Прекрасная пастушка
Шрифт:
Макеева оказалась нетронутой девушкой, что ничуть не озадачило его. К тому времени Решетников собрал, можно сказать, целую коллекцию невинностей, проехав по всему миру. Он добрался даже до Южной Африки, куда укатил на стажировку после четвертого курса университета.
С тех пор он не видел Риту.
Господи, а может… у нее его ребенок?
Решетников дернулся и в ужасе посмотрел на нее. Она стояла и спокойно улыбалась, в ее лице не было ничего хищного, угрожающего. Они о чем-то говорили с Сорокиным, наверное, делили доход… Решетников почувствовал, как пульс успокаивается. Если бы на самом деле
Не как сейчас.
А как она держится с ним сейчас? Никак. По-товарищески. Он усмехнулся. Нашел себе товарища — женщину. Это же обман, даже малыши знают, что не бывает девочек-товарищей, не бывает девочек-друзей, это заманка такая, чтобы скрутить и повязать мужчину — большого или маленького!
Саша снова вынул носовой платок и вытер брови. Внезапно он вспомнил свою детскую, которую мать сохранила в первозданном виде. На стенах, на полках комнаты-пенала, остались следы его взросления. Там до сих пор детские выцветшие картинки с изображением Короля-льва, портреты рок-музыкантов, велосипедная шина под самым потолком…
Налетел теплый ветерок на школьный двор, он принес с собой сладковатый запах дрожжей, значит, местный биохимический комбинат выбросил в атмосферу какую-то гадость. Он наморщил нос.
А… все-таки, может, спросить ее?
Ну да, прямо сейчас… Спросить: «Милая Макеева, а после той ночи нет ли у нас ребеночка?»
Он почувствовал, как по спине заструился пот. Надо же, он-то думал, что тут будет скука смертная, а вон как все обернулось,
А разве уже обернулось? Это же все у него в голове крутится, а наяву ничего не происходит. Люди стоят, разговаривают, обмениваются телефонами. Все нормально, все как всегда…
Кроме Макеевой.
Но и это ничего, он вернется домой засветло, уляжется на диван в детской и будет читать старые местные газеты, которые ему собирает мать в промежутках между его приездами. Это у нее называется «окунуться в здешнюю жизнь».
Внезапно Решетников почувствовал легкое разочарование, когда вот так трезво и резко отбросил пришедшую в голову мысль о том, что у Макеевой может быть сын от него. Как будто он прервал какую-то опасную игру, которая щекотала нервы. Если бы такое произошло, то мальчику уже было бы почти десять… Тогда они встречались по случаю пятилетия выпуска.
Липкий пот покрыл грудь, жесткие волоски на ней взмокли. Обычно они вели себя так на женской груди, но не от мыслей о возможном сыне.
Решетников никогда не думал о детях всерьез, слишком много разнообразного и интересного находил он в собственной жизни, и ему не нужна детская компания. Он не женился до сих пор, полагая, что если нет желания плодить наследников, то ни к чему и официальные отношения.
Женщин он находил легко, разных и для разных целей. В разное время они были разные. Случались более-менее длительные привязанности, но все они кончались, когда дамы выражали недовольство неопределенностью собственного статуса, и, чтобы они не мучились сомнениями на сей счет, он с ними расставался.
Любовь? А кто знает истинную суть этого слова? Оно многофункционально, оно выражает целый комплекс понятий: любовь плотская, словесная игра, душевное притяжение и много чего еще.
В партнерстве с каждой
женщиной он находил что-то одно. Иногда Александру Игнатьевичу приходило в голову, но так же быстро и покидало ее, что когда-нибудь он найдет вариант, в котором все вместе сойдется. Нет, искать вариант он не собирался, он сам возникнет, когда придет его час. Но в том, что до этого часа у него полно времени, он нисколько не сомневался.Может быть, причина в его мужском эротизме. Любовь до сих пор у него словно расщеплялась на любовь чувственную и любовь романтическую. Немало времени он посвятил и практике любви, он считал, что, как и всякий мужчина, ищет подругу и спутницу жизни — такую, которая была бы ему близка по духу, но… Но чувственное желание возникало не к таким женщинам, а к дамам вполне определенного, вольного склада. И лишь однажды он попытался совместить все в одной, и теперь это уже в прошлом…
7
Решетников и Рита выскользнули в школьные ворота незаметно для остальных. Одноклассники продолжали сидеть за неустойчивыми пластиковыми столиками, допивать недопитое, хотя из закуски остались лишь доисторические, или, точнее, вневременные молочные коржики, которые всегда рыжеватой стопкой высились в гнутой стеклянной витрине школьного буфета.
Ноги понесли их сами собой в хорошо знакомый сад со старинной беседкой на берегу Вятки.
Рита давно не чувствовала себя такой, давно уже руки и ноги не становились деревянными, как сейчас, да и язык не прирастал к нёбу. Она слишком долго и усердно работала над собой и думала, что преуспела навсегда. Но, как известно, практика — критерий истины…
Прежняя среда, а вернее, одноклассники, изумившись на краткий миг переменам, произошедшим с ней, все равно воспринимали ее прежней. Впрочем, как и всех остальных, будто роль каждого в этой жизни расписана до гробовой доски.
«А чего ты хотела? Потому и уехала на край света, чтобы поменять среду. И там стать другой. Ты стала другой. Но только не для тех, кто тебя помнит прежней».
Каблучки черных туфель гулко стучали по асфальту, Решетников шагал бесшумно в своих черных мокасинах. Она искоса поглядывала на него, пытаясь понять — а он… он тоже к ней будет всегда относиться по-прежнему?
— Слушай, наш город совсем не плох, — сказал Саша, кивая на новые дома, залитые озерцами света, мимо которых они проходили. — Мне казалось, никогда и ничто не способно его изменить, но…
Изменить можно все, — с горячностью проговорила.
— Но главное состоит в другом — смогут ли люди потрудиться заметить перемены.
Он повернулся к ней и вскинул густые пшеничные брови. Уголки четко очерченных губ поднялись.
— Откуда такая горячность? Ты настолько сильно любишь наш город?
Рита пожала плечами и отвернулась. Он не понял, что она имела в виду на самом деле. Ну и пусть, даже хорошо, подумала Рита.
— Впрочем, если ты вернулась сюда, а не уехала с Чукотки еще куда-то, то, вероятно, ты истинная патриотка этих мест. — Саша вздохнул. — Впрочем, я много помотался по свету и должен тебе сказать, Макушка, что нет никакой разницы, где жить. Было бы чем жить.