Приходите за счастьем вчера

– Знаю. Кет уже сообщила. – До Елены дошло, почему он интересуется и вообще позвонил. – Если ты хочешь повлиять на неё через меня – не стоит стараться. Я на её стороне.

– Да я и не сомневался. Хотя это и не слишком честно. – Не удержался от того, чтобы поддеть правильную Елену Кол. – Я о поступке твоей близняшки.

– А по-моему вполне справедливо. – Тон Елены стал холодным и безразличным.

– Не будем спорить по ерунде, – покладисто согласился мужчина, – я не затем. Мне интересно другое. Как так случилось, что развод оказался недействительным? Это странно.

Повисла пауза.

– Ну, ты же сам говоришь – юристы сплоховали, – пробормотала девушка.

– Вот это-то и есть самое удивительное, лапочка. Не допускал мой брат до документов непрофессиональных адвокатов. Его юристы всегда экстра-класса. – Тон мужчины стал вкрадчивым. Елена затаила дыхание. – И ладно бы только я, но тут и братцу эта же мысль в голову пришла. Правда, он до сих пор верит, что по Земле бродят ангелы. Знаешь, такие маленькие темноволосые ангелочки. А я вот уже лет шесть как нет.

– Я... – Она замялась, радуясь, что Майклсон не видит её лица, напоминающего сейчас по цвету поросёнка. – Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.

– Ты принимаешь приглашение поужинать?

Елена обречённо кивнула головой, не сообразив, что он и этого видеть не может.

– Елена?

– Да. – С трудом удержав тяжёлый вздох и добавив в голос решительности, она продолжила. – А теперь извини, но мне и впрямь некогда – дети ждут.

– Какие дети?!

– Что ты так орёшь, у меня барабанная перепонка сейчас лопнет. Обычные дети, маленькие. – Раздался свисток, ей замахали руками, что нужно идти к бортику. – Времени совсем нет. До встречи, была рада слышать тебя. Буду ждать приезда.

Как всегда безупречно вежливо попращавшись девушка нажала отбой. Кол оглядел гостиную и, остановив взгляд на портрете Ребекки, пробормотал.

– Какие, на хрен, дети? Чьи?

А Элайджа всё-таки ошибался. Катерина действительно продумала ситуацию именно так, как он и говорил. И заказала билет на пятничный рейс. Кетрин уже выросла из желания кому-то, что-то доказывать из разряда «назло маме отморожу уши», по крайней мере, хотя бы в этом вопросе.

====== Часть VI ======

Интерлюдия.

