Преданные богам(и)

В Вольске не было того же числа бешеных, что в Тенёте, посему город не вымер. Здесь не старались шептать и не тушили огни. Звенели кузни, готовя оружие, коего требовалось все больше. Ржали в конюшнях застоявшиеся кони, захлебывались лаем собаки. Гомонили люди в очередях к знахарям и наузникам.

Стояли за снадобьями, облегчающими боль от бешеницы, Цикутой придуманными, и за намордниками. Болтали, как всегда, о неурожае, растущих ценах и пошлинах. Костерили княжьих мздоимцев и «сучьих потрохов» волхвов и берсерков. Хаяли опозорившуюся беглую княжну Червику и позабывшую о народе Луноликую. Здравили младшего княжича Чернобурского, ни здоровья, ни жизни не щадящего в борьбе с бешеницей. «Омежкой» его теперь звали с теплотой.

У Ганьки от этого с новой силой потекли слезы.

Вольск окружали белокаменные крепостные стены, схожие с хлебной косичкой вокруг каравая. А за ними открывалась такая пастораль, что дух захватывало.

С северо-запада окрест столицы раскинулись выселки. Светлые избы, окруженные хлевами и огородами, засаженными молодыми саженцами. Мазанки, утопающие в яблоневых, вишневых и сливовых садах, здесь, на юге, уже вовсю цветущих всеми оттенками розового и малинового.

За выселками неторопливо мололи воздух громадные лопасти ветряных мельниц. На горизонте зеленел кленово-березовый лес.

А с юго-востока стена оканчивалась отвесным обрывом. Далеко внизу его обгладывали волны Ленного моря и воды впадающей в него реки Осколков.

Ганька вдохнул полной грудью, насилу унимая всхлипы. Пахло морем, сырой рыбой, свежеиспеченным хлебом и фруктовым цветом.

Поступить правильно мешала боязнь, что ворожей его угробит, ежели он выдаст ворожея волкодаву. И преданность дворняги тому, кто его однажды спас.

Только вот Гармала его тоже спас, ломанувшись следом за непутевым помощничком в цирк Укротителя. Ворожей-то, видать, спасал его как Истинную пару, из корысти, для одного лишь потомства. А Гармала попросту. Работа у него такая – людей спасать. Всяких.

Ворожею Ганька долг уже сполна выплатил. Крысятничал в Потешных войсках, сообщая ворожею обо всех, косо на него смотрящих. И о простолюдинах, и о боярах. Скольких из-за Ганькиных доносов вздернули – не счесть. Пользуясь Ганькиной преданностью, ворожей от многих своих врагов избавился.

А Гармале Ганька покуда долг не вернул. Сдавалось ему, сейчас самое время.

Он вернулся за стол, сел на лавку и снова открыл перепись. Да только не на дне затмения Вдругорядной Луны, что на конец третьего летнего месяца тогда выпало. А двумя месяцами позже, на конец второго осеннего.

В столбце имен глаз оцарапало одно, милое сердцу.

– А коли нашего ворожея нарочно записали неправильно? – совсем уж скрипуче просипел он.

Гармала прекратил катать в руках посох, замерев, как паук, караулящий добычу в паутине.

– Знаешь что-то? – он безошибочно выцепил главное. Должно быть, услыхал, как у Ганьки сердце затрепетало, аки птичка в клетке.

– Укротитель сказал, что ворожея-варраха зовут Вёх, – прошептал Ганька, весь обмирая от красочных картин ожидающего его возмездия. – А вёх, он же в простонародье водяная бешеница. Он же омежник. Он же… цикута.

В светелке, забитой берестяными грамотами, повисло тяжелое молчание.

– Имя, от одной травы полученное, еще не приговор, – возразил Гармала.

Да, еще не приговор. Тех же Ромашек-Румянок-Моргунок (что есть лишь разные названия той самой ромашки) по свету бегало немеряно. Однако же…

– Ты в погоню за варрахом в цирке Укротителя кинулся, а вернулся несолоно хлебавши, – напомнил Ганька, сунул руку в лежащий рядом мешок со скарбом и вытащил баночку с желтоватой мазью. – Сказал, что никакого чужого запаха не почуял, мол, варрах обмазался чем-то. Эту мазь мне Цикута сготовил, чтоб бабский дух отбить. Какие-то в ней мужицкие фе… фемо…

– Феромоны, – подсказал Гармала, забирая мазь и тщательно ее обнюхивая. Верхняя губа у него дернулась, обнажая клыки. – Да, знахари они оба умелые. Но Цикута появился в конце второго осеннего месяца, точно в срок, я о том беседовал с четой Великих князей Чернобурских.

Ганька потихоньку начал закипать. Какого рожна волкодав чудище обеляет?

– Так то появился! А родиться мог и раньше положенного срока! – навел он слепого на тумбочку. – Прятали его попросту два месяца, а уж потом миру явили.

Гармала вдруг уронил лицо в ладони.

– Так вот как в стае альф-вожаков омега уродился. Он недоношенный!

– Даром что его батюшка с матушкой оба чернобурки-яломишты. Не смесок он с волколаками, – озадачился Ганька.

– Потому что варрах – его вторая личина, Многоликим богом подаренная, – не отнимая рук от лица пояснил Гармала. – А она ни от каких кровей не зависит. Многоликие, жившие допрежь Скоморошьего бунта, бывали одновременно яломиштами, берендеями и арысями… – волкодав уронил руки меж коленей и сгорбился. – Старею, видать. Варраха под носом… проморгал.

Ганька тускло улыбнулся очередной его насмешке над своей слепотой.

– А ты молодец, – Гармала тоже скупо улыбнулся. – Сгодишься в волкодавы.

Ага, вот только безликого скомороха Дерганца Коленца в рядах охотников на чудищ и не хватало! Ну, может Ганька их хоть потешит. А то беда, конечно, коли они там все такие тухлые, как Гармала и Бронец.

В окно вдруг постучались. Ганька вылупился на птицу за слюдой.

– Это что? – ошалел он.

– Где? – с серьезной рожей показательно начал озираться волкодав.

– Да вот же! – скабрезно покривлялся Ганька, ткнув пальцем в окно. Распахнув створки, впустил сороку внутрь. И окончательно растерялся. – У нее грамотка при себе… для тебя! Что за чудо? Птица знает, кому она весть несет?

Лицо у Гармалы на миг сделалось таким же растерянным… а потом застыло восковой маской.

– Это не птица знает. А ветер, что птицу гонит. Что в грамоте?

Ганька так ничего и не уразумел, посему послушно принялся читать.

– Сударь-волхв Одолен сообщает, что в курганах-в-степях на могилах варрахов отыскал слова заговора, что целебные воды отравляет. Их он отослал сударю-волкодаву Бронцу, который, насколько ему известно, в Жальниках добыл какое-то оружие, способное порчи и проклятия разрушать.

У Ганьки словно камень с плеч упал. Неужто скоро получится вернуть живой и мертвой воде целебные свойства и раз и навсегда вылечить бешеницу, освободив народ от намордников?

– Не оружие Бронец добыл, – Гармала поднялся, тоже будто воспряв духом… и принялся нудеть, опять Ганьку поучая. – Порча она же не вещь, чтоб ее разрушить. А разрушать сам предмет, на кой она наведена, не всегда сподручно. Особливо ежели это человек. Вот и получается, что самое заковыристое – это порчу сделать вещью, чтоб было что разрушать. Для этого особый науз плетется. Особой ворожейской иглой. Вот ее Бронец в Жальниках и добыл. А разбить науз чем угодно можно, лишь бы силы в руках хватило.