Приходите за счастьем вчера

– Никто, – ответил всегда наиболее снисходительный к женским истерикам Элайджа. – Не забывай о родителях Марии, я много говорил с ними о ней и слышал, что девушка расточала сходные с Беккиными восторги. Но не придал значения, потому что там были и личные причины, чтобы не хотеть возвращаться в Университет какое-то время, и восторги могли быть либо предлогами, либо недостаточным знанием предмета – девушка не слишком разбиралась.

– Тогда нам нужно поехать и посмотреть на месте, но не вызывая подозрений. Кому-то, кто более ли менее прилично разбирается в искусстве и не был там. Так как Клаус уже засветился, остаюсь я.

Деймон переглянулся с Клаусом, и последний коротко обронил:

– Керолайн, ты не можешь поехать.

– Почему? На самом деле всё, что мы имеем – лекарство.

– Потому что у нас уже недосчитывается двух девушек. И именно потому что мы больше не имеем ничего, кроме догадок и подозрений, ты не будешь в безопасности, – пояснил Деймон. – Если это не Клеменца, то хрен пойми от кого тебя нужно охранять. Забудь. У меня есть человек, которому я доверю это, пусть профи и в другой плоскости, но подлинник или же неподлинник, но эксклюзивного качества, от банальной копии отличающий.

– Кто?

– Мой младший брат, он как раз в отпуске.

– Нет. Вы с ним были в крупных неладах, так что ему задницу поднимать и рвать ради незнакомой девчонки? – с сомнением вздохнул Клаус. – Я… мы, мы не можем рисковать с ним. Но Керолайн не поедет.

– Наши нелады и нынешняя ситуация – штуки разные. Стефан приедет и будет рвать задницу ради Бекки, если я его попрошу.

– Так звони уже, далась тебе твоя сумка?

– У меня нет в телефоне его номера, нужна моя записная. Она в сумке.

Франция.

– Здравствуй. Я не видел тебя в гостинице.

– Здравствуй. Нет, в палатке, как турист. Город мелкий, и новые лица будут всегда на виду, а так проще.

– Хорошо. Тебя ввели в курс дела?

– Да, её брат, Клаус. Пропавшая Майклсон – красивая девушка. Породистая.

Деймон быстро взглянул на младшего, сообразив, что Стефан по тощим жареным курицам с перекаченными губами был совсем не мастак в отличие от него самого, время от времени всё же довольствовавшегося и данным подвидом «женщины обыкновенной», а, значит, Бекс не могла не произвести впечатления, и подтвердил:

– Очень, но дело не только в этом.

– Как хочешь. Ладно, куда сейчас?

– Я собирался навестить соседние церкви в частном порядке. Ты умеешь общаться с церковнослужителями и неплохо узнать, что некоторые из них думают о богатстве экспозиции в монастыре.

– Тогда пойдём.

Ближайшая церквушка была в нескольких милях. Когда молодые люди вошли в неё, месса уже окончилась, и прихожане, которых было в будний день совсем немного, медленно тянулись к выходу. Присев на скамейку во втором ряду, Стефан, что-то забубнил себе под нос. Прислушавшись, Деймон понял, что брат чередует “Pater” и “Ave”******.

– Уже пять «Раtеr» и три «Аvе», ты серьёзно?

– А что тебя так беспокоит? – Стефан хмыкнул, – не мог же я зайти просто так. Не мешай.

Вздохнув, старший выслушал ещё один круг и после направился к священнику, тщательно очищавшему подсвечники на амвоне, окружавшие алтарную статуэтку.

– Здравствуйте, mоn реrе. У меня к Вам будет несколько вопросов по поводу экспозиции…

– Как вы находите церковь, сын мой?

Более дурацкого вопроса Деймон давно не слышал. Церковь и церковь, как все церкви, но из вежливости он сообщил:

– Крайне симпатичной.

Очевидно, это определение всё же оказалось не самым приятным для священнослужителя, потому что на его лице промелькнуло странноватое выражение, но подоспевший Стефан спас положение, переведя внимание на себя.

– Прошу прощения, отец Бонифаций, что прерываю вашу беседу, но прав ли я, что у вас здесь храниться осколок чаши из рук самого святого Ремигия?

– Епископа Реймского, – автоматически дополнил священник, с явным удовольствием сообщив: – Да, сын мой, вы хотели бы посмотреть?

– Был бы счастлив.

И они отошли вглубь церкви, оставив Деймона в гордом одиночестве с тряпкой в руке. Вздохнув, он сунул тряпку в подсвечники и направился туда, откуда доносились, как ему казалось, гнусавые голоса его брата и отца Бонифация, упоённо толкующих о каких-то чашах, подвигах при Суссоне и последующего за ними культа посуды. Но он решил не мешаться.

– Святому Ремигию и посвящена эта церковь, я правильно понимаю?

– Ему и святому Сидонию.

– Сен-Сансскому…

– Апполинарию. Вы не слышали?

– К сожалению, нет. Вторая статуя его?

– Да, – демонстрируя не по возрасту резвость, а так же явную гордость за своё детище, в глазах Деймона не слишком сообразующуюся с христианским смирением и прочими добродетелями, о которых они рассуждали, старик прошёл к большой мраморной статуе.

– Великолепно, особенно замечательно получились одежды.

– Это копия и неплохая ещё прижизненной статуи.

– Кто бы мог подумать, что это было возможно во времена древних франков…

– Её делали не франки, Сидоний Апполинарий считался известным поэтом и политическим деятелем в Риме, прежде чем стал епископом Клермонтским.

Окружённый высокими стенами, негромкими голосами, ароматами ладана и погасших свечей, Деймон почувствовал, что впадает в прострацию.

– Не он ли состоял в переписке со святым Ремигием и оставил панегрики?

– Именно он. Оба жили в одно время, поэтому храм посвящён обоим святым. – Отец Бонифаций поправил букетик у подножия статуи и поднял голову и обратился к Деймону: – Вы, молодой человек, хотели спросить по поводу экспозиции?

– Да. – Деймон выразительно поднял брови. – Хотя мой брат объяснит вам лучше, так как вопрос касается его лично.

– Так это вы интересуетесь экспозицией, сын мой?

– Увы, нет. Как и все, мы обращаемся к Богу чаще не в радостные моменты.

– А в какой печали?

– Заболела моя невеста. Поэтому я и посетил город – основное место назначения монастырь, ведь именно там располагается знаменитое собрание статуэток всех святых, но сначала хотел бы узнать разрешено ли его посещение вне тех сроков, когда он открыт. Он женский, и не будет ли это воспринято как… inducas in tentationem********, в некотором роде.