стал смертельно бледным. Внутри все кипело, сам генерал с красными воспаленными глазами, и начальник штаба, коренастый полковник с землистым лицом отрешенными взглядами смотрели куда-то мимо, вот только жалости к ним не было ни капельки. И не сдерживай он натуру реципиента, человека грубого и хамоватого, сейчас бы бушевали «грозы и молнии».

— Товарищ маршал Советского Союза, — голос командующего 48-й армией дрогнул, — 128-я дивизия отведена на пополнение к Шлиссельбургу — после боев в ней осталось тысяча двести бойцов и командиров, главным образом из тылов, орудий три, есть батальонный миномет, станковых пулеметов два. Потери в ходе недавних боев чудовищные, матчасть утрачена практически полностью. Командир дивизии и начальник артиллерии тяжело ранены, военком пропал без вести, в командование вступил начальник штаба, но он тоже ранен. Дивизия была отведена 31-го августа на пополнение, и сейчас в нее влито три маршевых батальона со стрелковым оружием, артиллерии и минометов пока не передали.

Генерал тяжело вздохнул, но собрался, и продолжил говорить, чуть сбиваясь, и стараясь не смотреть в глаза маршалу.

— На станцию Мгу наступает 1-я горно-стрелковая бригада полковника Грибова, там осталось до семи сотен бойцов и командиров, несколько орудий и минометов. Она тоже понесла серьезные потери, но еще боеспособна. Кроме того, в восточном направлении после боев под Чудово отходили 21-я танковая и 311-я стрелковые дивизии, понесшие огромные потери и без матчасти, как мне известно, которую они оставили в лесах. Я вступил в командование армией только 1 сентября, сменив генерала Акимова.

Последнее явно было сказано в оправдание, но маршал так взглянул на командарма, что тот осекся. И предупреждая возможные доводы, сказал, как отрезал, нарочито грубо:

— Трех суток достаточно, чтобы взять управление войсками. У вас штаб и приданные ему подразделения связи, пусть понесшие потери, но выслать делегатов связи вы должны были непременно. Но этого не сделали до сих пор, а только отправляете в штаб фронта сообщения, что армия держится. А ее нет, по большому счету, всего один сражающийся батальон, и тот сводный. Рассчитывать не на что, но кто-то даст ответ за все это безобразие!

Маршал прошелся по комнате, на него боялись смотреть, все прекрасно понимали, что с такими петлицами на воротнике, он любому может устроить самосуд. Только командующий Ладожской флотилией капитан 1-го ранга, статный с хорошей дореволюционной выправкой был на удивление спокоен, а два ордена «Красного Знамени» и медаль «ХХ лет РККА» зримо свидетельствовали, что этот пятидесятилетний служака добровольно перешел на сторону революции, а ведь судя по возрасту, имел тогда чин не меньше лейтенантского. Но тем хуже для него — еще не догадывается «водоплавающий» что его ждет через несколько минут. Знал бы, не стоял так спокойно, словно олимпийский марафонец в ожидании забега.

— Я прилетел вчера вечером, десяти часов еще не прошло. А потому скажу сразу — 311-я дивизия отошла за Кириши, два часа тому назад я снял ее командира полковника Орленко с должности. Что касается 21-й танковой дивизии, то можете на нее не надеяться — сейчас там и тысячи измотанных отступлением бойцов и командиров не наберется, а танков нет ни одного. Так что командира оной полковника Кузнецова я тоже отрешил от должности. Имею на то полное право, и вообще виновных незамедлительно буду отдавать под трибунал без всякого снисхождения на их прежние заслуги и обстоятельства. Приказ о бывшем командующем Западном фронте и других генералов вам ведь дан был для ознакомления?

Вот теперь глядя на смертельно побледневшие лица генерала и полковника он понял, что нагнал на них жути — казалось, что те прямо на глазах седеют. Но иначе нельзя — растерянность нужно вышибать любыми способами, привести в чувство, и чтобы на будущее зареклись врать, отводя от себя вполне серьезные обвинения. А вот теперь, после того, как они посмотрели на «кнут», и мысленно ощутили его на себе, нужно «скормить» им немного «пряника». Как метко заметил «отец народов» в подобном случае — «гинденбургов у нас нет», а если расстреливать по поводу и без оного, то комсостав можно качественно запугать, но вот нужного результата не получишь.

— Но я понимаю ситуацию, а потому даю вам шанс зарекомендовать себя с лучшей стороны. Войск под рукой у вас нет — все дивизии сплошная нумерация. Зато они у меня есть — синявинские высоты будут сегодня заняты полком из 310-й дивизии. Они есть тот пункт, который не позволит моторизованным дивизиям противника прорваться к Шлиссельбургу. Завтра подойдет еще один полк, а седьмого числа третий с артиллерийским полком и прочими службами и тылами по Путиловскому тракту. Оборону дивизия полковника Замировского будет держать от Гонтовой Липки на востоке, там уже будет выдвинута 286-я дивизия из состава моей армии, до стрелки узкоколеек, западнее совхоза, общим фронтом в десять верст. Удержит позиции, время есть, чтобы окопаться. Вот смотрите на карте.

Григорий Иванович повернулся к адъютанту, тот живо развернул карту, с обозначенными на нее позициями. Генерал и полковник тут же склонились над ней, причем бледность с их лиц схлынула — отлегло от сердца.

— Эта дивизия прикрывает весь центр и левый фланг вашей армии, но она «сырая», недавно сформированная, и толк будет только в обороне — а тут сплошные болота, леса и торфяники. Так что вам необходимо надежно прикрыть правый фланг, что упирается в Неву, пока 1-я дивизия НКВД ведет бои под Мгой. Собрать жителей рабочих городков, превратить их в укрепления, но особенно селения Анненское и Арбузово — они стоят на дороге, что идет прямо на Шлиссельбург, до которого двадцать верст. Вот пограничниками и прикроете, на несколько дней — сегодня я отбуду в Келколово, там штаб полковника Донского. Горно-стрелковую бригаду завтра отведем на пополнение — не стоит обескровливать хорошо сражающуюся часть, после короткого отдыха и пополнения, она принесет большую пользу.

Маршал остановился, вздохнул — теперь нужно было сделать «хорошенький втык» моряку, но с «политесами». По той своей жизни он прекрасно знал, что для людей подобного склада есть стимулы гораздо лучше любого «кнута и пряника», и намного более полезные и эффективные…

Так случилось в реальной истории, потому что две выдвигаемые стрелковые дивизии 54-й армии развернулись несколько восточнее синявинского плато, и не перекрыли для врага выход к Ладоге. Просто не успели…