Преддверие войны

Тронуться я с первого раза не сумел, как и со второго, но хоть какие-то навыки приобрёл. С автомобилем и эфиромобилем всё повторилось с незначительными вариациями. Самым безопасным, по моему мнению, оказался автомобиль, он не требовал никакого контроля за своими системами, в том смысле, что они не собирались в случае чего взрываться или выходить из строя с явной угрозой для жизни своего владельца.

Бензиновый автомобиль тоже, конечно, опасный, но намного меньше, чем два других. Что касается эфиромобиля, то его эксплуатация оказалась весьма сложной, а сам эфир — таким же взрывоопасным, если не контролировать всего один датчик. Эфиромобиль не прощал неопытного вождения, и в случае неправильной эксплуатации и не вовремя проведённого технического обслуживания грозил выйти из подчинения, мгновенно увеличивая скорость, или наоборот, сбрасывая её до минимума.

— Ну что, студент, понял, какой сложный агрегат перед тобой? — спросил у меня поручик Самойлов.

— Понял, а можно прокатиться?

— Нет, сломаешь машину, сможешь лишь посмотреть, как им управлять, а сам, да и все остальные, за руль не сядут. Вот купишь себе подобный, и катайся, сколько хочешь.

— А сколько стоит?

— Новый?

— Любой.

— Новый стоит тысяч пять злотых, а старый можно и за тысячу купить, но с ним мороки… Зато все барышни твои, а уж крестьянские или рабочие девицы в очередь станут вставать, лишь бы прокатиться на нём. Если есть деньги, то бери кабриолет, в самый раз девиц катать. Что покраснел? Девицы, они такие, от восторга всё забывают, тут их и надо за, гм, жабры хватать. Ладно, вылезай, следующий!

Глава 16 Военный лагерь

Вторая неделя пребывания в лагере оказалась для нас ещё более напряжённой, чем первая. Сказался эффект перенапряжения, плюс занятий стало больше, и они оказались насыщеннее. Мы практически валились с ног от усталости, к тому же, наступила жара, и солнце буквально пекло нас сверху. Ладно я, выросший на юге, мне жара не впервой, но тем, кто жил на северо-западе или дальше, становилось плохо.

Каждый вечер обязательными являлись построения на плацу, вытоптанном нашими ногами во время строевых занятий до каменной твёрдости. Строили для проведения вечерней проверки, да и вообще по любому поводу. Проверяли нас несколько раз в день, но общая перекличка происходила утром и вечером, и если утром пекло ещё не успевало наступить, то вечером уже ждала удушающая жара.

Солнце, скрывшись за линией горизонта, перестало донимать нас своими прямыми лучами, но утих и ветер, поэтому стояла страшная духота. Пот стекал тонкими струйками по лицу и спине, отчего пояс на брюках и вся гимнастёрка покрывались мокрыми тёмными пятнами, а к утру окрашивали ткань солевыми разводами.

— Арифмопеев?

— Я!

— Амбросов?

— Я!

— Биттенбиндер?

— Я!

— Городецкий!

— Я!

— Дегтярёв?

— Я!

Тут неожиданно для всех из строя вывалился кто-то из студентов и, сделав два шага вперёд, мягко стал валиться в пыль. Его еле успели подхватить у самой земли.

— Медика сюда! — заорал офицер, проводящий вечернюю поверку, и младший унтер сорвался с места и убежал в сторону медицинской палатки.

Вскоре пришел доктор, осмотрел обмякшего студента, вяло похлопал его по щекам, раскрыл свой докторский саквояж, выудил из него флакон с нашатырём и дал нюхнуть бедолаге.

— Агрх, апчхи.

— Тепловой удар, — констатировал врач. — Дайте ему воды и уведите в палатку, к утру оклемается, и не проводите долго вечерние проверки, многие непривычны и ослаблены в связи с пиковыми физическими нагрузками. Приедут обратно, кляузы начнут черкать. Окститесь, господа офицеры. Всё, если я больше не нужен, то заканчивайте, а то ещё кто-нибудь свалится в обморок.

Вечернюю проверку тут же быстро завершили и отправили нас по палаткам, где мы перед сном обсудили всё произошедшее с нами за день.

— Что-то у нас на сборах, что ни день, то либо стреляют в кого-то, либо сами без причины валятся в пыль, маменькины сынки, донер веттер! — возмущался Пётр.

— Да брось ты, среди нас разные есть, если ты родился на севере, то переживать жару тяжело, особенно испытывая такую резкую нагрузку. Все же, мы технари, а не ботаники.