Семейство Майклсонов было нормальным. Именно это определение. Чуть выше среднего достаток, обеспечиваемый патентами отца – довольно известного в своей среде учёного, занимающегося ядерными технологиями, и позволивший Эстер и Майклу без опаски завести пятерых детей, никаких скандалов, мать занимающаяся общественной деятельностью и домом. Сложностей в подобной семье не предвиделось, детей не тиранили, и она могла вполне считаться примером для подражания. Конечно, не без своих тараканов – глава семейства Майкл, подобно большинству одарённых людей, отличался своеобразным складом ума, редко бывал дома, а когда бывал, оставался погружен в свои исследования; его супруга в своём стремлении к идеалу, была готова на многое; у мальчиков, как это часто встречается в больших семьях, нередко доходило до драк, а единственная дочка, создание редкой прелести, была страшно избалованна. Они были не идеальны, но на фоне общего неблагополучия вокруг могли сойти за таковых. Привычный безмятежный мирок рухнул в тот день, когда старший сын, самый правильный, если не сказать праведный, из всех Майклсонов, гордость Эстер, попал в автоаварию. Он провёл около месяца между жизнью и смертью в коме, но выбраться так и не сумел. Эстер, совершенно измучившаяся за это время, к работе не вернулась, занявшись домашним хозяйством. Правда, теперь домашнее хозяйство в её понимании почему-то не включало детей. Майкл ещё более погрузился в науку, практически не появляясь дома, а живя у реактора. Остальные сумели пережить горе легче, хотя былая беззаботность исчезла без следа. Чувствуя как медленно, но неуклонно отдаляются от них родители младшие Майклсоны стали искать внимания друг в друге. Элайджа, смотревший на остальных немного свысока, по целеустремлённости и жесткости подхода напоминающий отца. Николаус, тоже далёкий от братьев, склонный к художественному восприятию и наоборот пошедший в мать. Кол, «золотой» ребёнок, несмотря на свои пятнадцать лет, успевший попробовать в жизни очень многое. И Ребекка, к тому времени привыкшая слышать только собственные «хочу». Как ни странно, столь разные люди, оказались друг другу ближе, чем их родители, которые раньше являлись объединяющим мостиком между детьми. Эл и Ник были ближе друг к другу по возрасту, и ближе в детстве и юности, пока не стали соперниками в борьбе за сердце приглянувшейся обоим шатенки. Девушку они делить не стали, рассудив, что оно того не стоит, но теплота из отношений ушла и каждый отправился своей дорогой. Теперь об этом забыли сразу же после похорон. Одного взгляда на замкнутые, словно маски, лица родителей, которые отказывались возвращаться к обычной жизни, как ни старались дети, было достаточно, чтобы понять – ответственность теперь плавно перейдёт на них. Так и случилось. Эстер нашла забвение своего горя в религии. Ничего особенного или дурного в этом не было, если бы постепенно её увлечение не начало принимать немыслимые формы. Больше всех доставалось Ребекке, которая теперь итак на пару с Колом выбивалась из сил, пытаясь вести их огромный дом. Младших, как самых зависимых начали ограничивать во всём. Отныне финансовое благополучие распространялось лишь на понятия – одеть, обуть, накормить. Остальное стало нельзя. Кол и Ребекка старшим братьям, уже учившимся в университетах и живущим отдельно, старались не показывать, насколько далеко всё зашло, пока в один из вечеров Элайджа, придя проведать сестру не нашёл ту совершенно зарёванной. Вытянув из неё причину, он тут же позвонил Нику. Тринадцатилетнему ребёнку запретили идти на Хэллоуин, из-за того, что он не отвечал каким-то там церковным нормам. Раньше ничего подобного у них не практиковалось. После хорошего допроса Кола об их жизни в родном доме, оказалось что праздник – цветочки, и Ребекка так бурно отреагировала лишь по причине накопившейся усталости. Приехавший Ник после короткого посвящения в перипетии сюжетов был удивлён не меньше. Разговоры с матерью не дали ничего, кроме холодной фразы: я их содержу, и они будут вести тот образ жизни, который я посчитаю приемлемым. До отца было просто не дозвониться, он месяц как не появлялся дома, да и в целом всё было понятно. Попрощавшись с сестрой и Колом и попросив их потерпеть ещё немного, старшие братья ушли. Через два с половиной месяца они вернулись с предложением забрать детей к себе. Ребекка была искренне рада вырваться из их превратившегося в склеп дома, Кол, как старший и прекрасно понимавший проблемы, которыми обернётся это решение, сначала не соглашался, но получив пару «ласковых» насчёт собственной упёртости, признал, что вариант действительно лучший. Эстер выслушала все мнения и поставила перед фактом, что поскольку не видит смысла в переливании денег из одного кармана в другой, то если уйдут младшие и для старших финансовый поток будет перекрыт, но желания отговорить не выказывала. Вполне ожидаемый ход: Эл с Ником прекрасно знали традиции авторитаризма в семье их матери – дядюшка Джордж уже обозначил позицию по поводу выбора профессией Николауса, и заранее позаботились об этом варианте, потратив время на поиск подходящего по стоимости жилья и работы. Майкл сообщил по телефону, что это их личный выбор, и матери виднее как распоряжаться деньгами. После переезда стало сложнее, особенно поначалу в быту, но постепенно жизнь вошла в нужное русло. Правда, Элайдже пришлось забросить все свои увлечения – учёба и работа отнимали всё свободное время, Нику забыть о рисовании для души, а Колу пересмотреть вольные взгляды на жизнь. Ребекка, конечно, хорошей хозяйкой так и не стала, да от неё и не требовали, по-прежнему воспринимая как малышку, зато обладая природным тактом и интуицией, она научилась делать так, чтобы трое разных по характеру мужчин спокойно и без конфликтов уживались в небольшом пространстве. Редкий дар. Общий язык с родителями находить становилось сложнее – слишком разные интересы и проблемы, да те и не нуждались в общении с детьми, а дети, покинув родной дом, тоже всё больше теряли нити связующие их с прежним образом жизни. Через несколько лет умер Майкл – случилось какое-то ЧП в лаборатории, какое именно никто так и не узнал – все материалы дела были засекречены. После похорон мать сообщила о своём решении посветить остаток жизни религии и, передав церкви свою долю наследства, оставила дом. Материально жить стало легче – не нужно было снимать дом, Ник с Элом ощутимо росли по заработкам. Один занимался графическим дизайном, другой работал в одном из представительств Джорджа младшим аналитиком. Правда, сам Джордж об этом узнал уже, когда Элайджа окончил университет, получил диплом и его ощутимо повысили в должности, случайно увидев внучатого племянника лично. Сначала старик обиделся на родственника, потом всё же признал его правоту. Через пару лет финансово всё окончательно наладилось, можно было разъехаться, но Майклсоны по-прежнему продолжали жить все вместе. Элайджа поговорив с дедом, основал собственную фирму на деньги, оставленные ему отцом, а остальные на семейном совете приняли решение вложить до кучи и свои капиталы. Никто из них не пытался делать вид, что всё стало хорошо, как до смерти Финна или забыть родителей, но паровоз их жизни нёсся вперёд, набирая обороты, и они искренне радовались, что он общий, предпринимая все усилия чтобы таковым он и оставался. Каждый уже твёрдо знал, чего хочет и, главное, как этого достичь при тех ресурсах, которые были в наличии. А потом в их жизни появилась Керолайн.

Ник, к тому времени полностью посвятивший себя работе архитектора, прилетел в Лос-Анжелес на конференцию. Вечером, выйдя на балкон отеля перекурить, он оказался невольным свидетелем разговора. Внизу на лавочке расположилась весёлая компания волонтёров, обеспечивающая сопровождение на их съезде.

