Правители тьмы

Он пересек рыночную площадь почти рысцой. Часть его говорила, что хлеб, лук, оливки, миндаль и оливковое масло, выставленные там, были тенями того, что продавалось до войны. Остальная часть, которая усердно думала о поедании тараканов, хотела остановиться прямо здесь и наесться до отвала, пока не сможет больше ходить.

Он остановился, когда кто-то позвал его по имени. "Талсу!" - повторил его друг, подходя, чтобы пожать ему руку. "Я думал, что ты...… ты знаешь".

"Привет, Стиклиу", - сказал Талсу. "На самом деле, был. Но они, наконец, отпустили меня".

"Неужели?" Что-то в лице Стиклиу изменилось. Перемена тоже была не из приятных. "Как… тебе повезло. Увидимся позже. У меня есть еще кое-какие дела. Пока. Он ушел так же быстро, как и появился.

Что все это значит? Талсу задумался. Но ему не нужно было долго размышлять. Стиклиу думал, что он продал свою душу альгарвейцам. Талсу нахмурился. Многие люди были склонны так думать. По какой другой причине он вышел бы из подземелья? Что бы он подумал, если бы кто-то из заключенных внезапно освободился? Ничего хорошего. Стиклиу тоже не думал ни о чем хорошем.

Пара других людей, которые знали Талсу, видели его по дороге в мастерскую портного и жилище над ней. Они не бросились к нему, чтобы узнать, как он. Они делали все возможное, чтобы притвориться, что никогда его не видели. Его хмурый вид стал еще глубже. Возможно, тюремщики не оказали ему такой огромной услуги, выпустив его на свободу.

Он вошел в мастерскую портного. Там, за прилавком, сидел его отец, вручную сшивая необходимый альгарвейский килт, прежде чем произнести заклинание, которое с помощью законов подобия и заражения свяжет всю одежду воедино. Траку оторвал взгляд от своей работы. "Доброе утро..." - начал он, а затем сбросил килт и выбежал, чтобы заключить Талсу в объятия. "Талсу!" - сказал он, и его голос дрогнул. Он взъерошил волосы своего сына, как делал, когда Талсу был маленьким мальчиком. "Хвала высшим силам, ты вернулся домой!" Его не волновало, как это могло произойти; он просто радовался, что это произошло.

"Да, отец". По лицу Талсу тоже текли слезы. "Я дома".

Траку едва не вышиб дыхание из Талсу. Затем отец Талсу поспешил к лестнице и позвал: "Лайцина! Аусра! Иди скорее!"

"Что на земле?" Сказала мать Талсу. Но она и его сестра Аузра оба поспешили вниз. Они оба завизжали - точнее, завизжали, - когда увидели стоящего там Талсу, а затем задушили его в объятиях и поцелуях. Через пару минут к ним вернулись связная речь и связные мысли. Лайцина спросила: "Знает ли Гайлиса, что ты свободен?"

"Нет, мать". Талсу покачал головой. "Я пришел сюда первым".

"Хорошо". Лайцина взяла руководство на себя, как у нее было заведено. "Аусра, сходи в бакалейную лавку и приведи ее обратно. Не называй никаких имен, по крайней мере вслух". Она повернулась к мужу. "Не стой просто так, Траку. Сбегай наверх и принеси вино".

"Да". Аусра и Траку сказали одно и то же одновременно, как будто обращаясь к своему командиру. Аусра выскочила за дверь. Траку бросился вверх по лестнице. В армии Талсу был только один офицер, который добился такого мгновенного повиновения от своих людей. Бедный полковник Адому продержался недолго; альгарвейцы убили его.

Траку спустился с вином. Он налил в кубки себе, своей жене и Талсу и поставил кувшин на стойку, чтобы подождать Аусру и Гайлизу. Затем он высоко поднял свой собственный кубок. "За свободу!" - сказал он и выпил.

