Правовая структуризация и систематика

Таким образом, во всех указанных конституционно-правовых положениях речь идет не об отраслях законодательства, а об отраслях (направлениях, сферах, «предметах») законодательствования; т. е. о допустимых пределах (границах) осуществления юридико-нормирующей деятельности органов публичной власти. Иными словами – в Конституции российского государства обозначены не внутренние упорядоченные, объединенные единым содержанием (предметом правого регулирования) массивы юридических норм. Именно такими должны быть, по крайней мере, в ориентирующем, желаемом значении, – не означающем, однако отсутствия практических дефектов, – отрасли законодательства. В отечественном основном статуте отражены компетенции; необходимые и (или) допустимые направления законодательной и подзаконной нормативной деятельности общегосударственного и (или) регионального уровня.

В данной связи также необходимо отметить, что с формалистических позиций легальная градация отраслей законодательства в Российской Федерации до года, завершающего прошлое столетие, действительно имела место. Но отражалась она не в основном законе государства, а в Указе Президента РФ «Об общеправовом классификаторе отраслей законодательства» [213] . Содержание этого документа также вызывало многочисленные вопросы. Например, с позиций его формальной (буквальной текстовой) трактовки, основы конституционного строя представляли бы собой самостоятельную статутную отрасль, а, в частности, Конституция Российской Федерации и государственная символика – по всей видимости, статутные институты (так как подотрасли в системе законодательства выделять не принято). Вместе с тем подобная интерпретация не учитывала бы цели документа (систематизации правовой информации), которая особенно значима с учетом того, что акт являлся именно классификатором (т. е. содержал кодированное распределение существующих и возможных нормативных правовых документальных данных).

Как видится, по своей сущности Указ «Об общеправовом классификаторе отраслей законодательства» был направлен именно на общегосударственную формализацию учета нормативных правовых актов, а не на определение отраслевой конструкции законодательства. В настоящее время «идея» названного документа, причем и по части содержательного наполнения (что наиболее важно), и касательно формального выражения, отражена более четко и представлена уже Указом главы государства «О классификаторе правовых актов» [214] . Схожесть этих двух актов и наличие в последнем из них таблицы соответствия рубрик классификатора правовых актов и «общеправового» классификатора «отраслей законодательства» лишь подтверждают верность нашей гипотезы о сути и телеологическом значении утратившего в 2000 г. юридическую силу акта главы государства «Об общеправовом классификаторе отраслей законодательства».

Таким образом, можно констатировать, что, вопреки встречающемуся в юридической литературе суждению, Конституция Российской Федерации (равно как и иные нормативные правовые акты отечественной правовой системы) классификации отраслей законодательства не содержит. В российском «высшем» статуте наличествуют лишь указания на области законодательствования. Они обозначаются в нем в «увязке» с традиционным для «союзного» государственно-территориального устройства установлением предметов введения 1) самой федерации, 2) таковой и ее субъектов и 3) только лишь последних.

Утверждения же о том, что основной отечественный акт общегосударственного уровня отображает структуру законодательства, могут восприниматься лишь в относительном (направляющем, ориентирующем) значении и при условии трактовки вопроса с позиций юридико-источникового (а не отраслевого) конструкционного среза. И то, даже в последнем случае, речь все же скорее должно вести о требуемом структурировании и иерархическом соотношении данных писаного нормативного юридического пласта , а не о структуре законодательства (нормативных правовых актов) в непосредственном значении.

Сомнительным представляется и возможность конституционного определения правовой системы, так как последняя представлена далеко не только легально установленными положениями, является гораздо более объемным (широким) феноменом и не подлежит «охвату» посредством какого-либо нормативного правового акта (пусть даже и с высшей юридической силой).

Вместе с тем представляется, что «путаница» в определениях отраслей права, законодательства и законодательной деятельности вызвана, помимо неоднозначности самих корреспондирующих понятий, также множественностью и нечеткостью данных легального толка. В данной связи хочется сказать, что постоянное возрастание числа «отраслей» позитивного права, а также правовых норм, отображенных посредством статутного и подзаконного нормативного правового материала, заставляет нас обратиться к выраженному еще Г.Ф. Шершеневичем указанию на то, что «рост общественных отношений и увеличение их социальной силы принимает угрожающее для государства направление, и ему приходится прилагать все большие усилия на то, чтобы сдержать напор вызванных им же самим сил.» [215] .

