Практика по брачному контракту. Магия не пригодится!

Я скользнула взглядом по кровати. В чужом доме странно просить отдельную комнату, верно? А значит, Эдвин ночевал в одной постели со мной. Мысль о том, что он мог развлекаться с Лю после того, как та подменила бутылек, я постаралась отбросить. По дороге в карету я успокаивала себя тем, что Эдвин оставил меня в живых и это главное. Но получалось плохо. Зато усталость и отупение как рукой сняло.

Обратно пришлось ехать верхом. Мою лошадь так и не нашли, и Люция распорядилась оседлать мне спокойного гнедого мерина. Хозяйка шахт выглядела уставшей и старалась скрыть растерянность. Со мной она общалась подчеркнуто вежливо, и я отвечала ей тем же. Тон Эдвина был настолько равнодушным, что мне даже стало немного жаль Люцию.

Мы пустили коней галопом – ректор явно хотел скорее попасть домой. Синяки и ушибы почти не болели. Мазь, которую нанесли служанки, оказалась отменного качества. Я надеялась, что у Эдвина хватило совести меня не трогать. Хотя я же ему не интересна, правда?

На этот раз реку мы объехали по широкой дуге. Я была этому рада. Меня догнало осознание, что теперь Старшая и Младшая охотятся за мной, и договор их не сдерживает. Эдвин был напряжен, как струна и я видела, что на пальцах ректора иногда вспыхивает свет элементали. Он был готов к бою. Защищать меня…

От этой мысли на сердце одновременно становилось тепло и тревожно. Я все еще не понимала, что заставило Эдвина оставить меня в живых. Возможно, договор? И что будет, когда наш брачный контракт закончится?

В поместье царила тишина. Оказалось, что госпожа Мадлен, пока нас не было, укатила в соседний город к давней подруге. Эта новость меня обрадовала. Эдвина, кажется, тоже. Ректор проводил меня в комнату. Стоило мне перешагнуть порог, как на руки прыгнул Кетту. Я прижала лисенка к себе, а он обнял меня лапами и начал остервенело вылизывать мой лоб. Словно почувствовал, что произошло. Эдвин и не подумал уйти. Ректор запер дверь и обошел нас. Когда лисенок уткнулся в мою шею, я увидела, что Эдвин внимательно наблюдает за Кетту.

– Похоже, он кое-что соображает, – задумчиво произнес ректор.

Кетту в ответ оскалился и зарычал. Я погладила его и стала приговаривать:

– Хороший мой, как ты тут? Я тоже скучала.

Эдвин скривился, а затем сухо произнес:

– Лучше тебе пока сказаться больной и пару дней полежать в постели. Я прикажу Эрике принести снадобья от головной боли. Если ничего не будет болеть – выльешь. Пока придется наблюдать за тем, как будет вести себя…твоя элементаль.

Последние слова он произнес шепотом. Я кивнула, и ректор добавил:

– Я пришлю Эрику, она еще раз осмотрит твои ушибы и нанесет мазь.

После этого он направился к выходу. Я не выдержала и ляпнула:

– Что, ее не нужно контролировать?

Эдвин обернулся и недоуменно спросил:

– Ты о чем?

– Ну, служанки сказали, что ты проконтролировал, как они обрабатывали мои раны, – едко сказала я.

Нужно было прикусить язык, но меня снова понесло. Возмущение вырвалось наружу, и я добавила:

– Спали мы тоже в одной постели, как я понимаю…

Я ждала суровой отповеди или не менее едкий ответ. Но Эдвин снова возвел глаза к потолку и устало произнес:

– То есть мне нужно было тебя с ними оставить? А если бы у тебя снова появилась печать, то что? Пристрелить тебя? Или прикопать служанок Люции под розовым кустом, потому что они узнали слишком много?