– … И, вы представляете, голубь летит по золотому небу, чётко очерченный. Никогда не поверишь, что это просто мозаичное стекло, так стремительно… – Блондинка в светлом платье, отделанном широким кружевом – всё, что мог увидеть Ник со своего насеста – рассказывала, судя по всему, о Соборе Святого Петра. По крайней мере именно этот витраж пришёл ему на ум по её описанию. – Как будто солнечные лучи нарисовали картинку на закате, – девушка замолчала. Ночной воздух был совсем недвижим, стало слышно, как она вздохнула.

– И сколько это стоит, Керолайн? – Голос какого-то парня разорвал тишину, блондинка от неожиданности вздрогнула, и хрупкие кружева её платья взметнувшись пришли в движение.

– В каком смысле, Тайлер? – Девушка растерялась. – Ничего не стоит. Билет до Рима.

Так и есть, они о витраже в базилике Святого Петра.

– А если её купить и привезти в Америку. – Парень пожал плечами, – как мои родители особняк. Он же английский и старинный.

– Нет. Так нельзя, – её искрений смех заполнил всё пространство. – Просто потому что… Там оно красивее будет. И мне кажется, такое нельзя оценить. – С последним утверждением многие из присутствующих бы могли поспорить, вещь – пусть даже и замечательной красоты стекло, она и в Италии вещь, но Керолайн их остановила. – Ну, ладно, – она как-то слишком энергично для своей темы разговора, поднялась и обернулась – Клаус в свете закатного солнца теперь мог видеть очертания её лица. Бледное, но вполне миленькое. – Давайте лучше я спрошу, готовы ли наши коктейли. Организация тут ни к чёрту… – И решительным шагом она устремилась ко входу в отель. Компания последовала вслед за ней, за исключением двух парней.

– Керолайн, как всегда…

– Ну что ты хочешь, я тебе говорил – глупенькая, но добрая. Но к чему девушке мозги? – Они рассмеялись и тоже пошли вслед за остальными.

Сообразив, что уже давно докурил, а перерыв закончился, Клаус затушил сигарету в пепельнице и отправился на банкет по случаю открытия конференции. В среде коллег время прошло незаметно: встретив нескольких бывших однокурсников, знакомых и просто прекрасных профессионалов, Клаус почувствовал себя вполне довольным жизнью и отдохнувшим. Решив, что всё же стоит сегодня навестить пляж, он, прихватив полотенце, направился к небольшой бухточке, которую описал таксист, доставивший его в отель. Но найдя её, мужчина увидел, что место уже занято. На берегу, на животе лежала девушка, что-то старательно выкладывая ракушками на песке и мурлыча себе под нос. Завершив работу, она перевернулась на спину и уставилась в звёздное небо. Эти шевелюру и платье он узнал сразу.

– Мечтаете о Риме? – По тому, как Керолайн вскочила, вздрогнув от неожиданности, мужчина понял, что гостю здесь не рады.

– Откуда вы зна... Зачем так подкрадываться? – Она сердито уставилась на него и тут же отвернулась, продемонстрировав свой затылок.

– Боитесь испепелить меня взглядом, леди? – Если издали она показалась ему миленькой, то при ближайшем рассмотрении – сказочной. В прямом смысле этого слова: именно с такими нежными чертами Клаусу представлялись персонажи принцесс или фей из сказок. В жизни он любил женщин поэффектнее.

– Не столь высокого мнения о своей персоне. Я пойду, пожалуй. – Старательно отряхнув платье от песка, девушка бросила на мужчину ещё один раздражённый взгляд.

– Не бойтесь. Я не хотел вас прогонять, – Клаус ощутил неловкость. И впрямь ночь, незнакомец, её глазами – не самая лучшая ситуация… – Давайте лучше уйду я. Прошу прощения за беспокойство.

Развернувшись, он отправился искать более одинокое или хотя бы более приветливое в плане компании место.

– Стойте. – Она растерянно поморгала. Взгляд Клауса снова невольно приклеился к её лицу. Керолайн не привлекала внимание как большинство женщин – эта красота была слишком мягкой, зато раз удостоившись его, удерживала надолго. Глядя на длинные ресницы, нежные очертания лица, губки бантиком, Майклсон до конца прочувствовал, чем ослепительная женщина отличается от пленительной. – Оставайтесь, конечно. Это же не мой собственный пляж, просто…

– Вам будет удобно? Боюсь, что нет. – Оглядев песок Клаус прочитал, выложенную ракушками надпись Bill&Caroline. Видимо, она так смутилась из-за того, что он застал её за этим занятием.

– Нет, что вы. – Она улыбнулась и села обратно на песок. – Просто я была здесь раньше с отцом, и как-то… – не договорив, Керолайн продолжила: – А откуда вы узнали, что я думаю о Риме?

Устроившись чуть поодаль, он ответил.

– Случайно услышал, когда вы разговаривали с друзьями. У вас сейчас было мечтательное выражение лица, – он бросил косой взгляд. – Возвышенное.