При этом общественные отношения (социальное поведение), составляющие содержание (предмет) правового регулирования, действительно нуждаются в определенном упорядочении, необходимом как для оптимизации функционирования юридической ткани, так и для удобства изучения, органичности исследования, поиска оптимальных путей оказания на корреспондирующее общение юридического воздействия. Первым этапом подобного упорядочения, систематики должно выступать познание соответствующего предмета. Отсюда принципиально важной проблемой научного и практического свойства является определение круга тех общественных отношений, которые подлежат правовой вообще и законодательной в частности регламентации. Необходимо учитывать и то, что концепция системы объективного права должна быть адекватна одновременно и сущности самого корреспондирующего явления, и динамике социальной среды.

В этом смысле можно только удивляться, почему вопрос о внеотраслевом правовом регулировании не получил в отечественной юридической доктрине последовательной концептуальной проработки. Познание права не может быть поставлено в исключительную зависимость от классификационного разграничения. Ведь при всем многообразии научных позиций право всегда рассматривалось, и в объективной действительности выступало, единым, цельным регулятором общественных отношений. Таким образом, общий предмет правового воздействия не зависит от наличия или отсутствия какой-либо умозрительной конструкции; он не «привязан» к отраслевой модели права, законодательства и (или) статутотворчества.

При этом в любом случае, при любом подходе и (или) модели концентрированное и наиболее значимое выражение права отражается именно в его принципах. Поэтому, обращаясь к тематике систем права и законодательства, нельзя не уделить внимания также и вопросу о сочетании свойственных таковым основных начал.

По указанию И.Н. Сенякина: «…как важнейшая научная категория принципы права представляют собой единство двух стержневых моментов: во-первых, они являются фундаментальными основами системы научного знания в форме методологии, теорий, концепций и т. д., во-вторых, проявляются в реальной жизни человека, в природе и обществе… Проблема же принципов законодательства ни в общей теории права, ни в отраслевых науках не получила должного освещения. Это объясняется во многом тем, что их зачастую смешивают с принципами права, так как последние находят свое непосредственное выражение в действующем законодательстве… Можно говорить о двоякой природе и принципов законодательства. С одной стороны, они объективированы влиянием на них принципов права и в определенной мере повторяют их, а с другой – субъективированы волеизъявлением законодательного органа. Законодательству присущи… свои принципы, отличающие их от правовых.» [216] .

Наличие как объективной, так и субъективной составляющей в законодательных принципах отмечается и иными исследователями [217] . В отношении же непосредственно самих принципов права совершенно верным представляется указание на то, что «наука не «придумывает», а «открывает» заложенные в праве принципы, показывает их роль, значение и функционирование.» [218] .

В ряде случаев, как видится, из-за сложности, многогранности, исключительной значимости, универсальности, емкости и одновременно абстрактности категории «принципы права» в юридической литературе встречаются попытки отграничения таковых от категории «правовые принципы». Здесь позволим себе заметить, что, как мыслится, после разграничения понятий «система права» и «правовая система» попытки «перемещения слов» при акцентировании внимания на тех или иных смысловых гранях правовых явлений и феноменов стали в определенной степени «популярны» (именно так, например, по нашему суждению, обстоит дело в отношении понятий «форма права» и «правовая форма», «принципы права» и «правовые принципы»). Вместе с тем такая практика не видится нам надлежащей, ибо во многом является искусственной и даже тогда, когда по содержанию разграничение действительно допустимо (а следовательно – требует поиска нового, но не «переделки» имеющегося термина), она все равно способствует смешению восприятия. Кроме того, применительно именно к рассматриваемой нами проблематике, отметим, что в отличие от правовых идеалов, основоположений правового сознания (в их узком значении) принципы права являются системными компонентами корреспондирующего явления.

Как верно указывает И.Н. Сенякин: «попытки… различить принципы права и правовые принципы вряд ли оправданны… Вряд ли есть смысл выделять принципы правосознания (правовые принципы), поскольку принципы права – это не что иное, как идеи, которые как раз и являются составной частью правосознания. Кроме того, и терминологически их различить невозможно, ибо принципы права являются не только идейно-политическими, но и нормативными началами права. В зависимости от видовой принадлежности принципа… он может находить свое выражение в различных структурных элементах системы права… В этой связи весьма важной остается проблема законодательного закрепления принципов права… Сторонники «узкого» понимания правовых принципов полагают, что они должны быть выражены только законодательно… Представители «широкого» их понимания считают возможным закрепление принципов не только в специальных нормах, но и другими способами… Третьи предлагают закрепление правовых принципов в преамбуле того или иного закона… Данная точка зрения заслуживает особого внимания, ибо законодатель явно недооценивает роль преамбул как важнейшего структурного элемента нормативного правового акта.» [219] .