Меня словно ледяной водой окатили. Я недоверчиво смотрела на ректора, а он продолжил:

– Не сомневайся, больше всего меня в тот момент интересовал твой лоб. А спал я в кресле. Сидя. Очень неудобно, должен признать. Поэтому сейчас я отправлюсь к себе и надеюсь, что мне удастся выспаться. Скажись больной и помни, что никто не должен узнать об этом.

Он выразительно коснулся пальцем моего лба и ушел. Я чувствовала растерянность и даже угрызения совести. Эдвин пытается сохранить мою тайну. Осталось понять, зачем. А есть еще Лоуэлл, который наверняка все понял. И может назначить плату за свое молчание.

С тяжелым вздохом я усадила Кетту на постель и принялась раздеваться.

Остаток дня прошел очень спокойно. Я попросила принести пару книг по целительству и с чистой совестью пролежала в постели до ночи. Эдвин не заходил ко мне, а ужин подали в постель. Компанию мне составлял Кетту. Шерсть лиса стала еще гуще и шелковистее. Я с наслаждением гладила своего приятеля, стараясь не думать о насущных проблемах.

Ректор заглянул ко мне только на следующий день, после завтрака. Он запер дверь и остановился перед кроватью. Я подняла на него вопросительный взгляд. А он выразительно посмотрел на мой лоб и спросил:

– Ну что?

– Не просыпалась, – покладисто ответила я.

– Отлично, – кивнул Эдвин. – Лоуэлл так и не прислал гонца. Съезжу в Хэлмилэн, вернусь к вечеру. Будь осторожна.

После этого он ушел.

К обеду мне надоело лежать в постели, я прочитала книги и маялась бездельем.

Это случилось, когда я уже битый час глядела в окно с тоской. Огонь внутри вспыхнул с новой силой, пришла такая боль, что я рухнула на колени, а затем свернулась клубком на полу, пытаясь усыпить жар.

Через несколько минут меня отпустило. Кетту уже сидел рядом и поскуливал. Память тут же подбросила картины детства, которые я больше всего хотела забыть. Боль, жар, запах гари. Но у меня же печать, это не должно произойти снова!

Я кое-как соскребла себя с пола и, пошатываясь, побрела в ванную. Повернула кран и села под ледяную воду. Холода я не чувствовала – внутренний огонь продолжал сжигать меня. А печать… С ней тоже происходило что-то странное. Метка на лбу не появлялась. Кетту вспрыгнул на бортик ванной и прихватил мое запястье. А затем выразительно протянул к выходу.

– П-подожди, – попросила я, стуча зубами. – М-может быть, это п-поможет.

Но лисенок зарычал и снова потянул меня к выходу.

Словно в ответ на это внутри снова вспыхнула боль. Я едва успела перекатиться через бортик ванной. Когда очередной приступ закончился, Кетту снова отчаянно потянул меня прочь. И я поняла, что он прав. На следующем круге боли сгорит все. Такое уже случалось.

Мысленно проклиная отца и всех риспи вместе взятых, и наскоро вытерлась полотенцем и влезла в охотничий костюм. Я мучительно вспоминала, сколько у меня времени до следующего приступа. Час? Тогда я была слишком маленькой, чтобы хорошо это помнить.

Замирая перед каждым зеркалом и внимательно оглядывая лоб, я спустилась вниз. Кетту держался рядом, и у меня не было сил его прогнать. Седлать лошадь я приказала таким тоном, что никто не посмел меня ослушаться. И точно так же отказалась от сопровождения. Я видела, как тревожно переглянулись Сандро и Жак, но мне не перечили. Для проформы я взяла арбалет. Кетту вспрыгнул в седло, и я снова ничего не сделала. Только дала шпоры коню и вцепилась в поводья.

На этом жеребце мне не приходилось ездить. Но он оказался достаточно резвым и послушным. Мы летели во весь опор. Меня трясло, как в лихорадке, и пот застилал глаза. Я совершенно не соображал, куда еду, и почти не смотрела по сторонам.