— Ладно, Федя, толку об этом рассуждать, завтра опять рано вставать и снова идти на занятия. Эх, а если война и вправду начнётся, а мы уже здесь устали, а на войне всё ведь совсем по-другому окажется.

— Да… как на войне будет, никто из нас не знает, и лучше туда не попадать, — пробормотал я, уже засыпая, и тут же провалился в крепкий, без сновидений, сон.

Вся следующая неделя прошла в постоянных занятиях, стрельбах и робких попытках вождения. В нас пытались впихнуть сразу буквально всё, получалось, как обычно в таких случаях, не очень. К вечеру мы еле волочили натёртые мозолями ноги и без сил падали на свои койки, благо кормили нас отменно, и если не всегда вкусно, то почти всегда очень сытно, а большего нам и не требовалось.

Что касается любви, то я вспоминал о ней только на занятиях, и то, когда они случались на редкость нудными. Всё остальное время никакие амурные дела мою голову не посещали, и ни Елизавета, ни Женевьева мне по ночам не снились, да и вообще, почти ничего не снилось. Как только я закрывал глаза, тут же проваливался в крепкий сон, а открывал их по команде: «Подъём!». Тем временем практически незаметно подошёл сначала банный день, а вслед за ним наступило воскресенье.

— Пётр, поехали в город, — предложил я другу, — что-то мне уже здесь тошно. На следующей неделе выезжать смысла нет, там скоро и окончание наших сборов, сразу по домам разъедемся. А сейчас хочется хотя бы на людей обычных посмотреть.

— Я согласен, едем, только куда?

— Не знаю, — пожал я плечами.

— Предлагаю в Ливны съездить, город небольшой, уездный. В Орёл далеко и устанем быстро, пока туда доедем, пока обратно, уже и спать ложиться, а впереди новая тяжёлая неделя.

— Давай, как раз сможем посетить самое шикарное кафе в городе, оно наверняка дешевле окажется, чем в Орле.

— Точно! Поехали!

Утром возле нашего лагеря уже стояло множество крестьянских, и не только, телег и экипажей самого разнообразного вида и назначения. Объединяло их возниц только одно — желание заработать. Выбрав одну из телег, мы осведомились, сможем ли доехать в Ливны, оказалось, что нет. Пришлось искать тех, кто отвезет нас. Таковых сначала не нашлось, большинство желало добросить нас лишь до дороги Орёл — Ливны, а дальше, как хотите, часть извозчиков на каретах могли докинуть до Орла, а вот в Ливны никто из них ехать не собирался.

Поискав желающих нас туда отвезти, и не обнаружив их, мы наняли какую-то телегу и поехали до дороги Орёл — Ливны, минуя село Кунач. Нас довезли, высадили у дороги, и мы остались ждать. Мимо нас время от времени проносились разные автомобили, по большей части паровые, изредка попадались бензиновые, проносились извозчики или частные экипажи, и ни одного эфиромобиля. Ни одного! Вот, что значит провинция…

В конце концов, нам улыбнулась удача, и нас подобрал извозчик, что ехал порожняком в Ливны. Он забрал нас вместе с ещё одним студентом из другой роты, что успел прибиться к нам, пока мы ждали попутку. Вот втроём мы и помчали в уездный городишко, посмотреть на местные красоты и, особенно, на местных красоток.

— Куда вам?

— В центр! — взял на себя роль старшего Пётр, — в самый центр, желательно остановить возле самого лучшего кафе или ресторана.

— Шоб какава в нём имелась, или молодым господам по нраву больше коньячок? — уточнил извозчик.

— Нет, коньячок нам не с руки пить, а вот если кофе или какао, то это лучше всего.

— Ну, тогда вам в трактир Яръ. Там и какава есть, и кофе арапский, а какие блинчики, ммм, пальчики оближешь. Хошь с красной икрой, хошь с чёрной, хошь гуся тушёного по-тамбовски принесут, хошь медвежатину, жареную с луком, или поросёнка молодого в сметанном соусе. На любой вкус и цвет, там и музыку играют желающим, но за то отдельно платить нужно. Хотите, цыган станцевать пригласят, но не советую, больно красть они падки, особливо их бабы, тем только того и надобно. Грудь чуть обнажат, чтобы мужик в неё смотрел, а сами шасть, шасть лапами своими смуглыми по карманам, и раз, денюжка-то и тю-тю, пока мужик естество их рассматривает. Ух и шалавы…