"К свободе!" Эхом отозвался Талсу. Но когда он сделал глоток, красное вино, приготовленное по-елгавански с добавлением сока лаймов, апельсинов и лимонов, напомнило ему о тюрьме и капитане полиции Елгаваны, который дал ему столько вина, сколько он хотел, чтобы заставить его донести на своих друзей и соседей.

"Что в конце концов заставило их отпустить тебя, сынок?" Спросил Траку.

"Ты должен знать, как они забрали Гайлису", - сказал Талсу, и его отец и мать одновременно кивнули. Он продолжил: "Они привели ее в мою тюрьму и заставили написать список имен. Потом они сказали мне, что это сделала она, и что мои имена лучше соответствуют ее. Я знал, что она никогда бы не осудила никого, кто действительно ненавидел альгарвейцев, поэтому я записал людей, которым они нравились, но которые не особо выставляли это напоказ - вы понимаете, кого я имею в виду. И я, должно быть, думал вместе с ней, потому что они отпустили меня ".

"Умный парень!" Траку взорвался и ударил его в плечо. "Ты можешь много чего сказать о моей линии, но мы не растим дураков". Лайцина удовлетворилась поцелуем Талсу, что, вероятно, означало то же самое.

Его родители были довольны им. Они считали его умным парнем. Но что подумали бы о нем другие люди в Скрунде? Он уже почувствовал вкус ответа: они подумают, что он продался рыжеволосым. Будут ли они иметь с ним что-нибудь общее теперь, когда его освободили? Единственными, кто мог это сделать, были мужчины и женщины того сорта, которых он назвал антиальгарвейскими активистами. Это было забавно, если посмотреть на это с правильной стороны. Было бы еще смешнее, если бы он захотел иметь хоть какое-то отношение к этим людям.

Проблема казалась неотложной… на мгновение. Затем прозвенел звонок, и дверь снова открылась. Вошла Аусра, а прямо за ней Гайлиса. Жена Талсу уставилась на него, разинув рот, а затем издала в точности такой визг, какой мог бы издать семилетний ребенок, получая новую куклу. Она бросилась в объятия Траку. "Я в это не верю", - повторяла она снова и снова. "Я не могу в это поверить".

Талсу с трудом верилось в ощущение прижатой к нему женщины. Он думал, что его воображение и память сохранили это ощущение, но он ошибался, очень ошибался. "Я видел тебя однажды", - сказал он между поцелуями.

"А ты?" Ответила Гайлиса. "Когда они забрали меня в ту ужасную тюрьму? Я задавалась вопросом, сделаешь ли ты это, если это было причиной. Я тебя не видела".

"Нет, они бы тебе не позволили", - сказал Талсу. "Но я смотрел в глазок, когда они повели тебя по коридору. И когда они сказали мне, что ты написал донос, мне пришлось прикидывать, какие имена ты в нем напишешь, чтобы мои совпали. Думаю, я все сделал правильно, раз они меня отпустили ".

"Я назвала всех жирных, самодовольных ублюдков, о которых могла подумать, вот что я сделала", - сказала Гайлиса.

"Я тоже", - сказал Талсу. "И это сработало".

Кто-то - он не заметил, кто - принес и наполнил еще пару чашек. Его мать отдала одну Аусре; его отец отдал другую Гайлисе. Они оба выпили. Гайлиса обратила обвиняющий взгляд на его сестру. "Ты не сказала мне, почему я должна была вернуться сюда", - сказала она. "Ты только что сказала мне, что это важно".

"Ну, я был прав или я ошибался?" Спросила Аузра.

"Ты был неправ, потому что ты не приблизился к тому, чтобы сказать достаточно", - ответила Гайлиса. "Ты не приблизился". Она схватила Талсу за руку и посмотрела ему в лицо таким выразительным взглядом, что в любое другое время он бы смутился. Не сейчас. Теперь он упивался теплом ее привязанности, как растение, долго пребывавшее в темноте, упивается солнцем.