Преданные богам(и)

Дозорные каракалов-арысей приметили путников загодя. А путники – когда те уже неслись им навстречу на своих коренастых, мохнатых лошадях. Выглядели те, может, и несуразно, зато выносливости им было не занимать. От всадника на такой лошади, сидя на Пеплице, уставшей от двойного груза, не сбежать. Одолен уже приготовился было к зазорной волшбе, но тут нежданно вперед вышла Багулка.

– Прибереги силы для вашего ворожея, – шикнула она и вскинула к облачному небу руки, сжимая шест. Аспид на ее плече, будто передразнивая, распахнул серо-коричневые крылья и гордо выпятился.

Ветра, непрестанно гуляющие по степи, потянулись к волхвице. Нехотя, огрызаясь на посмевшую их приручить человечью девку. Задрали подол рубахи, дернули перья и черепа в золотых волосах, хлестнули ими Багулку по лицу.

А она лишь улыбнулась с лукавым торжеством. Также, как в тот день, когда соблазнила Одолена баснями о полозецких сокровищах под Жальниками. И когда он поделился с ней, как именно хочет за мать отомстить. И недавно, когда хвасталась, что за бога просватанная. Улыбнулась и притопнула ногой, как на щенка нашкодившего.

Догадавшись, что происходит, Одолен вскочил на Пеплицу и погнал ее прочь. Багулка уперла руки в боки кренделем, и другой ногой землю тюкнула мыском, пяткой и снова притопнула. В ладоши хлопнула и заново: руки в боки, мысок, пятка, прыжок. И быстрее.

Народные «два притопа, три прихлопа» выходили у нее гибкими и плавными, словно танец кобры под барханскую дудочку. Одолен понял, что глаз от высокой, мосластой фигуры, пляшущей под вой ветра и перестук костей в волосах, оторвать не в силах. Хоть и не ворожит, а все одно морочит, гадина!

Степняки приближались. Уж и видны стали шашки наголо, а Багулка вдруг с разгульным «иэх!» оттолкнулась ногой и раскрутилась веретеном. Ветра, вокруг нее метущиеся, потянулись следом… и столкнулись.

Что бывает, когда студеные воздушные течения с жаркими встречаются, Одолен знал. В городе-на-костях тому учили, рассказывая об опасностях, поджидающих купцов в пути. Но сам он того не видел никогда. Явление, несущее смерть, завораживало как змеиный танец, не дающий добыче двинуться с места.

В резко потемневшем небе разверзлась облачная воронка. А к земле потянулся хобот смерча, вздымая тучи песка, пыли и листьев. Багулку прочь из него вытолкнули щупальца ветра и вытащил аспид, которого она ухватила за хвост.

Еле ноги унесли. Вот и получилось, что отныне их путь на северо-запад к курганам варрахов то и дело петлял, огибая кочевые стойбища. Третий день уж петлял. И ежели благодаря изредка забредающим в Солончаки зайцам, суркам, сусликам, косулям и куропаткам с добычей пропитания трудностей не было, то вот запасы воды скудели.

Среди потрескавшейся земли, укрытой белым налетом, редкими пыльно-серыми кустами солянки и солероса, бледными красно-желто-зелеными побегами содника и сиреневыми полянами мелкоцветного кермека, попадались ручьи. Только вот до того солеными они были, что не годились для питья.

Ежели они вскоре с солончака не сойдут… сошли. Земля под ногами вдруг налилась цветом. Вода в текущем неподалеку ручье показалась слаще меда.

А впереди вырисовывались очертания холмов, укрытых ковылем и полынью.

К тому, что Багулка обернется, требовательно сложив руки на груди, Одолен уже был готов. Лицо у нее сделалось, словно она на барханском базаре готовилась краденные сокровища сбывать. Значит, торговаться будет.

– Ты проведешь меня в курганы варрахов, только ежели… – злобно сощурился Одолен.

– Ежели ты дашь клятву, что в качестве платы вернешь мне то, что ваш народ в незапамятные времена украл у нашего, а красноволосый волкодав вытащил давеча из Жальников, – перестала с ним играться Багулка.

Разумеется, что именно, она не призналась. Видать, узнав, что это за предмет, Одолен ни за что не рискнет отдать ей его. Дело дрянь.

Может, то самое оружие, чтоб проклятия разрушать? Но зачем оно ужалкам?

Или в Жальниках сокрыто что-то, с ворожбой связанное? Одолен ведь тогда еще, в Чертогах Луноликой подумал, что волкодавы ворожбу попросту другой ворожбой бьют. Клин клином вышибают. Может ужалки испугались вернувшихся ворожеев среди звериных оборотней и желают уравновесить силы?

Как бы там ни было, а о безделушке волхвица Горына-Триглава просить не станет. Это пугало. Неужто судьба у Одолена такая: вечно мир к новым потрясениям вести? Правильно Луноликая повинилась, раскачала она чашу весов, Одолена избранным сделав.

Но что ему остается? Сам он козьи тропы ни в жизнь не найдет, дрянные из арысей ищейки. Проводник для волхва среди кочевников ни за что не сыщется. А не идти в курганы невозможно. Ведь только там, на могилах варрахов, где ворожей обряд раскрытия сил проходил, можно добыть слова заговора, коим целебные воды отравлены.

Или возможно? Не идти, а попросту подождать, покуда Гармала Гуара варраха найдет да прибьет? Но сколько ждать? А вдруг не варрах вовсе порчу наводил? Тогда его смертью порчу не снимешь.

Попросив помощи у этой гюрзы он сам себя поймал в капкан.

Одолен грязно выбранился, со свистом выдохнул сквозь зубы и… процедил клятву. Смуглое лицо Багулки озарилось таким недоверием и таким робким, ей несвойственным, восторгом, что его догадки вмиг подтвердились. Только что он совершил очередную непоправимую ошибку.

22 Проклятие двух богов

Второй весенний месяц,

межевая неделя

Зареволесское княжество,

Вольск

– Стало быть, варрах армию скапливает? – всевидящий взгляд слепых глаз Гармалы почуялся чесоткой меж лопатками.

Ганька оторвался от чтения вслух берестяной грамоты с переписью рожденных на затмение Вдругорядной Луны, зевнул и сонно потер припухшие от усталости глаза. Шумно хлебнул воды из кружки, елеем пролившейся на осипшее от натуги горло, и обернулся к волкодаву.