Прекрасная пастушка

— Кто?

— Овцебык. Он не рассказывал разве об этом этапе своей трудовой деятельности? Нет? Ты только представь себе, что после Африки и кофейных плантаций он оказался на Таймыре, он работал с овцебыками. Это такие животные, страшные, ох… То ли здоровая овца, то ли бык. Так мой сын стал маскироваться под них. У него была огромная борода…

Овцебык. Рита положила трубку. Поразительно, но ведь только вчера она вспоминала случай из детства. О том, как она была пастушкой и явился тот бык…

С каким-то странным чувством Рита прятала в сумку блокнот с записанным в нем Сашиным телефоном в Нижнем Новгороде, словно она вплотную подступила к чему-то, к какому-то рубежу или пределу.

— Рита! Здорово, дорогая. Подарочек от Даниэлы. Она прислала нам новые австрийские каталоги, хочешь — глянь. — Петрович завернул к ней по дороге в свою конурку, как он называл мастерскую. Он уселся на стул возле верстака, повернулся к Рите и похлопал рукой по портфелю, который раздулся, как переевший спаниель.

— Захар Петрович, лучше скажите, ваших птичек уже можно посмотреть? — Она уловила удовольствие на лице Петровича.

— К вечеру, — бросил он. — Но не позднее. Утром их заберут.

— Музей вам собирается платить?

— Только входными билетами, — засмеялся он. — Могу тебя сводить.

— Вы что, серьезно? Тогда с Ванечкой! Но я имею в виду в запасники.

— Это ты имеешь в виду, а вот что директор имеет в виду, не знаю. Но, я думаю, он мне будет обязан. Да, а как у тебя с урожаем нынче? — ехидно поинтересовался Захар Петрович. — На даче была?

— Трава растет замечательно, — засмеялась Рита. — Особенно клевер.

— Я понимаю, что возделывать землю — это удел мужчин. Помощники нужны?

— Знаете, где взять? — вопросом на вопрос ответила Рита.

— А почему бы тебе этого телевизионного бугая не нанять? По-моему, рвется…

— Спасибо, не надо, — фыркнула Рита, но ее обрадовало молчание Алика о том, что он уже побывал у нее на огороде.

Правда, Щербаков не предлагал тех услуг, о которых говорил Захар Петрович. Но бесплатной телерекламе конец, не дождетесь, подумала Рита, снова и снова удивляясь, как одинаково мыслят мужчины. Наверное, если бы у нее самой был отец и она росла рядом с ним, она бы меньше удивлялась свойствам мужчин, чем сейчас.

Что ж, правила игры в этой жизни устанавливают между собой мужчины и женщины. Она гораздо позже, чем остальные, но все равно постигала эти правила.

— Я не хочу портить созданное природой, Захар Петрович, Пускай растет трава там, где растет.

— Значит, поклонница английского газона? — с ехидцей поинтересовался он.

— Нет, на меня он наводит тоску. Я больше люблю мавританский.

— Но и он требует особых усилий.

— Только в одном — никому не разрешать копать на нем землю.

— А есть все же на это дело охотники? — Голос Захара Петровича стал заинтересованным. Рита, кажется, увидела, как у него в голове завертелись шестеренки. А вдруг Макеева еще кого-то подцепила на крючок? Полезного для общего дела?

— Сколько угодно.

— Ну, если они надеются на хорошую оплату, то почему бы и не покопаться… Даже если хозяйка не девушка, — с саркастическим намеком пробормотал он, будто себе под нос, но так, чтобы она наверняка расслышала.

Рита поняла, о чем он. Ах ты, старый сводник-негодник! Но что поделаешь, если даже для такого, как он, нормального человека женщина без мужа выглядит так, как будто с голой задницей стоит на площади.

— Вы дадите мне каталоги на ночь? — спросила Рита, переводя разговор на общее дело.

— Бери, если у тебя эта ночь свободна…

Рита вспыхнула.

— Да брось, я просто так языком треплю. С кем мне еще-то? А ты так ловко отвечаешь, одно удовольствие сцепиться языком. Ты умница, Рита Макеева. Давай дерзай дальше. Все у тебя будет как надо. Вот увидишь. Поверь старику. Не обижайся на нас, мужиков. Мы простые, куда проще вас, женщин, поверь на слово. Не ищи в нас особой тонкости. — Он стиснул ее плечи и вышел.

— Да, Захар Петрович, я не возражаю, если банный сруб окажется на моем огороде.

— Понял, дорогуша. Укажи место.

— Я его огорожу.

17

Он пил рюмку за рюмкой, уставившись стеклянными газами в темное окно, в уши лез надсадный храп Павла, кoторый заснул на диване. Гостя сморило от еды и от питья. Все, что он рассказал между делом, пробрало Сашу до костей. Ничто и никогда не потрясало его до сих пор, хотя он не первый десяток лет живет на свете.

Все происходившее с ним раньше Решетников переносил с легкостью, относясь к жизни как к необременительному способу пребывания на земле в отпущенный тебе срок. Все попробовать, все испытать, оценить, вкусить всего — благо жизнь сложилась на зависть удачно; а все потому, что он оказался в нужное время в нужном месте. Под понятием «место» он имел в виду вовсе не точку на карте, а свою семью, именно мужчина и женщина, его родители, позволяли ему жить вольготно. «Широка страна моя родная… — смеялся Саша. — На самом деле вопрос не в широте, а в деньгах на билет», — шутил он, уезжая впервые далеко из дома под благословляющее мерцание глаз прослезившейся матери и под одобрительное хмыканье отца:

Отец. Неужели и он — отец? Неужели и у него есть сын? А может быть, даже два — он ведь не спросил у Риты, сколько лет ее сыну… Значит, выходит, ударила в висок внезапная мысль, и он прижал его указательным пальцем и поморщился, его дети родились не в то время и не в том месте? Не от тех мужчины и женщины, которые способны открыть перед ними весь огромный мир, позволить им почувствовать этот мир своим?

А если и в Африке есть его дети? Там, на кофейных плантациях, он тоже много чего совершил. Но он был осторожен, опасаясь, правда, совершенно других последствий. Он и там тогда думал только о самом себе. Ему и в голову не приходило ничего связанного с детьми. А на самом деле вполне может быть, что он увеличил народонаселение на Черном континенте.

Внезапно перед глазами возникла открытка, он купил ее в Танзании в сувенирной лавочке Дар-эс-Салама. «Масаи: мужчина и женщина» — было написано на обороте. Оба с бритой головой, кольцами в носу, полунагие. Он помнит, как веселился, подписывая ее влюбленной в него девушке: «Я — женился. Узнаешь?»

Решетников усмехнулся, вспоминая глупую шутку,

Саша опрокинул еще одну рюмку. Горячая жидкость ударила по печени. Однажды в Африке его били именно туда, тогда он оказался не в то время и не в том месте… Но сейчас-то, знал он, ему больно по-другому, и, словно в доказательство, эта боль ударила в висок.